Вертолёт VC-60 является вариантом транспортно-десантного вертолёта «Чёрный ястреб» Сикорского, переоборудованного и предназначенного для высокопоставленных пассажиров. Его пилотом был полковник морской пехоты Дэн Мэллой, который провёл в кресле винтокрылой машины больше пяти тысяч часов. Его позывной был «Медведь».
Кэти Райан хорошо знала его. Обычно он летал с ней по утрам в больницу Джонса Хопкинса на таком же вертолёте. Рядом с ним сидел второй пилот, лейтенант, который выглядел неправдоподобно молодым для профессионального авиатора, и тут же находился старший сержант морской пехоты. Он следил за тем, чтобы все были пристёгнуты должным образом. Кэти была знакома с этой процедурой лучше Джека, не привыкшего к ремням, сдерживающим свободу его движений в вертолёте.
Если не считать этого, «Чёрный ястреб» летел великолепно, и его полет совсем не походил на ощущение, испытываемое при землетрясение, которое обычно досаждает вам во время полёта в винтокрылых машинах. На полет потребовался почти час. Президент надел наушники, защищавшие уши от грохота двигателей и одновременно обеспечивавшие его связью с пилотом. Весь воздушный транспорт в этом районе отсутствовал, даже коммерческие рейсы на аэродромах, мимо которых они пролетали, были временно приостановлены. Польское правительство беспокоилось о безопасности американского президента.
– Вот он, – послышался голос Мэллоя по интеркому. – В направлении на одиннадцать часов.
Вертолёт наклонился налево, чтобы дать возможность пассажирам посмотреть в плексигласовые иллюминаторы. Райан почувствовал внезапный холодок. Он увидел плохонькую железнодорожную станцию, здание, рядом с которым проходили две железнодорожные колеи, и ещё одну колею, уходящую через арку в сторону к другому зданию. В лагере было ещё несколько зданий, но главным образом виднелись бетонные основания, на которых когда-то стояло множество построек. Мысленно он увидел их по черно-белым кинофильмам, заснятым с самолёта, по-видимому русского, в конце Второй мировой войны. Он вспомнил, что эти здания напоминали складские помещения. Однако вместо товаров в них держали людей, хотя немцы, строившие здания, считали их не людьми, а паразитами, насекомыми или крысами, которых необходимо уничтожить эффективно и равнодушно, причём как можно быстрее.
И тут его охватила дрожь. Утро было прохладным, температура не выше 14 – 15 градусов Цельсия, подумал Джек, но его кожа казалась ещё холоднее. Вертолёт мягко коснулся земли, сержант отодвинул дверцу, и президент спустился на посадочную площадку, которая была недавно построена для этой цели. Официальный представитель польского правительства подошёл к нему, пожал руку и представился. Но Райан не обратил на это внимания, внезапно почувствовав себя туристом в аду. Чиновник, который был их гидом, проводил Райанов к автомобилю для короткой поездки к лагерю. Джек сел рядом с женой.
– Джек… – прошептала она.
– Да, – ответил он. – Да, детка, я знаю. – И больше он не произнёс ни единого слова, даже не прислушался к хорошо подготовленному комментарию польского гида.
«Arbeit Macht Frei» – такой была надпись на кованой железной арке. «Работа сделает тебя свободным» – буквальный перевод фразы, написанной по-немецки. Это был, наверно, самый отвратительно циничный лозунг, когда-либо придуманный бесчеловечным умом людей, считавших себя цивилизованными. Наконец автомобиль остановился, и они снова вышли на воздух. И снова гид повёл их от одного места к другому, рассказывая им о вещах, которые они не слышали, но скорее чувствовали, потому что сам воздух казался пропитанным злом. Трава была удивительно зелёной, походила на площадку для гольфа после весеннего дождя… «Может быть, она такая зелёная из-за обилия питательных веществ в почве?» – подумал Джек. Их здесь очень много. Больше двух миллионов человек приняли смерть в этом лагере. Два миллиона. Может быть, три. Через некоторое время счёт теряет смысл, он просто становится цифрой в бухгалтерской книге, написанной каким-нибудь бухгалтером, который давно перестал думать о том, что означают эти цифры. Джек мысленно видел все: человеческие очертания, тела, головы, но, к счастью, он не различал лица мёртвых людей. Теперь они шли по дороге, которую немецкие охранники называли «Himmel Strasse», дорога на небо. Но почему они так называли её?
