«Выполнение обязанностей „миротворцев“, – думал генерал, – не должно иметь никакого отношения к боевой дивизии, они должны быть не полицейскими, одетыми в солдатскую форму, а настоящими солдатами, готовыми вступить в бой, когда это потребуется». Против них выступала германская бригада, и, судя по всему, отлично подготовленная, со своими танками «Леопард-II». Боевая подготовка означала, что солдат знал, куда нужно смотреть и как поступать, когда он увидит там что-то. Подготовка означала, что ты знаешь, что будет делать танк, находящийся слева от тебя, даже не поворачивая голову в его сторону. Подготовка означала умение отремонтировать свою боевую машину, если что-то выйдет из строя. В конечном итоге подготовка означала гордость, потому что вместе с подготовкой приходила уверенность, твёрдое знание того, что ты самый страшный убийца в Долине, где скрывается Тень Смерти, и тебе не нужно бояться никакого зла, абсолютно никакого.

Полковник Бойл управлял вертолётом UH-60A, в котором сидел Диггз. Он расположился на откидном сиденье между креслами пилотов. Они летели на высоте пятисот футов.

– Смотрите, этот взвод под нами только что попал в ловушку, – доложил Бойл, показывая вниз. Действительно, включился жёлтый проблесковый фонарь на ведущем танке. Это означало «я подбит».

– Посмотрим, как взводный сержант выйдет из этого положения, – сказал генерал Диггз.

Они наблюдали за тем, как сержант отвёл три оставшихся танка назад. Тем временем экипаж основного боевого танка М1А2 быстро покинул «подбитый» танк. С практической точки зрения, как сам танк, так и его экипаж уцелели, каким бы ни было «учебное» попадание снаряда немецкого танка. До сих пор ещё никому не удалось создать оружие, которое могло бы пробить чобхамовскую броню, но придёт время, и кто-то найдёт способ, поэтому экипажи танков знали, что они не бессмертны и их танки не являются неуязвимыми.

– Этот сержант знает своё дело, – заметил Диггз, и вертолёт полетел на другой участок учебного сражения. Генерал увидел, что полковник Мастертон непрерывно что-то записывает в своём блокноте. – Как ты считаешь, Дьюк?

– По моему мнению, они сейчас на семидесяти пяти процентах боевой готовности, может быть, немного лучше, сэр, – ответил начальник оперативного отдела. – Нужно пропустить всех через систему тренажёров, это всех встряхнёт. – Система тренажёров была одной из лучших инвестиций армии. Она состояла из огромного склада, полного тренажёрами танков M1 и «Брэдли», соединённых через суперкомпьютер и спутник связи с двумя аналогичными помещениями, так что можно было вести исключительно сложные и реалистичные электронные сражения. На эту систему были потрачены колоссальные деньги, и хотя она не могла полностью заменить полевые учения, её ценность была огромна.

– Генерал, время, проведённое в Югославии, не пошло на пользу парням Лизля, – заметил Бойл с правого сиденья вертолёта.

– Я знаю, – согласился Диггз. – Но пока я не собираюсь положить конец чьей-то карьере, – пообещал он.

Бойл повернул к нему голову и улыбнулся.

– Отлично, сэр. Я расскажу об этом остальным офицерам.

– Что вы думаете о немцах?

– Я знаком с их боссом, генерал-майором Зигфридом Моделем. Очень умный и хитрый командир. Потрясающе играет в карты. Имейте это в виду, генерал.

– Неужели? – До недавнего времени Диггз командовал Национальным центром боевой подготовки и, случалось, пробовал счастье в Лас-Вегасе, находившемся всего в двух часах езды по шоссе 1-15.

– Сэр, я знаю, о чём вы думаете. Подумайте ещё раз, – предостерёг Бойл своего босса.

– Похоже, что ваши вертолёты в хорошем состоянии.

– Да. В Югославии мы могли тренироваться, сколько хотели, и, пока у нас есть горючее, я могу готовить своих людей.

– Как относительно стрельбы боевыми снарядами? – спросил генерал, командующий Первой бронетанковой дивизией.

