А уже позже, через несколько дней после того, как я покинула Фамэнь, меня вдруг осенило. Палец Будды, говорившего о непостоянстве бытия, — это напоминание о природе иллюзии, а оливково-зеленый фарфор «ми сэ» — напоминание об иллюзии природы.

Да, существовал «секретный» селадон, но помимо этого существовал и секрет селадона. Возможно, это была, выражаясь современным языком, всего лишь успешная рекламная кампания, или же потребители искренне верили в исключительность селадона, но как бы то ни было, много веков считалось, что селадон обладает чуть ли не магическими свойствами. К примеру, в Юго-Восточной Азии полагали, что лучшие китайские кувшины обладают душой и могут «говорить» или, по крайней мере, издавать приятный для слуха звон. У султана Борнео был кувшин, обладавший пророческими свойствами: по легенде, он заплакал накануне смерти супруги султана. Лусон, крупнейший остров Филиппинского архипелага, прославился говорящими кувшинами, которым местные жители даже дали имена. Самый известный — Магсави. Считается, что якобы он сам по себе отправлялся в путешествие, чтобы повидать свою возлюбленную — другой говорящий кувшин. По легенде, у них даже родился малыш. Как вы можете догадаться, тоже говорящий кувшин, только совсем крохотный.

В Центральной Азии селадоны также пользовались бешеной популярностью среди покупателей, поскольку считалось, что они могут спасти владельцу жизнь. Полки дворца Топкапи в Стамбуле ломятся от сотен селадонов, собранных турецкими правителями. Мусульмане верили, что селадоны способны обезвреживать ядьт, Вот что рассказал мне признанный специалист по исламу профессор Майкл Роджерс, предварительно заметив: «Уж не знаю, откуда пошла такая легенда, но подозреваю, что из Европы». В начале XVIII века один из правителей империи Великих Моголов решил провести эксперимент. Двух преступников, приговоренных к смертной казни, заставили есть отравленную пищу: один ел из обычной посуды, а второй — с селадона. Разумеется, умерли оба.

Забавно, что легенда о способности выступать в качестве противоядия существует и ныне, но касается уже фарфора совсем другого оттенка. Несколько месяцев спустя я посетила уникальный антропологический музей Питта Риверса в Оксфорде и там наткнулась на красновато-коричневый чайный сервиз, точь-в-точь как те, что продавали в антикварных лавках в Кабуле и Пешаваре. Он совершенно не вписывался в экспозицию. Оказалось, что его изготовил англичанин, живший в Москве. Франц Гарднер перебрался в Россию в 1766 году и остался там, открыв фабрику в селе Вербилки Московской губернии, поскольку оказалось, что его керамика пользуется успехом у русской знати. Гарднер даже являлся официальным поставщиком двора Ее Величества Екатерины И. После 1850 года гарднеровский фарфор стали в огромных количествах экспортировать в Азию, где он популярен до сих пор. Считается, что если на фарфоровое блюдо этой марки положить отравленную пищу, то оно тут же треснет.

В тот же день в Оксфорде я пыталась выяснить, когда появился самый ранний фарфор на Британских островах. В книге, изданной в 1896 году, я вычитала, что у архиепископа Уорхэма была чашка «цвета моря», которая ныне хранится в alma mater архиепископа, в Оксфорде, где Уильям Уорхэм, прежде чем стать архиепископом Кентерберийским, изучал юриспруденцию. В одном из залов Нью-Колледжа, служившем раньше столовой, висит портрет Уорхэма, с которого на нас смотрит уставший грустный мужчина с мешками под глазами. Он запечатлен на фоне пышных драпировок, которые, скорее всего, привезены с Востока, но нигде никаких следов зеленой чашки. Я спросила у охранника, который работал здесь уже шестнадцать лет и собирался в скором времени выйти на пенсию, слышал ли он что-нибудь о чашке, но, увы, получила отрицательный ответ. Я призналась, что прочла про эту чашку в книге столетней давности, но охранник сказал, что это не имеет значения, поскольку здесь ничего не теряется, и дал адрес хранительницы архива.

