— Он сказал, что хочет встретиться с тобой. Я подумал, что он, может быть, полицейский.

Пили хмыкнул. Они говорили на местном малайзийском диалекте.

— Ты хорошо сделал. Теперь иди.

Он протянул банкноту, и мальчик осторожно ее взял, стараясь не прикасаться к рукам этого человека. Пили проследил, как он несется вон с пляжа, затем снова сосредоточил свое внимание на «Пальмах». Похоже, объект собирался уходить.

Пили только что прекрасно провел время на японской яхте, так что когда он в первый раз увидел высокого блондина, гуайло, в баре, то не поверил своим глазам. Потом он узнал неторопливую походку, и все сомнения отпали. Это был Эд Стрейкен. Привидение из прошлого, человек, которого, он думал, больше никогда не увидит. Он так разволновался, что не заметил, что обкусал ногти до крови.

Прошло уже десять лет с тех пор, как Пили Паранг в последний раз видел Стрейкена, и его жизнь за это время значительно изменилась. Изумрудная фирма накрылась в кошмарную ночь налета, и в течение трех лет он не осмеливался покинуть Тиоман из-за боязни ареста. Но он был вынужден идти дальше; нанимался на работу в бары, носил клюшки и мячи для гольфа за белыми и китайцами. Потом, когда он почувствовал, что опасность как будто миновала, вернулся в Куантан, где провел следующие шесть лет, войдя в дело по продаже наркотиков. Потом его наняли нынешние работодатели.

Японцы знали о контрабанде наркотиков так много, сколько Пили и не снилось, и, так как их империя простиралась от Токио до Сингапура, он быстро понял, что конкуренция бесполезна. Контрабанда наркотиков карается в Малайзии смертной казнью, но ею же карается отказ от сотрудничества с юго-восточным азиатским крупнейшим героиновым сегуном. Пили был предложен выбор: работать на Вакахама-сан или сдохнуть. Для того чтобы показать, насколько их намерения серьезны, один из людей Вакахамы отрезал Пили оба мизинца на руках и воткнул их ему в ноздри. Если бы Пили продолжал отказываться, то ему отрезали бы стопу, заткнули ею рот, и подождали бы, пока он не умер, оттого что нечем дышать. Пили решил, что это слишком, и предпочел принять предложение стать их представителем на восточном побережье Малайзии. Он не держал на японцев зла. В конце концов, ему было чему у них поучиться.

Вакахама был одним из самых влиятельных людей в регионе. Он не вызывал подозрений, так как большую часть времени проводил на своей яхте и оставлял международные воды только чтобы заправиться. Если нужно было встретиться, людей доставляли к нему на вертолете. Таким образом уменьшались шансы попасть в засаду, а глубины океана гораздо надежнее хранили тайны тех, кто оказался несговорчив. Сейчас он приехал в Малайзию для ежегодной проверки состояния дел. Пили и его коллеги хорошо поработали, и Вакахама милостиво принял его предложение вкусить морских удовольствий Тиомана. Пили так сильно преуспел, что был приглашен погостить на яхте.

Косяк затух у грубой кожи его пальцев. Пил и думал о том, что ему рассказал мальчик. Стрейкен был здесь явно не на отдыхе. Он серьезно обосновался и, судя по всему, выполнял какое-то дело. Он погружался дважды в день, но время, которое он тратил, изучая карту и играя со своим джи-пи-эс по вечерам, говорило о том, что подводная фотосъемка — не единственное его занятие. Он не сильно изменился за эти годы: так же бегает за каждой юбкой и вроде бы уже успел подраться.

Пили закрыл глаза и улыбнулся. Он перевернулся на спину и стал смотреть на звезды. Эд Стрейкен вернулся в Малайзию. Неужели после этого кто-то еще не верит в волю Божию?

В четырехстах километрах к юго-востоку двое европейцев ждали свой багаж на ленте в аэропорту в Сингапуре. Полет из Лондона занимал в эти дни больше времени из-за того, что надо было огибать иракское и афганское воздушные пространства. Мужчины устали и засиделись. Их лица были красными и отекшими, как будто они вытирались крапивой, а не влажным горячим полотенцем, принесенным стюардессой. Впрочем, свои поиски они начнут уже сегодня вечером. След был оставлен уже целую неделю назад, и терять время больше было нельзя.

