— Спасибо, хорошо! Только сон один нехороший видела.

— Сохрани и помилуй, ваше величество! Какой же сон? — воскликнул князь Алексей.

— Не буду тебе говорить, князь Алексей. Тебя и твоих касается он, — замялась Анна Иоанновна.

Побледнел Долгорукий.

— Про меня? Про моих? А что же такое во сне видели? — опасливо прошептал он. — Кого из нас, Долгоруких, вы видели?

— Ивана, — прошептала Анна Иоанновна.

— А-а! Ну, что ж, это не беда, государыня… А вот я понапомнить дерзаю вам, что день сегодняшний — великий день.

— А что? Какой день? — отрываясь от дум, спросила она.

— Сегодня вы, ваше величество, должны будете официально подписать ту грамоту, сегодня вы будете объявлены всенародно императрицей российской, — произнес Алексей Долгорукий.

Вздрогнула Анна Иоанновна. В эту историческую минуту в ней происходила страшная борьба: кому отдаться. С одной стороны — немцы: Остерман, ее Бирон, Миних, Левенвольд и вся их сильная немецкая партия; с другой — эти Голицыны, Долгорукие, Ягужинский и прочие. Кто более твердо будет держать ее трон? Те или другие? Как русская женщина, она тяготела, безусловно, к своим.

Но Бирон? Разве не он старался для нее? Разве не он откопал в дальней Венеции таинственного мага, который предрек ей судьбу?

— Ах, да, я и забыла. Сегодня ведь! — возбужденно ответила Анна Иоанновна.

— Там, в приемном зале, ожидает вас Остерман! — сообщил Долгорукий. — Дозволите ему войти?..

Анна Иоанновна провела рукой по лбу. Она еще не совсем пришла в себя после угарной ночи. Наконец она ответила:

— Он, князь Алексей, входит ко мне без доклада. Впустите!

Через несколько секунд в комнате «императрицы» появилась фигура великого дипломата.

— Ваше величество! — почтительно склонился великий немец к руке еще не коронованной государыни. — Вы кажетесь подавленной…

— Я плохо спала, — понуро ответила Анна Иоанновна.

— Ай-ай-ай! — покачал головой Остерман, бросая на Долгорукого странный взгляд. — Что же это вы, любезный князь Алексей, плохо помогаете нашей повелительнице?

— А вы помогите лучше! — усмехнулся Алексей Долгорукий.

— А вот сейчас, одним словом. Не верите, князь Алексей? — И Остерман, подойдя к Анне Иоанновне, громко произнес, пристально глядя ей в глаза: — Радуйтесь, государыня, сегодня.

Анна Иоанновна долго глядела в глаза Остерману.

— Вы говорите, что сегодня? — произнесла она побелевшими губами.

— Да! — твердо произнес Остерман. — Позвольте же вам, государыня, как я и обещал, преподать последний урок политической мудрости относительно конституционного образа правления, который вам угодно ввести в уклад жизни Российской империи. Но… а-ппчхи. — Остерман, вынув табакерку, понюхав, снова чихнул и продолжал: — Но вам надо сначала сделать диспозицию сегодняшнего дня. Правда, князь Алексей?

— Правда, наш великий оракул!.. — ответил Долгорукий.

— Кто будет одевать вас к парадному выходу, ваше величество? — обратился Остерман к Анне Иоанновне. — Я советовал бы вам попросить князя Алексея Долгорукого пригласить для сей оказии его дочь Екатерину. За то счастье, что она будет присутствовать при вашем туалете и помогать вам облачаться в мантию императрицы, вы, ваше величество, не откажете в милости пожаловать ее в ваши обер-гофмейстерины. Правду я говорю, князь Алексей? — насмешливо обратился Остерман к Долгорукому.

Анну Иоанновну словно осенило. Она все поняла. Поняла она то, что сила, стало быть, на стороне Остермана, раз он так уверенно говорит за нее; поняла, что надо слушать его, не противоречить ему; поняла, что надо мстить этой «подлой Катерине», которая хотела вырвать у нее трон.

Долгорукий побледнел.

— Она больна, ваше величество… навряд ли она сможет подняться с кровати, — пробормотал он, бросая недоумевающие взгляды на Остермана, своего «единомышленника».

— Я желаю этого!.. — топнула ногой Анна Иоанновна. — Она, твоя, князь Алексей, Екатерина, должна присутствовать при позорном акте, когда вы будете лишать меня самодержавия.

