— Не иметь права никогда принадлежать себе! — воскликнула она. — О, этот горностай…

Бирон вернулся с вином.

— Налей! — приказала Анна Иоанновна.

Он налил кубок.

Герцогиня с жадностью выпила мелкими глотками и воскликнула:

— Хорошо!.. Теперь я понимаю, почему у нас на Руси так любят прибегать к сей отраве. Мутится ум, а на душе светло так становится… Да ты, Эрнст Иванович, не волнуйся: сегодняшнее свидание будет последним с ним… с Морицем. Понял?

— Ваша светлость!.. Вы не шутите? — бросился к ногам герцогини Бирон. — Правда это?

— Правда.

Бирон стал осыпать поцелуями руки Анны Иоанновны, а она, задумчиво склонив голову, тихо промолвила:

— Да, да, все кончено, мой верный вассал. Ступай, скажи Эльзе Клюгенау, чтобы она пришла помочь мне одеться, а сам ожидай Морица.

Сильно дрожали руки красавицы Эльзы Клюгенау, когда она помогала герцогине облачаться в ее парадный туалет.

— Ваша светлость, разве вы наденете корону? — удивленно спросила она.

— Да, надену. Сегодня я должна быть в парадной форме, моя милая баронесса.

— По какому случаю? — не удержалась Эльза.

— По случаю приема графа Морица Саксонского, — возбужденно ответила Анна Иоанновна.

Большой приемный зал замка был ярко освещен. Засветились свечи в причудливых, огромных люстрах, отражаясь сотнями огней в высоких стенных зеркалах. В глубине зала возвышался герцогский трон.

Анна Иоанновна в сопровождении обер-гофмейстерины вышла, сверкая бриллиантами, в зал и поднялась по ступеням трона.

— Давно я не сидела здесь. Не правда ли, баронесса, не правда ли, Эрнст Иванович? — обратилась она к своим приближенным.

— Да, ваша светлость, — пробормотали оба.

Искреннее, глубокое изумление было на их лицах.

— Ты распорядился, чтобы его привели сюда? — спросила Бирона Анна Иоанновна.

— Да, ваша светлость…

— В таком случае встань здесь, около меня, около трона!.. А вы, баронесса, займите место с другой стороны.

Прошло несколько минут. Откуда-то издалека, из-за анфилады комнат, послышались приближающиеся шаги, бодрые, резкие, уверенные. Дверь в тронный зал распахнулась — и на пороге в сопровождении камер-фурьера выросла фигура блестящего авантюриста, полупринца, полуграфа Морица Саксонского.

Камер-фурьер, низко поклонившись сидевшей на троне герцогине, удалился.

Мориц сделал несколько шагов вперед.

Его глаза широко раскрылись в сильнейшем изумлении. Он как-то растерянно оглянулся по сторонам, словно не понимая, куда он попал и что должна означать эта необычно торжественная обстановка.

Главное, что поразило его, — это то обстоятельство, что герцогиня, его Анна, назначившая ему свидание, была не одна.

«Что должно это означать? — молнией пронеслось в его голове. — Для чего эта корова окружила себя этими глупыми, смешными фигурами? — И вдруг он понял, а поняв, усмехнулся. — Неужели она желает, чтобы я в присутствии ее придворных и в столь торжественной обстановке официально попросил ее руки? О, глупая, рыхлая баба!»

А с высоты «трона» вдруг раздался резкий, чуть-чуть насмешливый голос Анны Иоанновны:

— Я привыкла, что те, которые являются ко мне, не забывают правил вежливости — приветствовать меня.

Мориц вздрогнул, точно под ударом хлыста. Он горделиво выпрямился и, отвесив элегантный поклон герцогине, впился горящим взором в ее лицо.

Что это? Ему чудится или это — правда? Неужели это — лицо той самой Анны, которая еще так недавно глядела на него восторженно-влюбленно?

Теперь это лицо бесстрастно, холодно, как мрамор, с жестким выражением глаз, со злобно-насмешливой улыбкой на губах.

