– Пит, – негромко сказал Вайс, – подними антенну и включи её.
– Понял. – Оператор включил систему. На крыше минивэна маленькая дисковая антенна повернулась на пятьдесят градусов в горизонтальной плоскости, на шестьдесят в вертикальной и замкнулась на спутник связи, которым они обычно пользовались в Пекине. Когда на индикаторе появился сигнал, Никольс снова выбрал канал 6 и с его помощью сообщил Атланте, что они собираются вести прямую передачу из Пекина. Услышав это, продюсер, находящийся в домашнем офисе, начал проверять канал 6 и ничего не обнаружил. После этого он мог поддаться профессиональной скуке, но знал, что Барри Вайс обычно не тратит их время даром и не переходит на прямую передачу без особой причины. Затем он откинулся на спинку своего комфортабельного кресла, выпил чашку кофе и предупредил дежурного директора в контрольном центре, что они ожидают прямой сигнал из Пекина, тип и объём передачи пока неизвестен. Но и директор знал о том, что Вайс и его команда всего два дня назад передали сообщение из Пекина, которое вполне может рассчитывать на «Эмми». Насколько ему известно, ни одна из крупных телевизионных компаний ничего не передавала сейчас из Пекина – CNN отслеживала передачи со спутников связи не менее внимательно, чем Агентство национальной безопасности, наблюдая за тем, что делают их конкуренты.
У дома/церкви убитого пастора начали собираться прихожане. Некоторые были испуганы при виде американского микроавтобуса со спутником на крыше, но затем увидели Ю Чунь и успокоились, надеясь, что она знает, что здесь происходит. Прихожане приходили по одному или по двое, и скоро их собралось примерно тридцать человек. У многих в руках были Библии, увидел Вайс, он поднял Никольса и дал указание включить камеру, однако на этот раз это была прямая передача, сигнал шёл в космос и через несколько спутников связи попадал в Атланту.
– Это Барри Вайс в Пекине. Мы находимся у дома преподобного Ю Фа Ана, баптистского пастора, погибшего два дня назад вместе с папским нунцием кардиналом ДиМило, который был послом Ватикана в Китайской Народной Республике. Рядом со мной стоит вдова баптистского пастора Ю Чунь. Она и преподобный Ю были женаты в течение двадцати четырех лет, и у них есть сын, который учится сейчас в университете Оклахомы в Нормане. Как вы понимаете, это трудное время для миссис Ю, но эта ситуация усугубляется тем, что местная полиция не позволяет ей войти в её собственный дом. Этот дом служил также церковью для их небольшой паствы, и, как вы видите, прихожане собрались здесь на заупокойную службу, чтобы помолиться за своего погибшего духовного отца и проповедника, пастора Ю. Однако создаётся впечатление, что местное правительство не позволит им войти в привычное место, где они произносят молитвы. Я лично говорил со старшим полицейским. Он заявил, что у него приказ не пускать никого в дом, даже миссис Ю, и, судя по всему, он собирается исполнить этот приказ. – Вайс подошёл к вдове пастора. – Миссис Ю, вы собираетесь забрать тело покойного мужа для похорон на Тайване? – Вайс редко проявлял эмоции во время передачи, но ответ вдовы ударил его словно молотом.
– Тела не будет. Мой муж – они взяли его тело, сожгли его и рассеяли пепел по реке, – сказала репортёру Чунь дрожащим голосом, и её эмоции прорвали наконец плотину, которая сдерживала их.
– Что?! – невольно выпалил Вайс. Он не ожидал такого ответа, и это отразилось на его лице. – Они кремировали его тело без вашего разрешения?
– Да, – зарыдала Чунь.
– И даже не отдали вам прах покойного, чтобы вернуть его домой?
– Нет, они сказали, что высыпали его в реку.
– Ну… – Это было всё, что смог вымолвить Вайс. Ему хотелось употребить более резкое выражение, но он, как репортёр, был вынужден придерживаться определённых правил, так что он не произнёс то, что было у него уже на кончике языка. Ублюдки, варварские ублюдки. Даже разница в культурах никак не могла объяснить столь гнусный поступок.
