– Второй и третий, – обратился он к своим людям, – вы их видите?

– Второй видит.

– Третий видит.

– Второй, прикрываешь с юга, – приказал Розенлохер. – Третий, проедешь дальше и возьмешь на себя север. Я сажаю их в свою машину.

Три машины встали на обочине в двадцати метрах друг от друга. Водители остались на своих местах, а полицейские выбрались наружу с противоположной обочине стороны. В случае, если будут раненые, водители домчат их до госпиталя в Ганновере. Полицейские из второй и третьей машин рассредоточились в обе стороны. В темноте они образовали цепочки за ограждением, протянувшемся вдоль шоссе. На случай, если американцев или их самих обстреляют, у них был приказ стрелять на поражение.

Розенлохер был первым, кто перемахнул через дорожное ограждение. Он оказался меньше чем в тридцати метрах от границы леса, откуда появились Боб Херберт и Джоди Томпсон, всеми силами старавшиеся уйти от преследования.

Розенлохер поднял пистолет и прицелился – за спиной девушки он заметил какое-то шевеление.

– Сюда! – крикнул он Херберту.

Джоди продолжала толкать кресло. Она задыхалась, земля уходила из-под ног, но девушка ни на секунду не остановилась.

Розенлохер наблюдал за появившимися преследователями. Он видел их лица в свете фар проезжавшего мимо транспорта. Молодые лица. Некоторые были злыми, некоторые – испуганными. Он знал, что достаточно одного неверного шага, неважно какого, чтобы ситуация вышла из-под контроля. Гауптман надеялся, что инстинкт самосохранения одержит верх и все будут сохранять спокойствие.

Теперь ему были отчетливо видны и лица американцев. Херберт напряженно вращал колеса своего кресла. Джоди, всхлипывая, полутолкала-полуопиралась на него.

Розенлохер переместил прицел на горстку молодых мужчин, выскочивших из леса. Доблестные мужчины, видно, готовые пожертвовать своими жизнями, чтобы это доказать. Однако уже мгновением позже он понял, что нападать они не станут. Розенлохер не видел ни Карин, ни Манфреда. Он не знал, почему они отсутствуют, но ему было хорошо известно, что без головы тело думать не умеет. А без сердца оно не работает. Что бы эти бандиты ни были готовы сделать на словах, вступить в открытую схватку с организованной силой они готовы не были.

Херберт и Джоди поравнялись с гауптманом. Согласно предварительной инструкции водители второй и третьей машин выскочили наружу, чтобы помочь Херберту перебраться через ограждение. В их движениях не было ни суеты, ни паники – самая обычная расторопность работяг, которая являлась фирменным отличием всего подразделения Розенлохера.

Пока водители помогали американцам усесться в первую машину, остальные полицейские оставались на своих позициях. Как только спасенные оказались в салоне, бойцы по одному стали сниматься с ограждения и занимать новые позиции позади машин, прикрывая возвращавшихся.

Когда весь отряд без происшествий отошел от ограждения, Розенлохер повернулся спиной к лесу и зашагал к машине. При этом он не исключал вероятности погибнуть. Трус найдется в любой толпе, будь то террористы или бандиты. Гауптман шел, расправив плечи, с высоко поднятой головой. А трусов всегда провоцируют смелые люди. Люди, которым чужд страх. Продолжая идти, он отчетливо слышал каждый звук, отмечал каждый свой шаг, понимая, что те могут стать последними в его жизни.

Дойдя до машины, он обогнул ее и тихо приказал своим людям садиться по местам.

Машины беспрепятственно набрали скорость.

Розенлохер распорядился, чтобы водитель ехал прямиком в больницу. Молодой полицейский включил сирену.

Оказавшись на заднем сиденье, Джоди завалилась на плечо Херберта. Ее всхлипывания переросли в рыдания.

– Больно… Очень больно… – сквозь слезы жаловалась она.

– Ш-ш-ш, – успокаивал ее Херберт.

– Все болит. Все-все. Херберт обнял ее за голову.

– Мы едем туда, где о тебе позаботятся, – мягко сказал он. – Все будет хорошо. Ты уже в безопасности. Ты вела себя просто геройски.

