Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В то время в Риме издавались законы против роскоши (впрочем, их мало кто соблюдал), призывавшие к умеренности за столом. Катон Цензор отбирал казенных лошадей у слишком тучных всадников, не способных держаться в седле. Известны его слова: «Каким образом государство сможет извлечь пользу из этого тела, если оно от горла до пояса состоит из брюха?» {29} Поэт-сатирик Луцилий истощил все запасы иронии, изощряясь в описаниях толстопузых гурманов: mandones, comedones, lurcones— «обжор», «толстобрюхих», «ненасытных утроб», налегающих на сало и свиные окорока, поглощающих нежную спаржу и цветную капусту, тратящих кучу денег на креветок и огромных осетров. Свои филиппики он саркастически заканчивал: «Vivite ventres!»— «Привет вам, люди-утробы!» {30} Одновременно Лелий Мудрый, друг Сципиона Младшего, восхвалял вегетарианскую умеренность и философское превосходство щавеля {31} , а бродячие проповедники твердили о том, что обжорство, подобно волшебнице Цирцее, превращает стариков в свиней и что толстое брюхо несовместимо с тонким умом: «Как вы сможете познать мудрость, если ваши сердца наполнены грязью и вином?» {32} Таким образом, римский юмор и греко-римская этика совместно клеймили и бичевали тучность, явное проявление порока. Поскольку, по определенным причинам, этруски славились любовью к роскоши и излишествам, совершенно естественно, что, едва их перерождение дало к тому повод, в пристрастных глазах своих господ и соперников они предстали со всеми внешними признаками распущенности. Но речь здесь идет скорее о моральных, а не физических недостатках. Этрусков называли как obesus, так и segnisили ignavus [10]. Вскоре мы к этому вернемся.

Этруски и тосканцы

Несложно рассеять туман, в котором стилизация «древних» и систематизация «новых» скрывают от нас тип внешности этрусков. Как только авторитет греческих образцов был поколеблен, в большинстве произведений изобразительного искусства ярко проявился свежий и исполненный вкуса реализм как художников, так и заказчиков, стремившихся как можно к более точному отображению индивидуальных черт и мельчайших деталей, даже самых невыигрышных. Тот, чье изображение должно было украсить саркофаг, наверняка требовал от мастера прежде всего полного сходства, вплоть до бородавок и физических изъянов, надеясь тем самым продолжить жизнь хотя бы в камне или терракоте. Сами же скульпторы, оставив грекам мрамор, подходящий для идеализации и облагораживания, учились своему ремеслу на привычной глине и работали не затаив дыхание, осторожно работая резцом, а импровизируя, ловя случайное, мимолетное выражение; этот порыв естественным образом передавался их скульптурам из бронзы и даже алебастра или травертина. Поразительным примером этой повсеместной тенденции служит школа художников, расписывавших вазы, которая процветала в III веке до н. э. в Волатеррах. На боках кратеров со «столбиками» художники из озорства вместо красивых мечтательных профилей с греческих образцов набрасывали в несколько штрихов остроумные, на грани карикатуры, портреты горожан, каких можно было встретить на рынке или на прогулке по главной улице по вечерам: красотку с горящими глазами или сварливую тетку с недовольным видом, атлета с роскошной фигурой или насупившегося книжника, круглощекого ребенка или старуху в платке, обвязанном вокруг шеи, благодаря которой один из художников этой мастерской получил от историков, занимающихся изучением этрусской керамики, имя Nunpainter— «рисовальщик монашки» {33} .

В этой галерее правдивых портретов, какой не создал ни один другой народ, можно найти огромное разнообразие человеческих типов и лиц, тонких и грубых, энергичных и безвольных, хитрых и глупых, в которые природой и жизнью заложены все мыслимые психологические комбинации. Однако внешне в этрусках нет ничего, что могло бы показаться нам необычным, иным, что привлекает или внушает настороженность при виде представителей другой расы, ничего, что принято называть «восточным». На самом деле, стоит сорвать с них восточные маски — и перед нами предстают такие же итальянцы, каких мы встречаем сегодня, и это создает фантастическое ощущение их кровного родства. «Похожий на меня, мой брат», — мог бы сказать сегодняшний флорентиец. Среди них нет ни одного багдадского халифа, ни одного венецианского купца. Зато есть тосканские крестьяне, кондотьеры, каноники, римские императоры, юные Бонапарты, а на одной урне из Вольтерры — пара шестидесятилетних стариков, живущих в ладу и согласии, Филемон и Бавкида Овидия или Таддео и Венеранда Джузеппе Джусти. И ничто не мешает нам, мысленно совершая прогулку по улицам Тарквиний и Вей, наделить их обитателей такими же чертами, как у людей, которые сегодня гуляют по Лунгарно. И последняя черта в довершение картины: этрусские женщины были гораздо ниже ростом, чем мужчины {34} . Ученые сравнили длину найденных скелетов и выяснили, что средний рост мужчин составлял 164 сантиметра, а женщин — 155. Тем приятнее будет узнать, что вовсе не гренадерское телосложение позволило этрусским женщинам занять высокое положение в обществе и что такая властная особа, как Танаквиль, подчинившая себе своего мужа Тарквиния силой характера, не возвышалась над ним горой — напротив, разговаривая с ней, Тарквинию приходилось немного наклоняться.

Средняя продолжительность жизни этрусков

К сделанным замечаниям о физическом облике этрусков нелишним будет добавить несколько уточнений относительно средней продолжительности их жизни. Демографические исследования находятся сейчас на подъеме, и новые методы можно попытаться использовать для изучения вопросов, касающихся народонаселения в греко-римском мире. Среднюю продолжительность жизни пытались определить в Египте, в Северной Африке, в Испании, в Бордо: сведения для этого почерпнуты из надгробных надписей, в которых очень часто указан возраст умершего {35} . Мы располагаем определенным количеством этрусских эпитафий. Что же они могут нам поведать?

Мы не воспользовались для этого исследования текстами с буквенной записью числительных. Их точной идентификации пока нет, и хотя этрускологи в основном пришли к согласию по поводу чисел первого десятка — thu, zal, ci, huth, mach, sa, cezp-, semph-, nurph- и zar, они все еще колеблются, не зная точно, чему соответствуют huthи sa— 4 или 6 и cezp- и semph-— 7 или 8 {36} . А поскольку названия десятков от 30 до 90 образованы от единиц от 3 до 9, то, используя такие записи (их около двух десятков), мы рискуем ошибиться не на один десяток. Скончалась ли Ramtha Matulnaiв 45 или в 65 лет? {37} А Larth Tute— в 72 или 82? {38} Этого никто не может сказать точно.

Однако в нашем распоряжении есть примерно 130 надгробных надписей, в которых возраст умерших приведен в цифрах, и тут уже не может быть никаких сомнений. Впрочем, следует исключить те из них, где стертые места или трещины в камне могут внести погрешность в толкование. Остается 113 записей — вполне достаточно, чтобы прийти к определенным выводам.

Эти короткие эпитафии относятся к относительно поздним документам: они были сделаны в период с 200 по 50 год до н. а, то есть в последние два столетия существования мира этрусков. Практически все они найдены в Тарквиниях и Волатеррах: только в этих городах был широко распространен обычай указывать в эпитафии возраст покойного. Несмотря на это географическое ограничение, записи охватывают широкий контингент населения разных возрастов, состояния здоровья и социальных слоев.

10
{"b":"145520","o":1}