– Джоди? – переспросил он, хотя уже понял, что это не она.

– Майн герр, – услышал он низкий мужской голос, – поднимите, пожалуйста, руки.

Херберт подчинился. Глядя вверх, он медленно выполнил требование. Как только американец это сделал, мужчина вышел из темноты. Когда он подошел к креслу и попал в свет фонарей, Херберт увидел, что это полицейский. Однако его форма была отлична от всех тех, что встречались американцу раньше. На мужчине были похожий на полицейский синий плащ и фуражка.

И тут до Боба дошло. Сирена. Неожиданное прекращение преследования. Поездка сюда. Все это было подстроено.

– Прелестно, – сказал Херберт вслух.

Полицейский остановился в нескольких футах от него – слишком далеко, чтобы достать, даже если бы Херберту удалось выхватить из-под подлокотника свою палку. Мужчина стоял, расставив ноги на ширину плеч, выражение его лица скрывала тень козырька. Под расстегнутым плащом Херберт увидел прицепленный к черному кожаному поясу сотовый телефон.

Разведчик чуть приподнял голову и заговорил:

– Они позвонили вам из микроавтобуса, когда были еще в городе, не так ли? При звуке вашей сирены они сделали вид, что убегают. А узнав, что я следую за ними, вы последовали за мной.

Было похоже, что полицейский его не понял. Но это и не имело значения. Полиции не составило труда узнать, кто нанял автомобиль. Хуже того, при оплате Херберт воспользовался этой чертовой корпоративной кредитной карточкой. С официальным названием Оперативного центра: Национальный центр по разрешению кризисов, США. Это вкупе с драматическим появлением Херберта в Ганновере могло подсказать им, что тот, вероятно, что-то вынюхивает. Услышав, как он звал Джоди, они в точности узнали что. Единственным способом облегчить им жизнь, было бы разве что предоставить копии снимков из НБР.

По крайней мере он был доволен, что спутник увидел на дереве что-то другое, а не Джоди. Очутись она здесь, ее вместе с ним отделяли бы от смерти лишь мгновенья.

Херберт не собирался просить у мужчины сохранить ему жизнь. Ему не хотелось умирать, но он не смог бы жить в ладу с самим собой, зная, что унизился перед этим подонком хоть с какой-то просьбой. Это был его промах, и теперь приходится расплачиваться. По крайней мере, сказал он себе, теперь не придется шлепать всю дорогу обратно к машине.

Интересно, услышу я выстрел, прежде чем пуля достигнет цели, подумал Боб. Полицейский стоял достаточно близко. Нет, не услышу – слишком близко.

– Auf Wiedersehen! «До свидания! (нем.).» – сказал немец Херберту.

Расположенная неподалеку от известной площади Капитоль и набережной Гаронны неширокая Сен-Ром является одной из торговых улиц старинной части Тулузы. Многие двух– и трехэтажные здания здесь осели или покосились от возраста. В некоторых из них из-за близости к реке вздыбились полы. Но рушиться они не собирались. Дома как бы говорили всем этим современным неуместно ярким вывескам с рекламой часов “Сейко” и каких-то там мопедов, всем этим бывшим когда-то внове телевизионным антеннам и остающимся все еще в новинку спутниковым “тарелкам”: “Нет. Эту улицу мы вам не сдадим!” И не сдавали. Веками наблюдая, как приходят и уходят властители, молча храня свидетельства бесчисленных жизней и мечтаний, фасады старых домов по-прежнему смотрели на запутанную сеть узких улочек и спешащих по ним людей.

Обосновавшись на третьем этаже одного из этих зданий в специально арендованном обветшавшем помещении старенького магазина под названием “Верт”, полковник Национальной жандармерии Бернар Байон наблюдал за четырьмя небольшими телевизионными мониторами, на которые передавалось прямое изображение с камер, установленных рядом с фабрикой фирмы “Демэн”. Она располагалась километрах в тридцати к северу от центра Тулузы. Однако расстояние не играло роли. При столь отличном качестве изображения вместе с поступающей к нему информацией он мог бы с таким же успехом находиться и в тридцати километрах севернее любой точки земли.

