Мы не будем останавливаться на подробностях этого пророчества; в рассказ о сотворении мира, напоминающий некоторые отрывки из библейской Книги Бытия, включена проповедь о возмездии тем, кто нарушит законы земельной собственности, изданные самим Юпитером. Этрусский Юпитер, как это уже было отмечено — Юпитер границ, гарант их нерушимости, — а этрусская цивилизация выступает среди прочих цивилизаций Италии как цивилизация крестьян, крепко привязанных к «земельному праву Этрурии» — jus terrae Etruriae. Неусыпная забота о нерушимости священных границ, восходящая к истокам — к тем стародавним временам, когда Юпитер утвердил свое царство, — и приведенная выше цитата наверняка основаны на древних традициях. Но в таком виде текст был записан в тот момент, когда этрусскому земельному праву нанесли смертельный удар, когда аграрные реформы Гракхов и их последователей, насаждение новых земледельческих колоний поставили под угрозу вековую неприкосновенность разделительных межей. Прикрывшись легендарным именем Вегойи, подражая стилю и оборотам традиционных пророчеств, какой-то гаруспик в конце VIII века по летоисчислению этрусков, то есть незадолго до 88 года до Рожцества Христова, возродил проклятия священных книг нарушителям границ.

Дату можно уточнить: пророчество Вегойи должно было появиться в 91 году до н. э. Это пропагандистский памфлет, выражающий протест этрусского народа против программы трибуна Ливия Друза, о котором в тексте говорится иносказательно, как и полагается пророчеству, — «кто-нибудь», — но мы знаем, что его политика спровоцировала поход этрусков на Рим по призыву консула Филиппа и что он погиб во время бунта. Лихорадочная атмосфера того года и придает данному отрывку неистовый тон, хотя он носит подлинно этрусский колорит — океан времени в последний раз плеснул волной, докатившейся до классической эпохи: в том же 91 году Цицерон написал трактат «Оратор», состоящий из спокойных ученых бесед на вилле в Тускулуме. Как непохожи друг на друга вечерняя гроза со вспышками молний и ясное летнее утро!

Истины, открытые Тагесом, Каком, Вегойей и записанные в священных книгах, составляли доктрину, традицию, учение, которому этруски дали название, нам пока еще неизвестное, но, возможно, зашифрованное в надписи с одного надгробия из Перузии, по версии историка Санто Маццарино: tesns rasnes ^{672} . Римляне называли его Etrusca disciplina. Это выражение часто всплывает в известных нам текстах, и латинисты не преминули отметить, что в этом устойчивом словосочетании прилагательное предшествует существительному: в латинском языке обычно бывает наоборот, и с помощью такого выделительного приема подчеркивается противопоставление чужеземной и национальной традиций ^{673} .

«Этрусская дисциплина», восприемниками которой стали два самых знаменитых лукумона из преданий — Тархон из Тарквиний и Аррунс из Клузия, — долгое время оставалась общим достоянием знатных аристократических родов. О их преданности учению нам ничего не известно вплоть до того момента, когда это достояние чуть не превратилось в выморочное имущество. В своем трактате «О дивинации» ^{674} Цицерон упоминает о постановлении сената во II веке до н. э., которое предписывало, чтобы в каждом из двенадцати племен, составлявших союз, знатные семьи отдавали государству шестерых из своих сыновей для овладения религиозным учением. Таким образом было официально организовано обучение «этрусской дисциплине» под покровительством сената, выражавшего тем самым свой интерес к науке, к которой он неоднократно прибегал в прошлом и собирался еще не раз прибегнуть в будущем. Этот декрет Цицерон включил в свой свод законов идеальной конституции: «Пусть Этрурия обучает принцепсов своей науке» — Etruria principes disciplinam doceto ^{675} .

По правде говоря, смысл выражения был не совсем ясен, и текст Цицерона очень быстро исказили, так что один путаник, Валерий Максим, в эпоху ранней Империи подумал, что речь идет о молодых людях из римскойаристократии, которых следует отправлять, в количестве десяти, к каждому из этрусских народов, чтобы их обучали там «этрусской дисциплине». Но приведенная нами интерпретация соответствует мнению практически всех историков и подтверждается аллюзией, сделанной позднее императором Клавдием в одной из речей о коллегии гаруспиков. Он объявил тогда — это был 47 год от Рождества Христова, — что намерен бороться, в связи с засильем иноземных суеверий, за сохранение «древнейшего учения в Италии» и проводить политику по примеру прошлых времен, когда «этрусская знать либо по своему почину, либо по побуждению сената поддерживала и распространяла эту науку в своих семьях» ^{676} .

Постановление сената от И века до н. э. как раз и должно было бороться с безразличием к национальным традициям, которое охватило поверженных лукумонов, «дабы столь великое искусство не превратилось из религиозного учения в ремесло из-за низкого положения тех, кто им занимается». В высших общественных классах был суровый «недобор» гаруспиков, и былое священство отныне бесславно деградировало в шарлатанство. По мере того как сокращалось количество квалифицированных гаруспиков, росла толпа деревенских гадателей — haruspices vicani, — которые, прикрывшись титулом, вводившим в заблуждение только сельских простофиль, вовсю пользовались их наивностью ^{677} . Плавт и Помпоний саркастически отзываются об этих шарлатанах, а Катон, заботясь о порядке в своем поместье, приказал не пускать туда «гаруспиков, авгуров, гадателей и астрологов». Тот же Катон удивлялся тому, как один гаруспик может взглянуть на другого без смеха ^{678} . Еще позже в Губбио некий Луций Ветурий Руфион, avispex, extispicus(искушенный в толковании полета птиц и гадании по внутренностям жертвенных животных), объявил себя sacerdos publicus et privatus«общественным и частным жрецом»; помимо исполнения своих официальных обязанностей, он давал частные консультации — разумеется, за вознаграждение ^{679} . Но это было еще не самое страшное: император Август издал закон, запрещавший гаруспикам принимать посетителей при закрытых дверях и делать прогнозы относительно предполагаемой смерти кого бы то ни было ^{680} .

Тем временем усилия сената по возрождению жречества среди этрусской аристократии приносили свои плоды. Благодаря мнительности населения число бродячих гаруспиков не уменьшилось, а даже возросло. В эпоху Империи гаруспики были везде, занимаясь своим искусством в муниципалитетах и легионах, при правителях провинций и императорском дворе ^{681} . Известно, что еще в 408 году, когда над Римом нависла смертельная угроза — наступление готов во главе с Аларихом, — в городе находились этрусские гаруспики, бежавшие туда после захвата Тосканы: префект города и папа Иннокентий I не сочли для себя недостойным обратиться к ним за помощью ^{682} . Начиная с правления Клавдия сложился «орден шестидесяти гаруспиков», организованный в форме коллегии с резиденцией в Тарквиниях, а затем в Риме. У него были председатель, избираемый на один год, и казна, управляемая казначеем; этот орден отныне играл роль официального учебного заведения, где преподавалась «этрусская дисциплина», и обеспечил ей долгое существование, вплоть до конца античного периода в истории и даже до начала византийской эпохи ^{683} .