Впрочем, в этом имелся практический смысл. Шерер, чей штаб располагался в нескольких километрах позади линии фронта в Ново–Сокольниках, даже при самом неожиданном ударе не будет захвачен врасплох. Правда, русские нанесут по Великим Лукам столь сокрушительный удар, что город окажется отрезан и взят в кольцо в течение первых же суток, и Шерер будет вынужден поддерживать связь с командующим оказавшихся в окружении полков исключительно посредством радио. Из радиосводок будет вырисовываться довольно–таки печальная картина, и, даже не глядя на карту, Шерер сможет представить себе, в каких точках русские нанесли особенно тяжелые удары, достаточно будет услышать название павшего немецкого города.

«Байрейт» пал первым. За ним — «Бромберг». За ним — «Инсбрук». «Штеттин» попал в окружение сегодня утром, но пока еще держится. На «Гамбург» наступают двенадцать танков «Т–34», но он тоже пока держится.

И так далее, и так далее. Это произойдет в самом скором времени и будет тянуться несколько месяцев.

Практический эффект этой схемы был бы еще более ощутим, будь у Шерера возможность оказать хоть какую–то помощь. Увы, он был бессилен им помочь. На этот раз он оказался по ту сторону зеркала, и ему оставалось лишь разве что слушать радиосводки и отдавать в темноту очередной приказ.

В один из таких дней, перед самым концом, Кордтс играл со Шрадером в шахматы где–то глубоко в подземельях «Гамбурга». Тускло горели масляные лампы, и еще откуда–то просачивался слабый дневной свет. Этот внешний свет был тусклым, серые небеса остались серыми. Впрочем, в убежище было даже по–своему уютно. Они курили, пили из оловянных кружек воду и смотрели на шахматную доску. Крабель сидел на удобной на вид койке в углу, курил трубку и наблюдал за игрой, впрочем, не слишком внимательно.

— И куда мы потом? — спросил Кордтс.

— Не знаю, — буркнул в ответ Шрадер.

— Мне казалось, Хазенклевер держит тебя в курсе.

— Ну да, он сказал мне, что мы снова покидаем город. Куда конкретно нас переводят, я не знаю. Возможно, идем на старые позиции. А может, и нет.

— Ну, это я и сам слышал, — ответил Кордтс.

Условия в городе были значительно лучше полевых, и от одной только мысли вновь перебраться в окопы, пробыв здесь всего каких–то несколько недель, становилось не по себе.

— Из того, что я слышал, могу сказать следующее, — продолжал тем временем Шрадер. — Фон Засс слегка туповат, а может, ему не хватает опыта, точно сказать не могу. А может, Шерер чувствует себя увереннее, пока 227–й полк стоит в городе, а не прикрывает линию на каком–нибудь фланге.

Кордтс пристально рассматривал расположение фигур на доске, словно пытался вникнуть в его смысл.

227–м полком командовал полковник Фрайгерр фон Засс. Он прибыл на фронт из какого–то уютного штабного местечка в Германии всего несколько месяцев назад, сменив предыдущего командующего, Крейзера. Несмотря на их слова во время наступления на «Хорьке», Шерер был о Крейзере высокого мнения и сильно огорчился, узнав, что его переводят в другое место. Фон Засс был типичной канцелярской крысой, ему еще предстояло доказать, что он действительно на что–то годен, хотя полное незнание обстановки в России бросалось в глаза с первого взгляда, что не прибавляло ему уважения со стороны подчиненных.

Рота Кордтса и Шрадера входила в состав 257–го полка, одного из двух, которым согласно слухам предстояло вернуться, что называется, на лоно природы.

— По–моему, — произнес Кордтс, — если Фрайгерр и впрямь желает ознакомиться с положением вещей, ему следует недельку–другую посидеть в каком–нибудь роскошном болоте. Я слышал, что у него прекрасный кабинет в «Синг–Синге». С какой стати нам возвращаться в окопы, чтобы сидеть там по уши в дерьме, а он тем временем будет в тепле и комфорте перебирать бумажки? 227–й сидит в городе уже почти год, и ничего, их никуда не переводят.

Он выпалил эти слова после довольно–таки долгого молчания, поэтому Шрадер толком его не понял. Кордтс только что передвинул фигуру, и Шрадер поразился его интуитивному чутью.

