Попал Алексей как раз «на подскок» — отсюда уходили борта «за речку». Их день и ночь грузили боеприпасами, продовольствием и медикаментами.

«Из-за речки» прилетел старлей из их десантно-штурмовой группы:

— Ну что, мужики, кто хочет себя проверить? Возьму.

Еще зеленые, необстрелянные, а романтика фонтаном бьет.

— А какие там перспективы? — спросил кто-то из новоиспеченных сержантов.

— Ну, медаль или орден, — усмехнулся старлей. — А может, пуля…

Пространство вокруг старлея резко расчистилось, ряды романтиков поредели. Остались пятеро, среди которых был и Алексей.

База десантно-штурмовой группы находилась на территории Союза. С нее совершались боевые вылеты на территорию Афганистана. Когда добровольцы прибыли, бывшие конюшни, в которых были устроены казармы ДШГ, пустовали. Только трое бойцов оставались на базе в наряде.

Несколько дней на опустевшей базе после муштры в сержантской учебке показались раем. Но так продолжалось недолго. Пока не прилетели ребята с боевых. Заросшие, грязные, измученные, злые…

— Кто такие? Ах, сержанты! Да какие вы сержанты… Там были? Нет?! Тогда вы — «молодые»!

Со всеми вытекающими отсюда выводами. Здесь свои правила обитания и выживания. Кто прошел эту школу, наверное, не забудет ее никогда.

Чтобы носить общевойсковую эмблему в виде парашюта, нужно было иметь за плечами не меньше трех боевых вылетов. Чтобы носить тельняшку — не меньше пяти. А так ходи в панамке: ты — «молодой».

Но с вылетом и первым боевым крещением задержки не произошло.

«Деды» дня два передохнули, помылись-побрились — и вперед. Алексей с ними. Он — командир отделения связи, техник взвода и заместитель командира взвода. Совмещал эти три должности. С рацией за плечами тенью ходил за командиром — майором Тищуком.

Майор, тертый калач, говорил нутряным басом, гонял всех, кто попадал под его горячую руку, но ребят берег, как сыновей. Чуть что серьезное, начинается бой, он с Алексея рацию снимает:

— Давай в окоп, сынок!

Такой же крепкий, свой мужик, был и начальник штаба Скрипников. Они с Тищуком никогда не отсиживались за спинами ребят. Их КП оказывался всегда на основном направлении.

Вот-вот рассвет в Гудермесе. Туман плутает по дороге. Надо идти к своим. Незаметно. Чтобы вечером снова вернуться, сесть в засаду.

Но какое-то внутреннее чувство подсказывало Алексею, что засада ничего не даст. Было ощущение постоянной слежки за каждым шагом омоновцев.

К вечеру из минометов свои обрабатывали «зеленку». А когда закончился обстрел, вдруг появился Александр Орлов, с ног до головы облепленный грязью.

— Орел, где ты лазил-то? — спросил его Мурашов.

— Да вот, старый дурак, вылез с «ночником» посмотреть из-за бруствера, кто стреляет, а передо мной мина: «хлоп!» Грязь во все стороны!

— Хорошо хоть голова цела! Куда тебя понесло?!

Посмеялись. Так на войне: повезло — смешно. Не повезло — плакали бы…

Очередная ночь засады. Темнота, хоть глаз выколи. Слышны иногда выстрелы где-то далеко. Холод пробирает до костей. Но никто не жаловался. Терпели, чтобы предотвратить смерть своих друзей.

Алексею не привыкать. В Афганистане приходилось не только сидеть в засадах, но и выкапывать окопы и ходы сообщения в песке.

Десантно-штурмовую группу сбрасывали с вертолета на места вероятного прохождения душманов. Местность — либо пустынные, песчаные степи, либо песчаные сопки. Начинали копать. Сначала окоп, потом ходы сообщения между окопами, затем укрытие на ночь.

Днем дышать нечем, песок летит в глаза, песок во рту скрипит на зубах, песок сыплется за шиворот. А ночью зуб на зуб от холода не попадает. И снова песок — шуршит, перекатывается крошечными песчинками. Утром опять копать.

