Сопоставление подобных заявлений с целью выявить стабильные преступные группы приводит к путанице, поскольку состав групп в различных показаниях практически никогда не повторяется. К примеру, в процитированном выше протоколе допроса «фабричного» Афанасия Столяра названы четыре сообщника: Михайла Жужла, Иван Кувай, Иван Мотыль и Алексей Емелин. Однако в заявлении Михайлы Жужлы фигурирует уже несколько иной состав преступной группы: «И тому ныне лет пять он, Михайла, стал мошенничать и мошенничал с товарыщи Иваном Каином, Троицы-Сергиева монастыря крестьянином Савелеем Плохим, Большого суконного двора с Иваном Ивановым сыном Куваевым на Каменном мосту и в крестныя хождении вынимали у разных людей денги и платки…» [464]В свою очередь, Иван Кувай на допросе в качестве сообщников назвал трех человек: уже известного нам Жужлу, крестьянского сына Ивана Голого и Афанасия Столяра. Самым разговорчивым и памятливым оказался Иван Голый — он в числе сообщников перечислил уже 19 человек [465].

При сопоставлении показаний выясняется, что почти все «мошенники» оказывались так или иначе связаны друг с другом, что подтверждает предположение, что практически все пойманные Каином профессиональные воры были членами единого преступного сообщества. Но неверно было бы представлять его как некую статичную конгрегацию преступников, организованных в стабильные группировки. Среди воров Москвы не было единоначалия, и они могли для совершения преступлений сколачивать компании в самых различных вариациях.

Материалы некоторых допросов отчетливо показывают, как отдельные московские «мошенники» объединялись в кратковременные группы. Зимой 1742 года на Красной площади Каин поймал двух школьников Московской гарнизонной школы — одиннадцатилетнего Степана Корчежникова и двенадцатилетнего Алексея Аникиева. Последний на допросе рассказал о событиях прошедшего дня: «И генваря 24 дня шел он, Алексей, ис показанной школы к Арбацким воротам к матери своей, и близ тех ворот ему, Алексею, попался той же школы школьник Степан Раманов, которого он звал в город для мошенничества — вынимать у деревенских мужиков ножи. И по тому зову он, Степан, с ним, Алексеем, и пошел. И, пришед близ Спасских ворот, у деревенских мужиков вынули два ножа, и в те поры увидел их по сему делу явшей доноситель Иван Каинов и, взяв их, привел в Сыскной приказ». Его «товарищ» на допросе подтвердил эти показания [466]. Как видно, ученики гарнизонной школы, несмотря на юный возраст, уже далеко не первый раз совершали подобные кражи, каждый из них был прекрасно осведомлен о деятельности другого на этом противозаконном поприще, а возможно, они и ранее действовали сообща. 24 января, случайно повстречавшись в городе, они решили объединить усилия. По всей видимости, большинство действовавших в Москве во времена Ваньки Каина групп «мошенников» представляли собой подобные случайные кратковременные образования, а не стабильные шайки.

Восемнадцатого августа 1743 года Иван Каин в толпе прохожих возле Москворецких ворот поймал воспитанника гарнизонной школы Алексея Адолимова «с поличным ножем да бритвой, которая без черена, которой в разных местах мошенничает». На допросе тринадцатилетний преступник признался: «…приносной с ним бритвой отрезывал у деревенских мужиков ножи в ножнах и прорезал у одного мужика мешок, вынул денег два алтына. А сколько он, Алексей, обрезывал и вынимал из кармана ножей, за множеством не упомнит, понеже мошенничает недель з десять. И оные ножи продавал на площади прохожим незнаемым людям» [467]. Видимо, подобным же инструментом в феврале 1742 года пользовался и двадцатилетний «фабричный» Федор Яблочкин, который «в роспросе и с подъему (на дыбе. — Е.А.) винился, что… в крестные хождении по празником у разных женок с шубок срезывал серебреные пуговицы» [468].

Техника кражи, которую использовали эти «мошенники», очень древняя. С незапамятных времен во многих странах, в том числе в России, основным видом преступлений в больших городах было срезание кошельков, которые городские обыватели носили на поясах. Так, во Франции городских воров очень долго называли coupeur de bourse(дословно «срезающий кошелек»), в России же, как мы знаем, их коллег именовали «мошенниками» (от слова «мошна»). В XVIII веке в связи с распространением моды на костюм с карманами и, соответственно, прекращением ношения привязных кошелей эта воровская техника постепенно уходит в прошлое [469].