Девушка прижалась к Херберту, обхватив его за руку. Он ощутил на шее тепло ее дыхания и слез и плотнее прижал к себе. От гордости за Джоди у него тоже повлажнели глаза.

– Герр Херберт, а с вами все в порядке? – ненавязчиво поинтересовался Розенлохер.

– Да, – ответил Херберт. – Более чем.

– Ваш друг генерал оказался прав, – признал Розенлохер. – Он сказал мне, что все, что от меня требуется, это дать вам несколько лишних минут. “Ослабьте аркан, и Боб из него улизнет”.

– Наверняка улизнет, – согласился с ним Херберт, – прямиком из огня да в полымя. Спасибо, что выручили нас, герр гауптман. Теперь вы надолго попадете в список людей, которых я поздравляю с Рождеством.

Розенлохер улыбнулся. Повернувшись вперед, он снял трубку телефона и попросил диспетчера соединить его с генералом Роджерсом. Гауптман все еще держал винтовку между ног. Ожидая ответа на звонок, он правым коленом ощутил ее тяжесть. Чтобы покончить с Гитлером, понадобилась целая война. И будет иронией судьбы, если теперь, после долгих лет преследования, бесконечных тренировок и занятий по штурмовой и стрелковой подготовке, новый фюрер падет без единого выстрела.

Иронией, но закономерной, подумал Розенлохер. Возможно, наконец-то мы кое-чему научились. Если выступить против тирана достаточно заблаговременно, то оказывается, что все они носят “новый наряд короля”.

Испытав удовлетворение от этой мысли, Розенлохер передал трубку Бобу Херберту, чтобы тот смог доложить своему начальству о выполнении задания.

Да, он действительно его выполнил.

Феликс Рихтер наблюдал за неспешным возвращением своей поисковой команды.

– Где американцы? – потребовал он.

Рольф находился среди тех, кто возвратились первыми. Он посмотрел на тела Карин и Манфреда. Их головы и плечи покрыли ветровками. Почему-то они напомнили ему собачонок, угодивших под колеса. Юноша отвернулся.

К нему подошел Рихтер.

– Что случилось? – спросил он.

– Их там уже ждала полиция, – ответил Рольф. – Ничего нельзя было сделать.

– Что сказала бы вам на это Карин?! – заорал на него Рихтер. – Там что, действительно ничего нельзя было сделать?!

– Карин была бы уже там и давно бы все сделала, – выкрикнул кто-то в ответ, – а не ждала бы, когда мы вернемся! Карин не занималась говорильней.

– Я никогда не утверждал, что я – это Карин Доринг…

– Нет, ты – не Карин Доринг, – сказал ему Рольф. – И я ухожу. Рихтер преградил ему путь.

– Послушайте меня. Все вы послушайте. Вы не можете позволить умереть старым заветам из-за временного отступления. Мы обязаны этого не допустить ради тех, кто вышел на борьбу еще раньше.

Несколько человек остановились, чтобы подобрать мертвые тела. Остальные задержались, чтобы подождать их.

– Не дайте наступить концу! – крикнул им Рихтер. Обходя Рихтера, мужчины направились в сторону лагеря, чтобы присоединиться к тем, кто все еще ждал там. Рольф пошел вслед за лучами фонариков, блуждавшими в темноте. Были ли эти хилые лучики теми прожекторами, о которых говорил им Рихтер, тем светом, который должен был бы сиять на символах их деяний?

– Это отступление, а не поражение, – продолжал убеждать Рихтер. – Не дайте им нас остановить!

Мужчины уходили, не сбавляя шага.

Рихтер повысил голос и стал повторять эти фразы, пытаясь снова возродить тот дух, что присутствовал до этого в лагере.

– Герр Рихтер, – услышал он за спиной голос Жан-Мишеля, – их не волнуют ваши заслуги. Сейчас они знают только одно, что утратили свои души. Если вы поведете себя умно и целенаправленно, вам, возможно, удастся вернуть некоторых из них. А теперь пора расходиться по домам.

Посмотрев туда, где мелькали фонари, Жан-Мишель направился в их сторону, оставив Рихтера стоять в темноте и одиночестве.