Стрейкен не знал, но сеть накрывалась быстро.

Яхта на Керкуллы появилась на горизонте на следующий день. Стрейкен стоял в воде, рукой закрывая глаза от солнца. Он смотрел, как она приближается. Белоснежные паруса величественно вздымались. Судно шло на двенадцати, может, тринадцати узлах в легком бризе, быстро пересекая глубокий канал между островами Тулай и Тиоман, как породистая лошадь на последнем фарлонге. [4]Примерно в восьмистах метрах от берега яхта опустила парус и замедлила ход. Мотор завершил маневр.

Яхта была настоящей красавицей. Оснащенное гафелем двухмачтовое судно со сверкающим белым корпусом и палубами из полированного тика. Солнце блистало в латуни штурвала. Даже на таком расстоянии Стрейкен видел аккуратно выглаженные униформы команды, которая готовилась вставать на якорь. Называлась яхта «Ариадна». Сердце Стрейкена упало. Он-то думал, что это будет маленький и доступный ему по средствам моторный катер. Вместо этого он видел стофутовый плавучий антиквариат. Если взять ее в аренду, от двенадцати тысяч баксов останется небольшая сдача.

Пассажиры «Ариадны» уже спускались по веревочной лестнице в ожидающий их водолазный бот, который, пыхтя, подвалил встречать их. Команда передавала багаж через поручни в общем гаме прощаний, раздачи чаевых и последних фотографий. Пять дней на борту «Ариадны» в национальном парке для большинства людей путешествие, запоминающееся на всю жизнь. Но не для этих. Они вернутся в свои банки и страховые компании с новыми силами, с заново заряженными батарейками, готовые зарабатывать еще больше, чем раньше, чтобы испытать на следующий год нечто подобное. Такой у них образ жизни: каждый год такой отпуск, который запоминается на всю жизнь. Стрейкен смотрел на них с отвращением. Он пытался уверить себя, что он не такой, как они, что его цикл инь и ян был все-таки поблагороднее.

— Лодку ищешь?

Голос позади него был высоким и гнусавым. Стрейкен сразу его узнал. Он резко обернулся и увидел Пили Паранга собственной персоной; он сидел на песке и что-то чертил палочкой.

— Пили! Я искал тебя! — Лицо Стрейкена просияло.

Они столько пережили вместе, что сейчас он не испытывал ничего, кроме радости. Вытянув вперед руку, он бросился к своему бывшему работодателю, с любопытством рассматривая его в поисках перемен, которые должны были произойти в нем за десять лет.

Пили совсем не постарел. Он выглядел чуть тяжелее, более здоровым и более по-малайзийски. Его коже стала темнее, чем помнил Стрейкен, а кости меньше выдавались вперед. Жизнь, очевидно, баловала его. Пили все еще носил стрижку 1970-х годов: как будто мокрые локоны, в подражание Кевину Кигану, своему кумиру из Ливерпуля.

Помимо контрабанды изумрудов и жестокости, другой его великой страстью был ливерпульский футбольный клуб. Можно было назвать любой год с 1970 до 1980, и он был способен перечислить, какие награды получил клуб, на каком месте он закончил в лиге, кто входил в команду и кто забивал мячи в значимых играх. Его исполнение «Ты никогда не будешь один» было ужасным. Он крепко пожал Стрейкену руку и улыбнулся в ответ.

— Черт, Пили, что с тобой случилось? — Стрейкен сразу почувствовал, что на руке Пили не хватает мизинца. Он посмотрел пристальнее и увидел, что хоть рана заросла давным-давно, она все равно выглядела жутко.

— Как-нибудь потом расскажу, — ответил Пили, — так тебе нужна лодка?

Стрейкен снова посмотрел на улыбку Пили и вдруг вспомнил, как было раньше: старые добрые времена, когда все желания исполнялись, а Пили Паранг — один из двух людей, которые подносили их ему на блюдечке с голубой каемочкой. Веселье допоздна в клубах. Вечеринки на пляже при полной луне на Перхентианских островах. Пили и Руни поднимали тосты за его успех, говорили ему, что когда-нибудь они выйдут на международный рынок. Стрейкен вспомнил удовольствие, которое испытывал, засовывая руку в сумку с деньгами, и счастье, когда видел улыбки на лицах шахтеров, получавших деньги в награду за свое воровство.