В России же этот рудимент древнего воровского «ремесла» продолжал сохраняться, пока «деревенские мужики» продолжали приходить в город. Ведь петровские указы, предписывающие носить европейское платье и обувь, не распространялись на священников, крестьян и извозчиков [470]. Поэтому «мошенники» продолжали использовать эту древнюю технику воровства именно применительно к крестьянам, приходившим в Москву в традиционном русском костюме и носившим на поясе ножи и кошельки.

Но все-таки наиболее распространенными во времена Ваньки Каина были карманные кражи. Хотя московских воров продолжали по старинке называть «мошенниками», к 30–40-м годам XVIII века они уже хорошо освоили новую технику воровства и даже, можно сказать, довели ее до высокой степени совершенства. Чтобы убедиться в этом, обратимся к следственным делам Сыскного приказа.

Первого марта 1744 года, когда Каин в поиске «воров и мошенников» проходил по Ивановской площади, к нему подошел подпоручик Николай Васильевич Ханыков и рассказал о своей беде. По своим делам он пришел в Вотчинную коллегию, располагавшуюся в Кремле, и в толпе таких же просителей «у него, Николая, вынули мошенники» серебряную вызолоченную «доскань» (табакерку), не так давно купленную им «в овощном ряду у купца Ивана Петрова» за 20 рублей. Офицер просил: «ежели он, Каин, увидит на площади, как станут продавать доскань серебреную, чтоб он, Каин, поймав, объявил ему, Николаю».

Не теряя времени, сыщик отправился на располагавшийся между торговыми рядами «жемчужный перекресток» к знакомому торговцу выжигой Михаилу Никитину, и тот ему донес, что «сего числа продавал на площади подьяческой сын Иван Стрелков табакерку серебреную вызолоченную, токмо он, Никитин, не купил».

Подросток Иван Стрелков был хорошо знаком Каину. Он был сыном «подьячего» Московской полицмейстерской канцелярии Василия Петрова сына Стрелкова, который отдал его для обучения «словесному мастерству» пономарю Андрею Максимову. Но чиновничий отпрыск, «не хотя учитца», убегал и «на [Красной] площади, близ питейных погребов с веков у разных людей крал перстни и кресты медные… А потом… спознался на площади с мошенниками Варварской школы школьниками Сергеем Зотовым да с башмачниковым сыном Данилой Ечменевым и с ними мошенничал на площади и в разных рядах да в Вотчинной коллегии».

Сыщик отправился за Яузские ворота в приход церкви Николая Чудотворца «на Болванке», где Иван Стрелков проживал с родителями. Без труда найдя юного «мошенника» на улице возле дома, Каин схватил его «и спрашивал, что он, Стрелков, на площади, какую доскань серебреную продавал». Подросток, видимо, не на шутку перепуганный, признался, «что он, Стрелков, доскань серебреную вызолоченую вынял в Вотчинной коллегии с мошенником Данилой Ечменевым ис кармана незнаемо у какого афицера и продал, а кому, не сказал».

Шестого марта карманник, приведенный в Сыскной приказ, поведал на допросе, как недавно обворовал офицера: «Тому ныне шестой день, а именно в четверток, на Ивановской площади сошелся с товарищем Данилою Ечменевым, и с ним… ходили в Вотчинную коллегию для мошенничества. И в той коллегии оной Данила, усмотрев незнаемо какого афицера… вынул ис кармана кафтанного табакерку серебряную вызолоченную, и из нее нюхал табак, и положил в карман по-прежнему, и того афицера ему, Ивану, он, Данила, указал. И он, Иван, у того афицера ис кармана оную серебряную табакерку вынял и с тою табакеркою он, Иван, из Вотчинной коллегии ушел, а оной Данила остался в Вотчинной коллегии. И пришед он, Иван, на [Красную] площадь, тою табакерку продал… шапошнику Игнатью, взял один рубль дватцать копеек, а продал ему заведомо, что краденая, и оные деньги все исхарчил». Кроме того, на допросе Стрелков рассказал, что далеко не первый раз совершал подобные карманные кражи в Вотчинной коллегии. Так, «тому ныне месяца с три» он «в той Вотчинной коллегии… вынял незнаемо у какого афицера ис кафтанного кармана доскань медную с табаком, и вынув, ис той табакерки табак выкинул, и принес на [Красную] площадь, и тою табакерку… продал шапошнику Игнатью… которой торгует мужскими шапками в овощном ряду на ларях, взял двадцать копеек».