— Что это? Кто это… Кто это сде…

Дан повернул голову на затихающий голос. Эрни смотрел на него расширенными глазами.

— Наша знакомая, — мягко сказал Дан. — Я и не знал, что она — наша союзница.

— Мы тоже могли быть на их месте, — озабоченно произнес Саймон. — Придется быть поосторожнее…

Кто-то предостерегающе крикнул. Полумертвый стрейкер полз прямо под ноги лошадей. Дан склонился, но стремительный лучник уже спрыгнул с седла. Его руки поддержали приподнявшуюся голову врага. Встретились взгляды. Мгновение стрейкер смотрел в ярко-синие глаза юноши, потом со сдавленным хрипом: «Пантера… Проклятая пантера…» — метнулся в сторону.

— Умер?

Лучник медленно поднялся с колен.

— Убей, — попросил тихо. — Убей ее, Дан. Убей.

Привычно опершись на руку командира горцев, лучник спрыгнул с седла. Дан задержался перед пологом палатки, похлопывая себя перчатками по бедру и насмешливо глядя на изумленного Брона.

— Брон, — позвал, не повышая голоса, — иди-ка ты сюда!

Когда тот приблизился, сказал с улыбкой:

— Брон. Мне не нравится, как ты пялишь глаза на меня и лучника.

— И не пялил я… — проворчал тот, — хотя, сказать по правде, можно подумать…

— Нужно подумать! — жестко сказал Дан. — Хотя бы о том, что если в наши дни девушки берутся за оружие, мы должны хоть немного облегчить им жизнь!

— Де-девушки?…

Дан успокоился. Вновь улыбнулся.

— Так ты не знал! Нужно быть слепым… Расскажи и остальным. Но никаких намеков или вопросов я не потерплю! Если ей хочется что-то сохранить в секрете, это ее право…

Горцы не особо удивились — кто-то уже знал, кто-то догадался, да и в горах женщины оружием владели наравне с иголкой. Но, повинуясь приказу Дана, никто ни взглядом, ни вопросом не тревожил Эрни-лучника.

Совещание командиров отрядов горцев и Владетелей закончилось неожиданно быстро, и Дан, не поддавшись на уговоры, пустился за полночь в свой дальний лагерь.

Спешился. Обменялся несколькими фразами с часовыми («Опять поблизости видели пантеру»), прошел к своей палатке, отстегнул меховой полог. Отряхивая наметенный на плечи снег, поднял голову — и слова приветствия замерли на его губах.

Лучник Эрни сидел у огня, с каким-то оцепенением вглядываясь в танец пламени. Одежда была разбросана по сбитой постели, теплые блики плескались на мягких изгибах тела, полных грудях, плавных линиях живота и ног, золотили тонкую, словно светящуюся изнутри кожу…

Зная, что это бесчестно, что он должен отвернуться, уйти, командир Дан сделал шаг вперед. Эрни медленно оглянулась, в глазах плясало зеленоватое пламя — и вдруг вскинулась со слабым криком. У него было лицо… лицо тех насильников: темные затуманенные глаза, полуоткрытые жадные губы… Но все же это были глаза Дана — честного, славного, гордого Дана, — и она не хотела его убивать.

Обхватив себя за плечи, наклонив голову, так что волосы закрыли лицо, она заговорила:

— Прошу тебя… Ради твоей матери, сестры, суженой… Уйди, оставь, не трогай, не прикасайся ко мне…

Вряд ли Дан понял, расслышал ее, но увидел стиснутые руки, беззащитные испуганные плечи, склоненную шею — и остановился, проводя ладонью по пылающему лицу. Оторваться от ее золотого тела было труднее, чем грабителю — от долгожданного сокровища.

— Бог с тобой, девушка, — проговорил хрипло, — я не насильник.

Он вернулся лишь через несколько часов — грелся у сторожевого костра, проверял часовых — и все это время успокаивался, собирался, готовясь к разговору, как к нелегкой битве.

Эрни не повернула головы. Ее куртка была наглухо застегнута, руки стиснуты на коленях. Дан остановился поодаль, разглядывая тонкий профиль.

— Я знал, что ты не мужчина, — произнес негромко. Кажется, ему удалось ее удивить. Эрни вскинула глаза.

— Знал? И все это время…

— Но ведь это была твоя тайна, — возразил он. Присел, откинул плащ. — Ты назовешь свое имя?

— Оно тебе ничего не скажет.