— Можно я немного подумаю? Смотрю, ты игрок еще тот. А мне почему–то казалось, что ты раньше не умел играть в шахматы.

Кордтс пожал плечами, потрогал шрам и постарался сдержать улыбку.

— Несколько раз играл, еще в юности. Лет этак десять назад, если не больше.

— Хм. Интересно, — отозвался Шрадер. Одно время он был просто–таки помешан на шахматах и даже в первые годы участвовал в армейских соревнованиях, правда, без особого успеха. Судя по всему, особого таланта к этой игре у него не было (что поначалу его жутко расстраивало, хотя какое–то время спустя он смирился, нет, значит, нет; в шахматах требуется точно такое же дарование, что и в музыке или спорте). С тех пор он садился за шахматную доску крайне редко. Вместе с тем он был искренне поражен, что Кордтс не только не уступает ему, но и умудряется одерживать победы. Шрадер знал, что частично тому причина, что он сам не слишком–то внимательно следит за передвижением фигур, но лишь частично.

Время от времени Кордтс делал смелый, но непродуманный ход — в таких случаях победа бывала на стороне Шрадера, или же он позволял Кордтсу отвести фигуру назад, и игра нормальным ходом продолжалась дальше. Кстати, Кордтс делал это довольно часто (как, впрочем, и Шрадер), и со стороны могло показаться, что он с видом ложной скромности просто водит Шрадера за нос. Однако в остальное время он просто делал ходы согласно только ему одному ведомой схеме, которая, как ни странно, приносила ему успех.

Впрочем, если Шрадер и злился, то не сильно, скорее его одолевало любопытство. Его давно уже ничего не удивляло, и он даже начал подумывать, что здесь что–то не так. Впрочем, времени на эти рассуждения у него тоже не было. Несколько раз за время этих недавних шахматных баталий он в буквальном смысле смотрел на Кордтса новыми глазами.

Впрочем, не совсем верно. Кордтс почему–то вызывал в других странные подозрения, в том числе и у Шрадера, хотя он, наверно, сам себе никогда не признался бы в этом и не сказал, что, собственно, находил подозрительным. С одной стороны, таких, как Кордтс, под его началом два десятка, и Шрадер не горел желанием слишком близко с ними сходиться.

Почему–то ему вспомнились долгие полуночные часы, которые он провел, склонившись над шахматной доской. Он протянул руку и сделал ход.

— Так в чем же твой секрет? — поинтересовался он у противника.

— В линиях силы, — ответил Кордтс, словно давно уже ждал, когда ему зададут этот вопрос.

Шрадер вынул изо рта сигарету и плюнул на пол.

— Не иначе как ты все–таки где–то учился.

— Нет, — возразил Кордтс. — Нигде я не учился. Я просто вижу их на доске. Между прочим, это единственное, что я вижу.

— А что ты имеешь в виду под линиями силы?

Кордтс сделали несколько малопонятных жестов.

— Диагональные линии. И две перпендикулярные. Огневые поля, если можно так выразиться. Честное слово, я ничего не смыслю в шахматах. Я просто сосредоточенно слежу за тем, что вижу. Это все, что я делаю.

Уж не дурит ли он мне мозги, подумал Шрадер. Временами Кордтс отпускал язвительные замечания, колючие, как наждак, и было невозможно сказать, шутит он или нет; этакая непонятная шутка, истинный смысл которой был запрятан где–то далеко–далеко от здешних болот.

Однако в данный момент он, похоже, говорил правду.

Линии силы. Шрадер задумался. Похоже, что это не какая–то там заумная теория, а нечто такое, что и в самом деле имело смысл. Что ж, неплохо взять на заметку. Ладно, он расспросит о них подробнее чуть позже, когда будет соответствующее настроение.

— Ясно! — произнес он. Мысли его были настроены на что угодно, только не на шахматы. — Подойди–ка сюда, Эрнст. Что ты скажешь?

Крабель и не думал вставать с койки и продолжал сидеть, скрестив ноги.

— Похоже, Рольф, ты имеешь дело с генералом. Вот и сам думай, как генерал. Организуй огневые поля, а потом веди свои пешки в обход, особо даже не задумываясь о том, что делаешь. Кордтс, я правильно тебя понял?