В этот момент приехал лейтенант на велосипеде. Он отпрянул назад, когда на него направили камеру и поднесли микрофон. Что здесь происходит? – как бы потребовало его лицо, смотрящее на американцев.
– Я хочу войти в свой дом, но он не пускает меня, – ответила Чунь, показывая на сержанта. – Почему мне нельзя войти в свой дом?
– Извините меня, – вмешался Вайс. – Меня зовут Барри Вайс, и я работаю в CNN. Вы говорите по-английски, сэр? – спросил он у офицера.
– Да, говорю.
– И как вас зовут?
– Я лейтенант Ронг.
Он вряд ли мог придумать для себя имя похуже[60], подумал Вайс, не зная, что буквальное значение этого имени означает «оружие».
– Лейтенант Ронг, я Барри Вайс из CNN. Вам известна причина, по которой отдан такой приказ?
– Этот дом является местом политической деятельности и закрыт по приказу городского руководства.
– Политической деятельности? Но это частный жилой дом, не правда ли?
– Это место политической деятельности, – настаивал лейтенант. – Запрещённой политической деятельности.
– Понятно. Спасибо, лейтенант. – Вайс сделал несколько шагов назад и начал говорить в камеру, в то время как миссис Ю направилась к прихожанам. Камера проследила её путь до одного прихожанина, тучного мужчины, на лице которого отражалась решительность. Он повернулся к остальным прихожанам и что-то громко сказал. Тут же все открыли свои Библии. Тучный мужчина тоже раскрыл Библию и начал читать отрывок из неё. Он читал громко, и остальные члены паствы опустили взгляды в свои Библии, дав возможность мужчине возглавить молитву.
Вайс насчитал тридцать четыре человека, примерно равное количество мужчин и женщин. Все склонили головы над своими Библиями или смотрели в Библию соседа. И тут он повернулся к лейтенанту Ронгу. На его лице сначала появилось любопытство, затем он понял, что происходит, и любопытство сменилось возмущением. Ясно, что «политическая» деятельность, из-за которой никого не пускали в дом, заключалась в молитвах, и то, что местное правительство назвало религиозную деятельность «политической», было дальнейшим оскорблением чувства справедливости, которое испытывал Барри Вайс. У него промелькнула мысль, что средства массовой информации уже почти забыли, каким на самом деле был коммунизм, но теперь он находился прямо перед ним. Зрелище подавления свободы никогда не было приятным. Скоро оно станет безобразным.
Вен Зонг, хозяин маленького ресторана, возглавил импровизированную заупокойную службу, читая Библию, но он читал на мандаринском наречии, и команда CNN не знала этого языка. Прихожане перелистывали страницы Библий, когда Вен Зонг делал это, следуя евангельскому тексту очень тщательно, как это делают баптисты, и Вайс уже подумал о том, что этот тучный мужчина становится во главе конгрегации прямо на его глазах. Если дело обстояло так, то мужчина казался искренним, а это было тем качеством, в котором нуждается каждый священник. Ю Чунь подошла к нему, он обнял её за плечи жестом, который казался совсем не китайским. Тут она не выдержала и зарыдала, и это ничуть не было постыдным. Здесь стояла женщина, которая жила с мужем больше двадцати лет, его жестоко убили, и эта жестокость удвоилась действиями правительства, оскорбившего её тем, что уничтожили тело мужа, лишив её даже возможности последний раз посмотреть на любимое лицо или посетить крохотный участок земли, где упокоится его тело.
Это не люди, а варвары, – подумал Вайс, зная, что не сможет сказать это перед камерой и испытывая ещё большую ярость из-за этого. Но у его профессии были правила, и он не мог нарушить их. Зато здесь была камера, а камера показывала вещи, которые нельзя передать словами.
Не сообщив об этом телевизионной группе CNN, Атланта начала передавать получаемые от неё новости в прямой эфир. Им пришлось давать комментарий из Атланты, потому что не удалось привлечь внимание Барри Вайса к боковой полосе частот звукового канала.