— У тебя есть родители, родственники?

— Нет.

Взгляд Дана скользнул по руке.

— Жених?

Эрни быстро прикрыла ладонь с сохранившимся следом от обручального кольца.

— Да. Был.

— С ним… что-то случилось?

— Не зна-аю, — полустоном вырвалось у Эрни. — Не знаю, жив ли он. Воюет ли… Все равно я должна забыть о нем.

— Ты устала ждать? — спросил Дан, и в голосе его не было ни гнева, ни укоризны. — Полюбила другого? Война длится так долго…

— Я не нарушила клятвы. Но жив он или мертв, я не буду его женой.

— Послушай, девушка. Не знаю, что случилось с тобой, твоим домом, твоими родными. Но я видел многих и многих, чьи души были черны и пусты от горя и потерь. И видел, как они воскресали — для жизни… Кого бы и что бы ты не потеряла, у тебя остается твое будущее.

— Мое будущее во власти Черных богинь.

Командир сдвинул брови.

— Я чужак, я не знаю ваших богов… Но мои боги добрее — они не забирают человека целиком. Богини и велели тебе отказаться от твоего жениха? И ты покорилась?

Глаза Эрни вспыхнули незнакомым ему огнем — гневом, обидой? Сильные тонкие пальцы рванули тяжелый пояс, куртку, рубаху, обнажая золотистую кожу живота.

— Ну так смотри же, горец!

Дан смотрел и видел шрамы, оставленные небрежным росчерком кинжала, — ровно настолько, чтобы не распороть живот, но оставить след на всю жизнь.

— Стрейкеры метят все, что им принадлежало, — медленно сказала Эрни. — Думаешь, мой муж будет счастлив, лаская меня, каждый раз вспоминать, что я могла бы убить себя или врага, чтобы не допустить этого? Ты, мужчина, ответь мне!

Дан сидел, склонив голову. Не спуская с него глаз, Эрни привела в порядок одежду. Сказала тихо:

— Что же ты молчишь?

Горец уловил в ее голосе мольбу и растерянность — уж не жалела ли она, что все ему рассказала? Дан поднял лицо, зная, что на нем ничего не отразится, сказал, тщательно и отчетливо выговаривая слова:

— На месте твоего жениха я был бы рад, что ты осталась жива… Но у вас, жителей равнин, другие, странные обычаи…

Ему показалось, Эрни хотела что-то сказать — но сдержалась. Дан подождал, поднялся.

— Прости, девушка, за то, что я заставил тебя рассказать. Больше не буду пытаться узнать о тебе что-то, пока ты сама не захочешь… Утешать я не умею. Твое утешение сейчас в мести. А мое — в знании, что все проходит.

Он шагнул было к выходу, но вдруг, круто развернувшись, опустился перед Эрни на одно колено. Девушка отшатнулась, но, перехватив ее испуганную руку, горец заговорил хрипло и умоляюще:

— Не уходи, останься с нами — пока захочешь, пока позволят твои богини… Позволь мне заботиться о тебе, позволь быть рядом, беречь и защищать тебя!

Эрни молчала. Опустив глаза, он продолжил:

— Я не потревожу тебя ни взглядом, ни словом… Клянусь, эта была минута безумия, она больше не повторится. Прости меня.

— Мне ли прощать… — сдавленно сказала она. — Мне ли, которая над собой не властна…

И отвернула исказившееся лицо. Дан поцеловал ее узкое запястье и неслышно вышел.

Не знаю, почему я все рассказала ему — не другу, не брату, не даже благородному Владетелю — чужаку, горцу, с суровыми и властными глазами воина. Никто не в силах понять до конца чужого горя, но я видела отблеск страдания на его холодноватом обычно лице. «…У вас, жителей равнин», — сказал он. А мне хотелось ответить, что мой жених — один из них. Но тогда Дан не сдержал бы любопытства, а я — желания узнать судьбу Князя Серебра.

Дан почти всегда был рядом — в переходе, в бою. Я не хотела жалости, но нуждалась в поддержке и дружбе. Я получила и то и другое. И не только от Дана.

Если отбросить воспоминания, можно сказать, что я была счастлива — несмотря на все тяготы войны, несмотря на кровь и смерть. Я могла мстить, рядом были друзья, и даже странная сила, которой наградили меня богини, уже не мешала и не пугала. Казалось, я стала хозяйкой своей судьбы, своих сил, своих мыслей…