Люди Байона установили скрытые камеры со всех четырех сторон старинной крепости в древнем городе Монтобан. Пленка запечатлевала каждый грузовик, каждого служащего, которые попадали внутрь или покидали фабрику. Все, что им было нужно, – это засечь кого-то из известных им членов группировки “Новые якобинцы”. Как только хотя бы один из террористов был бы обнаружен, Байон и его элитное ударное подразделение оказались бы внутри здания в пределах двадцати минут. Машины с людьми находились неподалеку, оперативники сидели за аудио– и видеоаппаратурой, а оружие лежало наготове в их спортивных сумках. Ордера на обыск были тоже в порядке на случай, если бы потребовалось то, что суды называют raison de suspicion – основание для подозрения. Основание, которое выдержит атаки защитников на судебном процессе.

Однако, как бы близок ни был “большой толчок”, готовившийся Домиником, промышленник, склонный к отшельническому образу жизни, не становился беспечней. А Байон подозревал, что события действительно вот-вот начнутся. После семнадцати долгих доводивших до отчаяния лет погони за ускользающим миллиардером, семнадцати лет выслеживания, арестов и попыток расколоть членов группы “Новые якобинцы”, семнадцати лет наблюдений, как личная заинтересованность этого промышленника превращается в навязчивую идею, Байон был уверен, что Доминик готов предпринять что-то серьезное. И не просто запуск новых видеоигр, о котором широко оповещалось. Он запускал их и раньше, но это никогда не требовало такого уровня занятости персонала.

Или такого уровня самоотверженности от Доминика, подумал Байон.

Доминик все чаще и чаще оставался на ночь на предприятии, вместо того чтобы отправляться в свой дом из красного кирпича неподалеку от Монтобана. Рабочие смены стали более продолжительными. И не только для системных программистов компании, но и для технического персонала, занятого проектами с “Интернетом” и сборкой аппаратуры. Байон наблюдал на экранах их приходы и уходы.

Жан Годдар… Мари Паж… Эмиль Турнье…

Полковник знал их всех в лицо. Он знал их биографии. Он знал имена членов их семей и близких друзей. Он заглядывал под каждый камень, который удавалось найти, только чтобы побольше узнать о Доминике и его делах. Байон был уверен: двадцать лет назад, когда сам он был еще зеленым парижским полицейским, этот человек избежал наказания за убийство.

Сорокачетырехлетний офицер неловко поерзал на складном деревянном стуле. Вытянув коротковатые ноги, он рассеянно оглядел свой временный командный центр. Его карие глаза покраснели от недосыпания, мужественную челюсть покрывала щетина, губы небольшого рта немного расслабились. Как и семеро других оперативников, присутствовавших в комнате, он был в обычных джинсах и рабочей фланелевой рубахе. В конце концов, они же работяги, приехавшие в Тулузу, чтобы отремонтировать арендованное здание. Еще три человека внизу усиленно пилили доски, которые никогда не будут прибиты.

Убедить начальство разрешить эту месячную вылазку оказалось неимоверно трудно. Предполагалось, что Национальная жандармерия является совершенно независимой и не взирающей на лица государственной силовой структурой. Однако все слишком хорошо осознавали, какими легальными силами и какой убийственной оглаской может угрожать им Доминик.

– И все это из-за чего? – спросил его во время их беседы коммандер Катон. – Из-за того, что вы подозреваете его в совершении преступления двадцатилетней давности? Мы даже не сможем отдать его под суд!

И это было правдой. Прошло уже слишком много времени. Но становилось ли от этого преступление или тот, кто его совершил, менее чудовищным? Изучая место преступления, Байон обнаружил, что богатенького Жирара Дюпре видели в этом районе еще с каким-то человеком. Он выяснил, что они уехали из Парижа в Тулузу сразу после двойного убийства. Но полиция не захотела их преследовать. Не захотела преследовать Дюпре, с горечью думал Байон, эту свинью из высшего общества.