Надеясь, что в Испании крокус все же не исчез, я заказала еще один кофе. Барристо посоветовался с кем-то из местных, и мне порекомендовали попытать счастья в местечке под названием Менбрильо и нарисовали в моем блокноте карту, узкую и длинную, словно леденец на палочке. Я поехала туда, куда меня отправили, по дороге не переставая озираться в поисках полей крокуса, а когда освоилась с местной схемой движения, то оказалось, что Менбрильо располагается всего в каких-то четырех километрах. По дороге я дважды останавливалась и по-испански спрашивала о полях шафрана, однако в ответ те, к кому я обращалась, лишь качали головами и с улыбкой пожимали плечами. И тут мне повезло. Мне попалась какая-то пожилая чета, и когда я вновь задала свой вопрос, они вдруг затараторили что-то и начали показывать куда-то вдаль. Видимо, у меня был очень глупый вид, поскольку старик запрыгнул в мой автомобиль, хорошо хоть на пассажирское сиденье, и стал моим штурманом. Его звали Хесус, и я с улыбкой подумала, что в его лице нашла Иисуса, который отведет меня к шафрану. Мы какое-то время тряслись по разбитым деревенским дорогам, а Хесус на смеси всех известных ему языков, включая немецкий и французский, поведал мне, что всю жизнь только тем и занимался, что собирал урожай, это стало его специальностью. Раньше он разъезжал по всей Европе — по Италии, Германии и югу Франции, — собирал оливки, дыни и виноград.

Наконец мы добрались, и вот я впервые в жизни увидела поле крокусов, переливавшееся под ярким утренним солнцем. Поле, усеянное фиолетовыми цветами, было совсем маленькое и огороженное забором, отчего усиливалось впечатление, что передо мной ценная культура. Я сорвала несколько крокусов. Цветы источали головокружительный аромат и блестели на солнце, но больше всего меня поразила их хрупкость. Ни в одной книге об этом не упоминали, но я ожидала увидеть что-то более прочное. Стоило дотронуться до нежных лепестков, как на них, словно синяки, уже оставались следы, а полежав в моем карманном англо-испанском словаре, цветы и вовсе стали прозрачными. Где-то мне попалось сравнение: «свадебный наряд проститутки». Не могу не согласиться. Хотя цветок с тремя нахально торчавшими из центра бутона красными тычинками и тремя желтыми пестиками не показался мне воплощением невинности, но в нем чувствовалась трогательная уязвимость. Правда, у тычинок был и свой секрет, но я узнала о нем позднее. Крокус удивительно капризен и погибает, если за ним не ухаживать должным образом, именно потому эти цветы перестали расти в Сафрон Валдене. Я попробовала одну тычинку на вкус, она оказалась горькой, зато умудрилась окрасить мой язык в ярко-желтый цвет, но об этом я узнала уже потом, добравшись до зеркала.

Поле принадлежало Винсенто Карреро и его супруге. Их предки выращивали крокусы много поколений и настаивали на том, чтобы потомки продолжили культивировать это растение, даже когда бизнес перестал быть таким уж доходным. Когда наступала пора собирать урожай, в отчий дом из города приезжали сыновья Винсенто, двадцати пяти и тридцати лет, оба инженеры по образованию, и сейчас все трое стояли согнувшись и наполняли цветами соломенные корзины. Молодые люди работали так ловко, что создавалось впечатление, будто они занимались этим всю жизнь, хотя, по сути, так оно и было, ведь в сельской местности дети начинают помогать родителям уже лет с восьми. Я тоже попробовала поработать, но уже через десять минут у меня заболела спина. К нам присоединилась жена Винсента. На мой вопрос, собираются ли они на фестиваль шафрана в Консуэгру, что в сорока километрах отсюда, она ответила мне, что нет времени, слишком уж много работы. Да, парадокс заключается в том, что все следует делать в спешке, поскольку крокус цветет всего раз в году и быстро отцветает, но при этом надо проявлять чудеса аккуратности.

Потом я подвезла Хесуса обратно в деревню. Он галантно расцеловал меня в обе щеки, так, словно это было наградой за помощь, а потом пожелал счастливого пути, предупредив, что «в Мадриде готовы перерезать горло за песету».

А потом тем же тоном продолжил:

— Беспокоюсь я об этих парнях.

— О бандитах? — изумилась я.

— О, нет! О Карреро: здоровые лбы, а оба до сих пор не женаты.

