И тогда я поняла, наконец поняла — кто он.
Расщелина — или маленькая пещера — оказалась в самый раз. Туда даже можно было завести лошадей. Я нашла следы старых костров и развела свой. Так и не решившись позвать Ингри, сидела, тупо вглядываясь в ясное пламя и ожидая. Ингри пришел, когда совсем стемнело. Я молча подвинула к нему котелок, он взял ложку, подержал и положил обратно. Сидел лицом к расщелине и напряженно смотрел и слушал. Я начала дрожать: не от страха или холода — от ожидания. Потянулась, дотронулась до его руки — то ли успокоить, то ли успокоиться. Ингри отсутствующе взглянул на меня и снова перевел глаза на вход в пещеру. Ветер усиливался, захлестывая и нашу расщелину, снег прилетал из темноты, образуя мгновенные зыбкие силуэты… Я наклонила голову, прислушиваясь: ветер вздыхал, посвистывал, постанывал — и чудилось в этих звуках: «Ингри-и, ты пре-эда-ал на-с-с… Ингри-и…» Я взглянула неверяще — он сидел неподвижно, откинувшись к стене, и слушал. Лишь блестели в темноте глаза.
— Ты и вправду бросил их? — спросила я.
— Да, — сказал он отсутствующе.
— Я не верю.
— Они умерли без меня. Это одно и то же. Они всегда верили мне. Моим картам.
— Перестань! — крикнула я. — Я ненавижу твои проклятые карты!
Он взглянул устало.
— Они спасли тебе жизнь.
— Они? Или ты?
— Если бы я не был предупрежден…
— А если б они предупредили, что при этом погибнешь ты сам? Пошел бы ты со мной — как идешь сейчас, зная, что тебя ждет смерть?
Он промолчал, подтверждая мою догадку. У меня перехватило дыхание, но я продолжала:
— …или как твои люди пошли на перевал, зная, что никто из них не вернется?
— Они не знали, — сказал Ингри тихо.
— Что?
— Они не знали. Я не сказал им. Я сказал только то, что говорил всегда: «Некоторые из вас умрут». Они не знали, на что идут, Гвенда.
— Ты не оставил им выбора? Боялся, они не пойдут в бой?
— Может быть… некоторые. Но я… я хотел, — он беспомощно посмотрел на меня, — чтоб у них оставалась надежда.
— Тогда почему ты не хочешь дать надежду себе — или мне? Будь слепым, но сохрани надежду, парень.
— Мои карты никогда не обманывают, Гвенда!
Мне захотелось завопить, завыть от тоски и злобы, вырвать из его рук проклятые карты, разорвать, сжечь — чтобы их не было никогда, никогда…
— Ну тогда иди, парень, — сказала я сухо. — Иди и сделай то, что считаешь нужным.
Я наклонилась, вороша костер; полетели искры, я вскинула руку, заслоняясь от них — и от взгляда сидящего напротив мужчины.
— Гвенда…
— Иди, — сказала я сквозь зубы. — Иди, умри, как ты давно хотел. Мне все равно, как это будет! Отдашь ли ты себя мертвецам-оборотням или перережешь себе горло… Если ты думаешь, что так и надо, что это хорошо и правильно, потому что так сказали твои карты, и потому что ты сам этого хочешь, иди и сдохни, Ингри!
— Гвенда.
Я отмахнулась от искр и от его голоса.
— Иди к своим любимым мертвецам — они ведь ждали тебя так долго! Иди и целуйся со своей подружкой-смертью! Ты все забываешь, что и живые могут ждать и любить тебя и…
— Гвенда.
Я подняла голову — он стоял на коленях по другую сторону костра, и огонь плясал на его лице и в его окаянных глазах. Я увидела его неуверенно протянутую руку. Сказала устало:
— Иди. Я буду ждать.
Мы почувствовали их одновременно. Одновременно оглянулись. Одновременно встали. Там, в темноте, взвивались мгновенные снежные вихри — то ли тени, то ли призраки, то ли души умерших, ждущие обещанной дани.
Ингри дошел до выхода, оглянулся. Сказал — почти с улыбкой:
— Смешно. Ведь тогда я хотел умереть — и не умер. А теперь…
Не договорив, он вынул меч и с силой вонзил его в мерзлую землю у входа в пещеру. Положил ладонь на рукоять. Лезвие меча отражало огонь, так же светились глаза Сагвера, легендарного командира легендарного отряда Картежников.