– Мы не проводили стрельбы в течение некоторого времени. К тому же тренажёры почти так же хороши, как и настоящие стрельбы, – ответил Бойл по интеркому. – Но мне кажется, что вы хотите, чтобы ваши гусеничные жабы не теряли навыка стрельбы боевыми снарядами. – Бойл был прав. Ничто не заменит стрельбы боевыми снарядами из «Абрамсов» или «Брэдли».

Наблюдение за скамейкой в парке оказалось продолжительным и скучным. Прежде всего, разумеется, они увезли контейнер, открыли его и обнаружили внутри два листа бумаги с напечатанным текстом на кириллице, но текст был зашифрован. Оба листа были сфотографированы и посланы шифровальщикам для расшифровки. Это оказалось непросто. Говоря по правде, это оказалось невозможно, ввиду чего офицеры Федеральной службы безопасности пришли к выводу, что китаец (если это действительно был китаец) пользуется старой практикой одноразовых блокнотов, принятых ещё в КГБ. Этот метод шифровки не поддавался взлому даже теоретически, потому что не существовало порядка, формулы или алгоритма, к которым можно было прибегнуть при расшифровке.

Оставалось только следить за скамьёй и ждать человека, который придёт за пакетом.

На это ушло несколько дней. ФСБ выделила для слежки три автомобиля. Два из них представляли собой минивэны с камерами, оборудованными мощными длиннофокусными объективами, постоянно направленными на скамью. Тем временем за квартирой Конева/Суворова велось тщательное наблюдение, за ней следили так же внимательно, как брокеры не сводят глаз с цифр биржевых новостей, пробегающих по светящейся ленте на Московской товарной бирже. За самим субъектом непрерывно наблюдали до десяти отлично подготовленных офицеров КГБ вместо следователей Провалова. Впрочем, следователи тоже нередко входили в это число, потому что с технической точки зрения расследованием убийства занимались всё-таки они. Это останется расследованием убийства до тех пор, пока – они надеялись – какой-нибудь иностранец не заберёт пакет из-под скамейки.

Поскольку скамейка находилась в парке, на неё регулярно садились гуляющие по парку люди. Взрослые читали газеты, дети – комиксы, тинейджеры держались за руки, другие садились и разговаривали, даже два старика ежедневно садились на скамейку и играли в шахматы на небольшой магнитной доске. После каждого такого визита производилась проверка, не потревожил ли кто-нибудь контейнер, не сдвинул ли как-нибудь. К четвёртому дню агенты ФСБ начали рассуждать, не является ли заложенный контейнер элементарной проверкой. Это мог быть способ, придуманный Коневым/Суворовым для того, чтобы убедиться, что за ним нет слежки. Если дело обстояло именно так, то он очень умный и хитрый сукин сын, пришли к выводу агенты, ведущие наблюдение. Но они знали это и раньше.

Наконец им повезло. Это случилось на пятый день, ближе к вечеру, и это был именно тот мужчина, которого они ожидали. Его звали Конг Деши, он был дипломатом сорока шести лет, находившимся в самой нижней части дипломатического списка, невысокий и худощавый, по мнению Министерства иностранных дел, с ограниченными интеллектуальными способностями. Это было вежливое выражение, означавшее, что в МИДе его считали тупицей. Но другие заметили, что это является идеальной маскировкой для шпиона, заставляющей контрразведчиков тратить напрасно массу времени, следя за тупыми дипломатами во всем мире, которые оказывались в конечном счёте именно этим – тупыми дипломатами, запас которых неисчерпаем. Он шёл, словно прогуливаясь, рядом с другим китайцем, которого наблюдатели приняли за бизнесмена. Сев на скамейку, они продолжили разговор с оживлёнными жестами, и тут второй китаец повернулся в ту сторону, куда указывал Конг. И в то же мгновение рука Конга скользнула стремительно и почти незаметно под скамейку, где он взял контейнер и, возможно, заменил его другим, прежде чем рука вернулась на колени. Через пять минут, закончив курить, они встали и пошли в направлении ближайшей станции метро.

– Терпение, – сказал старший офицер ФСБ своим людям по радио. Они ждали больше часа, пока не убедились, что поблизости нет припаркованного автомобиля, из которого кто-то мог наблюдать за скамейкой. Только после этого офицер ФСБ подошёл к скамейке, сел, развернул вечернюю газету и опустил руку. Жест, которым он отбросил сигарету, дал понять остальным, что у него в руках новый контейнер.