Нужно отметить, что чаще всего мы имеем дело с письменными документами довольно позднего времени, самые древние из них относятся только к IV веку до н. э., а большинство — к той эпохе, когда, волей-неволей вступив в римский союз, этрусские города лишились большей части своих политических прерогатив, а институты победителей подмяли под себя их традиции. Этрусские principesвсе еще гордо звенели своими медалями, но это было все, что оставалось от их полномочий, поскольку Рим даже на муниципальном уровне стремился подмешивать в их ряды своих чиновников. В живописной Тускании, находящейся между Тарквиниями и Витербо, где на акрополе из туфа возвышаются зубчатые городские стены, средневековые башни и две чудесные романские церкви, был найден саркофаг III века до н. э., прославляющий известного человека, чье имя, к несчастью, не сохранилось; известно лишь, что он был жрецом, пританом и главнокомандующим своей родины, возможно, еще и дуумвиром какого-то учреждения и скончался под грузом почестей, но не лет — всего 36-летним. Неважно: эта приверженность к пустым титулам многое говорит нам о том времени, когда они были все еще исполнены смысла.

Оставив в стороне множество религиозных или административных званий, которые известны нам пока чисто номинально, рассмотрим только те должности, которые считались особенно почетными, поскольку подразумевали действительное участие в управлении. В этрусском языке выделили группу слов, происходящую от одного общего корня zil-, что означает «управлять»: zilcили zilath— этрусский аналог латинского magistratus: «государственная должность» или «сановник»; zilachnve, zilachnuceозначает, в форме совершенного вида, «исполнял должность зилата». Городом управляли несколько зилатов (точное их число нам неизвестно), образовывавших коллегию, которую мы уже сравнивали с девятью афинскими архонтами. Некоторые из зилатов порой обладали четко обозначенными полномочиями: так же, как в Афинах различали архонта-басилея, архонта-полемарха, архонта-эпонима и шестерых тесмотетов, один зилат ведал вопросами культа, другой представлял интересы плебса, а третий — аристократии. Некоторые зила-ты носили особый титул maru, который, в различных значениях, встречается в государственных институтах других народов Италии, в частности в умбрийских Ассизи и Фолиньо; мантуанец Вергилий (Публий Вергилий Марон) получил благодаря ему свое фамильное имя, след этрусских традиций. Мару были одновременно жрецами и должностными лицами, в некотором смысле они являются аналогами римских эдилов. Наконец, главу коллегии зилатов несколько раз обозначали в текстах только одним этим титулом — собственно «зилат», а иногда putrhили purthne, что, вероятно, соответствовало греческому притану: «первый зилат», как говорят, «первый министр». Римляне переводили это слово как praetor, в старинном значении — глава государства.

Таковы были основные должности в пределах города. Но на общенациональном уровне, когда 12 этрусских народов объединялись в федерацию, они выбирали главу своего союза — верховного зилата, упоминаемого в эпиграфике как zilath mechl rasnal, то есть «зилат этрусского народа» (известно, что этруски называли сами себя «расена»); должность praetor Etruriaeсохранялась до самого конца Римской империи.

Опираясь на эти данные, эпиграфисты нашли способ истолковать cursus honorumи проследить блестящий жизненный путь многих людей. Одна из надписей в Вольци сообщает, что Larth Tute, сын Аррунса и Ravnthu Hathli, был семь раз зилатом, один раз purth, то есть председателем коллегии, и скончался в возрасте семидесяти двух лет ^{91} . Его сын (вероятно) Sethre Tute, сын Ларса и Vela Pumpli, был зилатом и умер в 25 лет, в тот год, когда являлся председателем коллегии ^{92} . Из этих двух примеров видно, что одну и ту же должность можно было занимать несколько раз и достичь высот в очень молодом возрасте.

Недавно был расшифрован обратный cursus, где должности перечислены в нисходящем порядке, начиная с самых поздних: «…Larisal Crespe Thanchvilus Pumpnal clan zilath mechl rasnas marunuch cepen zilc thufi tenthas marunuch pachanati ril LXIII» ^{93} .