— Никто не тронет тебя этой ночью, — сказал он и, миновав свой пылающий меч, шагнул в разом проглотившую его ночь.
Я стояла, прислонившись лбом к камню — холод ноющей болью входил в кости черепа — и смотрела, как он идет: очень усталый, понурый, очень старый человек… Сутулясь, волоча ноги, он шел, похоже, сам не понимая, куда. Шел, потому что иначе бы просто упал — лицом в месиво камней, льда и снега. Он подошел ко мне почти вплотную и поднял голову. Смотрел долго, очень долго, словно не видя меня или вспоминая, где меня видел. Я не шевелилась, глядя в его глаза — черные и холодные, как скалы Сунгана. Кто вернулся ко мне? Ингри? Сагвер? Кто-то третий? Или лишь пустая оболочка, оставшаяся от них?
— Все… — сказал он.
Мы возвращались. Ингри чуть впереди, я сзади, следя, как бы он не свалился с лошади. Всех моих трав и настоев хватило только на то, чтоб он влез в седло и кое-как в нем держался. Он молчал, но когда-нибудь он расскажет, каково это — драться со смертью, с судьбой, с самим собой…
Если я когда-нибудь решусь его об этом спросить.
Ингри остановил лошадь, и я с усталой покорностью увидела, как, горбясь, намотав на запястье поводья, он достает непослушными пальцами свой мешочек с картами Судьбы. Ингри прикрыл глаза, слегка покачнувшись (я протянула руку — поддержать — и опустила), медленно вытянул колоду, бережно раздвигая блестящие лаковые карты. Погладил их кончиками пальцев, словно не решаясь загадать или вытянуть загаданное…
И вдруг резко, коротко размахнувшись, кинул карты вперед-вверх.
Немо открыв рот, я смотрела, как неведомо откуда налетевший вихрь радостно подхватил рассыпавшуюся колоду, закружил, понес над пропастью, над дорогой, над белизной снегов и чернотой скалистых пиков. Ингри сидел, сгорбившись в седле, и глядел, как летят над Сунганом двести человеческих судеб, двести несбывшихся надежд, двести незаданных вопросов, двести жизней, двести смертей… Ветер швырнул мне в лицо колючую пригоршню снега — и карту. Машинально поймав ее, я взглянула и разжала пальцы. Мелькнула маленькая, пестрая, невиданная в Сунгане птица…
Я воровато оглянулась на Сагвера — не заметил ли? Ингри смотрел на меня, и глаза его на изможденном бледно-снежном лице были теплыми и живыми. Они улыбались.
— Едем, Гвенда, — сказал Ингри. — Едем домой.
— И он так и не вернулся на свой юг?
— Думаю, нет. Думаю, он нашел в морозном Сунгане то, что оказалось ему дороже щедрого солнца и южной благодати…
— А его карты? — тихо спросил Дайяр. — Что с ними случилось? Так они и сгинули там, в горах?
— Может, и сгинули, — согласилась гадалка. — А может, однажды той дорогой через перевал шла женщина. Может, она увидела что-то пестрое на белом снегу. Может, наклонилась и подняла эту вновь собравшуюся колоду. Может, теперь эти карты не дают своей хозяйке покоя и снова и снова гонят ее в путь-дорогу. Может, эта женщина раскладывает их для ночных странников и тем самым меняет их судьбу…
Тишина. Молодые люди молча смотрели на нее. Гадалка пожала плечами и мягко сказала:
— Я сказала — может быть…
Дайяр вновь принялся перебирать отброшенные карты. Постучал пальцем по одной.
— А я знаю, что это за знак! Дорога, ведь так?
— Так.
— Ты убрала из моего расклада дорогу? — недовольно спросила Санни. — Что же, мне теперь придется остаться навеки-вечные здесь, в этой корчме?
— Дороги бывают разными, моя девочка. Разными бывают цели. Вот что, например, гонит в путь-дорогу тебя? — спросила женщина Дайяра. Тот посмотрел на нее, на Санни. Сказал просто:
— Я ищу место, где можно построить новый дом.
— Дом? — невольно переспросила Санни.
Дайяр подался ей навстречу. Развел сильные широкие ладони:
— Взамен того, что мы потеряли. Мы с друзьями сговорились найти мирное, благодатное место — там, где мы, и наши женщины, и наши дети… когда они будут… — все мы будем жить в безопасности. Первый, кто отыщет такое место, подает весточку остальным. В Сунгане сейчас много пустующих земель. Я надеюсь… я знаю — я найду здесь то, что ищу.