На ночлег я остановилась в Консуэгре. Когда я спросила у сотрудника испанского консульства в Гонконге об этом городке, то он не сразу сообразил, где это, и только добравшись сюда, я поняла почему. У Консуэгры лишь два повода для гордости — живописные ветряные мельницы, те самые великаны, с которыми доблестно сражался Дон Кихот в романе Сервантеса, и фестиваль шафрана, который проходит здесь каждый октябрь. Если верить историческим свидетельствам, первый такой фестиваль мог бы состояться тысячу, а то и две тысячи лет назад. Существует две версии о том, как шафран попал в Ла-Манчу. Согласно первой, шафран завезли сюда арабы в VIII веке. Но существует еще и вторая легенда, которая мне нравится больше: якобы Консуэгра познакомилась с шафраном еще во времена Древнего Рима. В местном музее выставлены крошечные курильницы, в которых женщины жгли шафран и дышали им, чтобы зачать мальчиков, но даже легенды о шафране сотканы из парадоксов. Утверждают, что якобы настой шафрана в больших дозах вызывает выкидыш и даже может привести к смерти.

Установить дату начала фестивалей шафрана куда легче. Впервые такой фестиваль провели в 1962 году, когда местные власти решили привлечь побольше туристов, и теперь в последний уик-энд октября сюда толпами валит народ. Может быть, некоторые фермеры продолжают разводить крокусы исключительно ради этого фестиваля.

На следующее утро я встретилась с Жозе Рамоном, который прервал семейную традицию и не стал выращивать крокусы. Когда он был маленьким, то у них в доме всегда кто-то гостил, и гости помогали матери собирать цветы, а потом их высушивали на огне, отчего комната наполнялась характерным запахом, но все прекратилось десять лет назад. На мой вопрос, что послужило тому причиной, последовал ответ — экономика. Сейчас центр производства шафрана переместился в Иран, объяснили мне местные производители. Что ж, придется ехать туда…

Целый год после посещения Консуэгры я колесила по свету в поисках историй о красках и к октябрю планировала закончить сбор материала, но меня не оставляло желание увидеть поля фиолетовых цветов, простирающиеся до самого горизонта, поэтому я снова попытала счастья с иранской визой. Время я выбрала, как выяснилось, неудачное: на той же неделе террористы атаковали Всемирный торговый центр в Нью-Йорке, так что Тегеран перестал выдавать визы англичанам. Я тоже получила отказ, но, будучи упрямой, подала заявление еще раз через две недели и, видимо, надоела сотрудникам консульства настолько, что мне все-таки дали визу. Правда, тут американцы и англичане начали сообща бомбить Афганистан, так что поездку снова пришлось отложить.

Зато я стала собирать слухи. Порой они противоречили друг другу. Одни утверждали, что центр производства шафрана город Машхад не пострадал и там вполне безопасно, другие заявляли, что он и вовсе закрыт для иностранцев, поскольку находится слишком близко к границе с Афганистаном. Министерство иностранных дел Великобритании настоятельно советовало не ездить в Афганистан, и даже ООН начала отзывать из этой страны своих сотрудников. Я не знала, что делать, и связалась с экспортером шафрана в Машхаде. «Ну, вообще-то есть одна проблемка», — последовал незамедлительный ответ. Я тут же вообразила себе палатки беженцев прямо посреди полей крокусов. Но оказалось, что урожай в этом году созрел с опозданием. Не могла бы я приехать на неделю позже? Я не хотела ждать и поинтересовалась, смогу ли сейчас увидеть воочию хоть пару крокусов, на что мне ответили: «Поля полны цветов, и через неделю они расцветут еще пышнее».

Уже через три дня я тряслась в ночном поезде, который преодолевал расстояние в тысячу километров между Тегераном и Машхадом. Ужин показался мне многообещающим, поскольку кебаб подали с чашкой ярко-желтого риса, и попутчики в один голос подтвердили, что это шафран. Перед тем как отправиться спать, я прошлась по вагонам, отыскивая признаки того, что кто-то из пассажиров едет в паломничество. Машхад один из наиболее почитаемых городов в Иране, поскольку здесь похоронен восьмой имам Реза, которого отравили, подмешав яд в гранатовый сок. Тот, кто совершил паломничество в Мекку, имеет право именоваться «хаджи», а тот, кто побывал в Машхаде, может называть себя «машхади». Большинство моих попутчиц были в чадрах, и на их фоне я в пальто и черной косынке казалась воплощением порока.