Выроешь воронку — метров пять в диаметре, сядешь на ее дно и хоть плачь — сделать ровные стены в песке немыслимо. Тогда начинаешь укреплять стены разными подручными материалами.

Вот, наконец, все готово, а войны все нет — душманы не появляются. Сообщают новые координаты их вероятного появления. Сборы. Уничтожение следов своего пребывания, то есть надо закапывать окопы, с таким трудом отрытые.

«Вертушка» перебрасывала бойцов на новое место. И все по новой. Рытье окопов. Кровь под ногтями, пропотевшая форма, которую по возвращении из такого боевого вылета можно выбрасывать вместе с берцами. Все сносилось до основания в этих проклятых песках.

Через несколько дней ожидания и мучений переброска повторяется. При этом надо таскать с собой все — начиная с боеприпасов и кончая дровами. Ребята худые, но жилистые. Алексей дошел до того, что весил около пятидесяти девяти килограммов. Но таскал на себе не меньше других.

В один из таких вылетов место засады они поменяли семь раз. Семь раз они выкапывали окопы в песках и семь раз закапывали. А им давали дезинформацию. В тот выезд они так душманов и не встретили.

Вернулись на базу заросшие, грязные, обезумевшие от зноя и каторжной работы. Теперь Алексей понимал «дедов», которые накинулись на новеньких, чистеньких, необстрелянных. Появлялись такая злость и досада на весь свет, в тех условиях трудно было оставаться человеком. Ребята и крепче Алексея, казавшиеся непробиваемыми, железобетонными, ломались. Вернувшись в Союз, когда закончилась их служба, они спивались от бытовых неурядиц. В пьяном бреду воевали с душманами. Они остались там, на войне.

Но Алексей не сломался… Родители его очень поддержали, не дали сорваться, помогли адаптироваться к нормальной жизни. Особенно много сделала для этого его мама.

Перед рассветом покинули засаду. Боевики и в этот раз не появились. Но все еще оставалась надежда, что удастся их засечь и уничтожить.

Омоновцы присутствия духа не теряли. К ним по пути в Грозный заехали журналисты НТВ. Телевизионщики искали колоритный типаж.

На пост часов в десять утра вышел Володя Александренок — в бронежилете, с оружием, все как положено. Журналисты ринулись к нему:

— Расскажите, как здесь? Как служба? Как тут обстановка? Опасно?

— Конечно! Вы что, не видите, как здесь опасно?! Ночью подмораживает, дорожки льдом покрываются. А их песком никто не посыпает! Погибнешь тут, на фиг!..

Все хохочут, а Володя с важным видом идет на свой пост. Таких ребят обстрелами особо не запугаешь.

Для засад омоновцы каждый раз меняли позиции. В очередную ночь Алексей на пару с пулеметчиком укрылся в развалинах. Чем дольше они сидели, тем очевиднее становилось, что результата это не принесет.

Но все-таки Зинченко принял правильное решение. Бойцы, во-первых, пытались предотвратить нападение, а не сидели в ожидании очередного обстрела. А во-вторых, если боевики и засекли засады, то уже поостерегутся и не станут наглеть как раньше. Психологически верный ход. И действительно, обстрелы практически прекратились.

Хороший командир в группе — это главное. Атмосфера в коллективе тогда правильная. Необходимы спокойствие и уверенность в своих товарищах и в командире.

В Афганистане Алексей и другие бойцы верили в майора Тищука. Знали наверняка, что он не подведет. Когда началась на базе ДШГ повальная дизентерия, молодой лейтенант-медик, только из училища, скормил больным все лекарства, которые были. Медикаменты закончились, а жестокая эпидемия продолжалась. Прилетел одинокий вертолет, сбросил на дальнюю сопку сухари, непригодные к употреблению, и никаких лекарств. Да еще и за грузом больным пришлось брести по песку.

Пища-то у группы была. Не хватало сигарет, воды и медикаментов. Рассвирепевший Тищук кинулся к радисту, к Алексею:

— Связь! Связь мне с Союзом! Немедленно!

Алексей слышал его крики. Майор говорил открытым текстом:

— Если через четыре часа не будет медикаментов, мы приедем и головы вам поотшибаем! — все это с богатой россыпью душевных русских выражений.

Прислали все необходимое, и очень быстро.