«Дура! Ах, дура! Она, того гляди, проболтается!» — подумал великий «оракул» и тотчас произнес:

— Ваше величество, я должен заметить вам, что вы выразились резко: ограничение прав монарха — вовсе не позорный акт. Сейчас я убежу вас в этом… Все это время вы разделяли со мной тот взгляд, что пора дать империи большую самостоятельную волю… А-п-пчхи! — Остерман подошел к Алексею Долгорукому и еле слышно бросил ему: — Ступайте скорей за Екатериной!

— А вы зачем надумали доставить ей это унижение? А? Ловушка немецкая? — прохрипел Долгорукий.

— Что вы, что вы, князь Алексей? Для политики это надо. Пусть все видят, до чего любовь Долгоруких к царице простирается: бывшую невесту царя, а потом и кандидатку на престол в услужающие к ее величеству поставили.

Долгорукий не мог понять: правду говорит «лукавый немец» или он просто издевается над ним?

— Что же ты, князь Алексей, не слыхал, что ли, моего приказания? — нетерпеливо воскликнула Анна Иоанновна.

— Сейчас, ваше величество, я отправляюсь за ней, — дрожащим от бешенства голосом произнес Долгорукий.

«Что это с ней? Откуда взялся вдруг этот властный тон, эта горделивая осанка?» — недоумевал он, выходя из покоев государыни.

— Вставай, Ваня! — тормошил Алексей Долгорукий красавца Ивана, отдыхавшего после бессонной ночи.

— А… мм… — промычал тот в богатырском сне.

— Вставай, говорю!

С трудом очухался князь Иван.

— Что надо? — недовольно спросил он.

Алексей Долгорукий принялся рассказывать только что происшедшую сцену в покоях Анны Иоанновны, прибытие Остермана и диковинный приказ о том, чтобы Екатерина одевала ее к парадному выходу. По мере того как говорил Алексей Долгорукий, все большее и большее изумление появлялось на лице князя Ивана. Сон с него сразу слетел.

— Да ну?

— Вот тебе и «ну»! Не чаял я, что после вчерашнего дня так дело пойдет!.. — развел руками Алексей Долгорукий. — Что же, разве ты не повеселил ее?

Иван усмехнулся.

— Разве меня не знаешь? — вопросом ответил он.

— Так чего же она фордыбачиться начала?

— А это — штуки проклятого немца.

— Пожалуй, — тревожно вырвалось у Алексея Долгорукого. — Ну, мы поборемся еще! — гордо выпрямился он. — Она в наших руках, не вывернется! Да и Остерману не резон ссориться с нами. Нет, пустяки все это, зря труса мы празднуем!.. Мало ли что глупой бабе на ум взбредет?! Ты иди к сестре, вези ее, а мне здесь прохлаждаться некогда: нельзя без себя дворец да и ее оставлять…

Князь Иван почесал затылок и произнес:

— Ой, заартачится Екатеринушка, не поедет! Разве сам не знаешь ее характера дикого?

— А ты уговори, урезонь, Ванюша!

— А если не поможет? — спросил Иван.

— Силком тащи, волоком!.. Не навлекать же нам на свои головы беды из-за ее глупостей?.. Иди, иди, а я поеду. Неспокойно что-то сердце у меня.

— К какому часу торжество-то назначено?

— К двум. Время есть, а все же поторопиться надо.

Князь Алексей уехал, а Иван отправился к сестре.

Ему пришлось разбудить ее, и, когда он сказал ей, в чем дело, Екатерина впала в такое бешенство, что, забыв о присутствии взрослого брата, вскочила с кровати в одной рубашке.

— Что?! — затопала она о ковер своими хорошенькими маленькими ножками. — Я должна ехать одевать ее? Я?! Да ты рехнулся, что ли?

— И не думал. Это ее желание, — ответил Иван сестре. — Не забывай, Катя, что с сего дня она станет уже официально императрицей.

— Императрицей! Скажи, пожалуйста! Не она, а я… понимаешь — я должна была быть императрицей! — произнесла княжна, горделиво откидывая назад свою красивую головку.

Иван Долгорукий невольно рассмеялся, глядя на свою сестренку, стоявшую перед ним в одной рубашке и мечтавшую о короне.

Екатерина, заметив улыбку брата, окончательно вспылила.

— Эх вы, «сильные», «могучие»!.. Прозевали вы трон для меня! — с горечью произнесла она. — Ведь я невестой же царской была.