Был это откровенный цинизм или они действительно верили, что бог смотрит сверху на то, что они делают, и если так, что он думает об этом месте и их деятельности? Что это были за люди? Женщин и детей умерщвляли сразу после приезда в лагерь, потому что от них было мало пользы на промышленных предприятиях, которые построил здесь И.Г. Фарбен. Работа мужчин использовалась как последняя мера пользы от людей, присланных сюда умирать, – получить хоть крошечную выгоду от их последних месяцев жизни. Разумеется, сюда присылали не только евреев; здесь убивали польских аристократов и польских священников, цыган, гомосексуалистов, свидетелей Иеговы и всех остальных, кого гитлеровское правительство считало нежелательными элементами.
Всего лишь насекомые, которых умерщвляли газом «Циклон-Б», производным от научных исследований, которые велись немецкой химической промышленностью в области пестицидов.
Райан не ожидал, что это будет приятной туристской прогулкой. Он полагал, что поездка обогатит его жизненный опыт, подобно посещению поля битвы в Антиетаме[78], например.
Но это не было полем боя, и ощущение здесь оказалось совсем иным.
«Что чувствовали солдаты, которые освободили этот лагерь в 1944 году?» – подумал Джек. Даже самые опытные вояки, не испытывавшие жалости при схватке с врагом, смотревшие в лицо смерти каждый день в течение нескольких лет, наверняка были потрясены тем, что увидели здесь. При всем ужасе, господствовавшем там, поле битвы оставалось местом чести, где люди испытывали стойкость других людей, там была чистота сражающихся людей, соревнующихся с другими вооружёнными людьми но… «Но это глупость, – подумал Джек. – В любой войне мало благородства… но в этом месте его не было совсем».
На поле боя, независимо от причины и применяемых средств, мужчины воевали с мужчинами, а не с женщинами и детьми. В битве была какая-то честь, но… не здесь.
Здесь было место преступления в колоссальном масштабе, и какой бы жестокой ни была война, человеческий уровень она оставляла позади в тот момент, когда происходящее переходило в преступление, намеренное нанесение боли и смерти невинным людям. Как могли немцы совершить такое? Сегодня Германия, как была она и раньше, являлась христианской страной, той самой нацией, которая дала миру Мартина Лютера, Бетховена и Томаса Манна. И после всего этого у них появился такой лидер? Адольф Гитлер, ничтожество, родившийся в семье чиновника, неудачник во всем, что он пробовал… за исключением демагогии. Вот в демагогии он был гребаный гений…
…Но почему Гитлер так ненавидел людей, что сконцентрировал всю промышленную мощь своей нации не на завоеваниях, а на гнусной цели хладнокровного уничтожения нежелательных элементов, которыми он считал в первую очередь евреев? Это была одна из самых трудных задач истории. Некоторые говорили, что Гитлер ненавидел евреев потому, что увидел одного на улице Вены, и это стало источником ненависти. Некий эксперт, который сам был евреем, выдвинул предположение, что проститутка-еврейка заразила неудачливого австрийского художника венерической болезнью, но никаких документальных доказательств этого не существует. Ещё одно, самое циничное, направление утверждает, что Гитлеру было совершенно всё равно, кого ненавидеть, и евреи были выбраны лишь потому, что ему нужно было найти объект ненависти для народа, чтобы это помогло ему стать вождём Германии, и он просто остановился на евреях как на самом удобном объекте, против которого он смог объединить нацию. Райан считал эту альтернативу маловероятной, но из всех – самой отвратительной. Как бы то ни было, бывший ефрейтор взял в руки огромную власть, данную ему страной, и использовал её для своих целей. Имя Гитлера стало навечно проклятым, но это не было утешением для миллионов людей, чьи останки превратились в удобрение для травы. Босс жены Райана в больнице Джонса Хопкинса был еврейским врачом по имени Берни Катц, с которым Райаны дружили уже много лет.