Этот Crespe, имени которого мы не знаем, сын Larisи Tanaquil Pumpni, был: 1) marunuch pachanati, то есть мару братства Бахуса; 2) zilc thufi— либо зилатом в первый раз, либо первым зилатом; 3) marunuch cepen, держателем должности, относящейся к общественному богослужению; 4) zilath mechl rasnas— предводителем лиги этрусков. Умер он в возрасте шестидесяти трех лет.

Подобных примеров существует множество, и все они наглядно демонстрируют работу государственной машины этрусков. Она станет еще более понятной, если добавить к текстам иллюстрации с барельефов и надгробных росписей ^{94} . Есть множество саркофагов, на крышке которых возлежит скульптурное изображение покойного, а под эпитафией, напоминающей о его величии, высечен траурный кортеж, сопровождающий его в загробный мир. Но эти зилаты, мару, пурсы не желали предстать перед богами подземного мира в простой повозке. Их последний путь, запечатленный в камне в назидание потомкам, был триумфальным шествием, они вступали в мир иной, облачившись в парадные одежды, в окружении свиты, подобающей их сану. На саркофагах из Тарквиний, на алебастровых урнах из Волатерры и на некоторых фресках они изображены на парадной колеснице, запряженной двумя — четырьмя лошадьми в богатой сбруе, облачены в тунику или подобие тоги, на головах их — венцы с остатками позолоты. За колесницей идут слуги, нагруженные вещами — не только с дорожной котомкой, но и с большим свитком, с табличками для письма, цилиндрическими футлярами для хранения свитков, — знаками их административных должностей, и непременно с курульным креслом, на котором восседал покойный вельможа и на котором — кто знает? — он будет сидеть среди судей преисподней.

Авангард кортежа представляет собой еще более впечатляющее зрелище. Впереди обычно идет оркестр из музыкантов, трубящих в огромные рога и длинные прямые или изогнутые трубы, порой их сопровождает кифарист или флейтист. За ними, расчищая путь повозке магистрата, следуют: сначала страж, на латыни viator, Держащий в правой руке копье, один из символов власти, или же выставивший вперед палку, чтобы отгонять толпу, затем — ликторы, количество которых может быть различным, чаще двое, но иногда трое и даже четверо. Пока не удалось установить связь, существовавшую, возможно, между их числом и рангом усопшего. Но эти ликторы и в этрусских республиках, и в Риме были прямыми наследниками тех, что открывали шествие царя. Вот только в фасциях, которые они несли на левом плече — традиционном атрибуте власти, — уже не было секиры.

Возможно, причина в том, что римское завоевание урезало полномочия этрусских магистратов и отняло у них право распоряжаться жизнью и смертью людей. Кстати, и в самом Риме консулу П. Валерию Публиколе приписывали, наряду с законом от 509 года до н. э., позволяющим любому римлянину, приговоренному к смертной казни, апеллировать к народному собранию, инициативу изъять из фасций топорики: secures de fascibus demi iussit ^{95} . На самом деле закон de provocationeбыл принят не ранее 300 года до н. э.: с этих пор римские ликторы внутри городских стен, где прекращались суверенные права магистратов, носили только фасции без топорика. Интересно отметить, что ликторы из Тускании поступали так же с III века до н. э.

Кроме того, на некоторых барельефах из Волатерры, высеченных в алебастре, который позволяет точнее передавать мелкие детали, ликторы, помимо фасций, несут еще тонкий жезл, возможно, дротик, удерживая его в равновесии либо свободной правой рукой, либо той же левой прямо перед собой, как свечу. Однако этот атрибут, значение которого нам пока не ясно, но, вероятно, должно было компенсировать неудобство в обращении с ним, присутствует на римских денариях, где изображена сцена обращения к народу: вестовой магистрата, с двумя прутами на левом плече, держит вертикально в левой руке дротик — эмблему суверенной власти. Все это показывает, что этруски даже в эпоху упадка оставались верны — по меньшей мере, в надгробной иконографии — древним символам своего могущества.