Оказалось, что охранник прав и чашка Уорхэма все еще хранится в Оксфорде. Мне даже любезно прислали фотографию, которую сделали не так давно по требованию страховой компании. Я пришла в восторг. Чашка по цвету напоминала морские водоросли, правда, картину чуть портила нелепая золоченая подставка, весьма вычурная и казавшаяся безвкусной. Когда впервые делали опись экспонатов, то составитель не знал, к какой категории отнести чашку, поскольку не видел до сих пор ничего подобного, и решил употребить латинское слово «ляпис», то есть «камень».

Достопочтенный Уильям Уорхэм стал архиепископом Кентерберийским в 1504 году. Он, по сути, являлся ведущим британским дипломатом, обсуждавшим такие скользкие вопросы, как, например, брак Екатерины Арагонской и принца Артура. Время было непростое, особенно для ведения переговоров, и неудивительно, что на портрете Уорхэм выглядит таким усталым. Скорее всего, в услужении архиепископа состоял специальный дегустатор, посещавший с ним официальные приемы, и, вероятно, кто-то, узнав о чудесных свойствах селадонов, подарил священнику чашку в благодарность за хорошо проделанную работу. В Оксфорде считают, что это подарок эрцгерцога Фердинанда Красивого. Говоря современным языком, подарок эрцгерцога можно сравнить с легким, почти невесомым и невидимым под одеждой бронежилетом.

Вообще-то предметы азиатского искусства добрались до Европы раньше, чем чашка Уорхэма; по крайней мере, со Средних веков крестоносцы начали привозить диковины с Востока, а скорее всего впервые это сделали еще викинги. Но когда в начале XVII века открылись торговые пути, «Восток» заполонил гостиные Парижа, Лондона и Москвы, причем неважно, откуда привозились предметы искусства — из Персии, Индии или Японии, — пока что европейцы не очень хорошо разбирались в разнице азиатских культур, поэтому когда они сами начали создавать «шинуазри», то есть имитировать китайский стиль, то на обоях на ветвях деревьев, нарисованных в традициях исламского искусства, охотно сидели китайские птички.

Зеленый ассоциировался в те времена с индийским мистицизмом, персидской поэзией и буддийскими картинами, но еще большую популярность он обрел в 1790-х, когда началась эпоха романтизма, а ведущие поэты воспевали красоту природы. Правда, в том, что касается зеленой краски, стоило бы отбросить сентиментальность и проявить максимум осторожности, но об этом чуть позже.

В Чатсуорт-Хаус в Дербишире можно увидеть наглядный пример того, как популярен был тогда зеленый цвет, а именно комплекс комнат, названный в честь осужденной на смерть знаменитости, которая останавливалась там семь раз, пока находилась под домашним арестом. Комнаты Марии Стюарт были богато украшены в 1830-х годах по настоянию шестого герцога Девонширского, вошедшего в историю под прозвищем Герцог-Холостяк и прославившегося страстью к стильным вещицам и умением без устали окружать себя красотой. Из семи комнат шесть декорированы в зеленой гамме, отчего возникает ощущение, будто идешь по экзотическому лесу. Самое поразительное — это китайские бумажные обои ручной работы: зеленые завитки с птицами и цветами. Вообще китайские обои впервые попали на английские стены еще в 1650 году. Примечательно, что и по прошествии ста восьмидесяти лет они оставались достаточно модными, чтобы отвечать вкусам разборчивого герцога. В 1712 году парламент даже вводил налог на обои в надежде использовать полученные деньги для ведения войны за испанское наследство. Налог был отменен в 1836 году, именно тогда герцог и начал перестраивать фамильный особняк. Правда, мода на шинуазри продлилась еще около десяти лет, а затем викторианскому обществу захотелось чего-то новенького, и англичане решили оживить традиции готики, Древней Греции, Древнего Египта и Византии.

В доме также есть комнаты герцога Веллигтонского, поскольку он гостил в Чатсуорт-Хаус. На стене одной из них висит портрет его заклятого недруга — Наполеона, кисти Бенджамина Роберта Хэйдона. Мы видим Наполеона со спины, смотрящим вдаль на море. Неудивительно, что он расстроен, — он только что потерял империю. Увы, даже интерьер дома на острове Святой Елены не способствовал поднятию настроения, скорее наоборот, зеленые обои в спальне Наполеона, можно сказать, свели его в могилу.