«Измена!» — ожгла Морица мысль, и он, едва сдерживая себя, произнес:

— Я очень благодарен вам, ваша светлость, за преподанный мне урок вежливости, в отсутствии которой меня не упрекали ни при одном блистательном дворе Европы. Если я на одну секунду замедлил склониться перед вами, ваша светлость, то это произошло исключительно потому, что я был поражен необычайным блеском всей здешней обстановки. — В голосе Морица зазвучала насмешка. — Этот пышный тронный зал… вы, ваша светлость, в таком сверкающем наряде… ваша блестящая свита…

Взор Морица встретился со злорадным, торжествующим взором Бирона.

Лицо Анны Иоанновны покрылось румянцем гнева.

— Я узнала, что вы, ваше сиятельство, действительно переезжали и переезжаете от двора к двору, — сухо произнесла она. — Очевидно, вы очень любите любоваться чужим блеском и критиковать его?

— Как сын польского короля, — вспыхнул в свою очередь Мориц, — я достаточно попривык любоваться собственным блеском…

— Ну а я, как всего лишь племянница русского императора и вдова герцога Курляндского, довольствуюсь малым. С меня и этого довольно! — Анна Иоанновна тихо, беззвучно рассмеялась. — Я очень обязана, что вы, ваше высочество… ваше сиятельство, удостоили меня своим посещением. Но не будет ли вам угодно сообщить, что вы имеете сказать мне?

Невыразимое, глухое бешенство охватило все существо Морица. Так грубо, откровенно еще никто и никогда над ним не издевался, и еще никогда его ставка не была столь позорно бита, как сейчас.

— То, что я желал сказать вам, ваша светлость, носит характер конфиденциальности, и поэтому я желал бы иметь честь беседовать с вами без свидетелей.

Анна Иоанновна обратилась к Бирону:

— Мой милый Эрнст Иванович, будьте добры поднять мой носовой платок. — Слова «мой милый» она особенно подчеркнула, а затем, снова обращаясь к Морицу, продолжала: — Вы говорите о беседе без свидетелей? Это к чему же? Как вдовствующая герцогиня Курляндская, как русская царевна, я совершенно не вмешиваюсь ни в какие политические дела, а потому не вижу причины делать секрет из наших разговоров.

Мориц заскрежетал зубами.

«О, это уж слишком! Quelle mouche a pique cette vache russe? [6]» — подумал он, после чего резко спросил:

— А разве, кроме политических тем, нам не о чем говорить, ваша светлость?

— Не о чем.

— А почему же на днях там, в вашем будуаре и в вашей гостиной, вы более чем любезно беседовали со мной о предметах, совсем не относящихся к политике? — злобно вырвалось у «царственного авантюриста».

— Наглец! — довольно явственно прошептал Бирон.

Он побледнел и сделал резкое движение по направлению к своему врагу и сопернику.

Однако. Анна Иоанновна властным взглядом остановила своего тайного фаворита и твердо произнесла:

— Вы ошибаетесь: я с вами не говорила там, граф!

Злобный, сардонический хохот Морица прокатился под мрачными сводами тронного зала замка Кетлеров.

— Как? Вы станете это отрицать, ваша светлость? — нахально взглянув в лицо русской царевны, воскликнул иностранный «прынц».

— Стану. Безусловно.

— А-а! — весь дрожа от бешенства, продолжал Мориц. — Так, так!.. Вы правы: вы говорили не со мной, а с каким-то таинственным доктором? Ха-ха-ха!

— Вы и тут ошибаетесь, ваше сиятельство, я говорила не с доктором, а…

Анна Иоанновна приподнялась и выпрямилась во весь рост. Царственная осанка, которой впоследствии любовались в ней чужеземцы, сказалась и теперь.

Жуткое молчание, точно грозный предвестник бури, воцарилось в зале. И только свечи бесстрастно горели в диковинных, чудных люстрах. И этот трепетный, красновато-желтоватый свет накладывал какие-то таинственные блики на лица присутствующих.

Наконец Анна Иоанновна громко, резко бросила прямо в лицо своему «жениху»:

— Я говорила тогда не с доктором, а с лукавым искателем приключений, скрывшим от меня свое истинное происхождение! [7]

Мориц отшатнулся.

— Что?! — воскликнул он, бросаясь к ступеням герцогского трона с рукой на эфесе шпаги.

— Осторожнее! — крикнул Бирон, тоже хватаясь за шпагу. — Не всякий может подходить столь близко к священным ступеням трона, хотя бы и не королевского. Назад!