Но если мы действительно отвергнем этот шанс сделать Люка особенным, не пожалею ли я об этом впоследствии? Возможно, я буду жалеть об этом всю жизнь? Возможно, я окончу свои дни старцем, которому снятся сны… сны о том, что могло бы быть, имей я в свое время смелость?
9
ДНЕВНИК НАОМИ
Если человек не проходил через это, он понятия не имеет, что такое боль. Когда медсестра каждое утро делает мне укол, чтобы повысить выработку яйцеклеток, я чувствую себя так, будто мне в бедренную кость вонзают раскаленный гвоздь. Я снова пробовала расспросить Ивонн о других пациентах, но она тут же прекращает разговор, словно чего-то боится.
Джон ведет себя как ангел, очень заботливо и внимательно, и совершенно не давит на меня. На самом деле с тех пор, как умер наш бедный Галлей, мы, наверное, переживаем наш лучший период. Я прижимаюсь к Джону по ночам, обнимаю его, и мне страшно хочется заняться с ним любовью, но… нельзя. Нам было запрещено заниматься этим за две недели до приезда сюда – и запрет продлится еще несколько недель. Тяжело. Нам сейчас так нужна эта близость.
Это место кажется мне все более и более странным. Атмосфера на корабле действительно чудная, какая-то потусторонняя. Мы постоянно прогуливаемся, но никогда не встречаем ни души – ну разве что изредка уборщицу, натирающую перила. Где все? Неужели остальные пациенты настолько стеснительные? И сколько их здесь? Я бы так хотела поговорить с кем-нибудь, с другой парой, обсудить наши дела.
Четыреста тысяч долларов! Я все время думаю об этих деньгах. Может быть, это эгоистично с нашей стороны – потратить такую сумму на своего еще не рожденного ребенка? Может,нам следовало бы отдать эти деньги на благотворительность, помочь другим нуждающимся детям или взрослым или пожертвовать их на медицинские исследования, а не на то, чтобы привести в мир еще одного человека?
В такие моменты, как этот, мне хочется молиться, просить Бога о том, чтобы Он указал мне верный путь. Но я перестала верить после того, как Он забрал у меня Галлея, я отреклась от Него…
Как ты там, Галлей, дорогой мой? Хорошо ли тебе? Ты мог бы сказать мне, как поступить, ведь ты был таким смышленым мальчиком. Самым умным из всех детей, каких я знала.
Только мысль о тебе удерживает меня здесь. Когда игла входит в мое тело и я прикусываю платок от боли, представляю себе твое лицо. Как же ты страдал, бедный мой. Мы хотим, чтобы у нас был еще один сын. Может быть, он будет умным и сильным и принесет настоящую пользу этому миру.
Люк.
Мы надеемся, что Люк совершит великое научное открытие. Что он сможет изменить мир к лучшему. Чтобы в будущем ни один ребенок не умер так, как ты.
Сегодня мы разбирались с генами «домашнего хозяйства». Смешное название. Гены этой группы отвечают за деятельность потовых желез, за свертываемость крови, за заживление ран или переломов, а также за выработку адреналина. Здесь все было довольно легко. Пусть у Люка порезы, царапины и прочее заживают быстрее, это хорошо.
Но самые интересные вещи доктор Детторе может делать с выработкой адреналина. Он обратил наше внимание на то, насколько эволюция отстает от современной жизни. Когда мы волнуемся, происходит выброс адреналина. Мы получаем взрыв энергии, который необходим, чтобы убежать от возможной опасности. Как объяснил доктор Детторе, это очень полезная вещь для тех времен, когда на пороге твоей пещеры в любой момент мог появиться саблезубый тигр. Но не в наши дни. Мы не хотим потеть и трястись от нервного возбуждения, когда нам предстоит встреча с налоговым инспектором или что-нибудь подобное, обычное для современного мира. Нам как раз нужно оставаться спокойными, собранными и иметь ясную голову.
Иными словами, не волноваться. Вообще, звучит очень интересно и разумно, меня так и тянет согласиться на это. Но мы еще не приняли окончательного решения, пока не приняли, потому что немного страшновато вмешиваться в такой важный защитный механизм организма.
Мысленно я уже называю его Люк. По крайней мере, с этим мы оба согласны. Но есть еще один вопрос, и он беспокоит нас гораздо больше.
10
– Сострадание, – сказал Джон.
Наоми сидела на скамейке на верхней палубе. Она, как и каждый день, писала в своем дневнике в айфоне и была полностью погружена в это занятие.
– Сострадание, – повторил Джон, как будто размышляя вслух. – Сострадание. Как бы ты определила это понятие? Что такое вообще сострадание?
На утренней встрече с Детторе они больше часа обсуждали гены, отвечающие за сострадание. Сейчас у них был перерыв перед дневной встречей, но и Джона, и Наоми тема занимала по-прежнему.
Корабль направлялся на юг, и погода заметно улучшилась. Воздух казался Наоми восхитительно теплым, а такого спокойного моря она не видела вообще никогда. Сегодня около семи вечера они должны были подойти к Гаване, но Детторе сказал, что на берег сходить не надо. Остановка предполагалась исключительно для того, чтобы пополнить запасы топлива и продуктов. Весь следующий месяц Наоми было необходимо оставаться в идеальной форме, а в такси, или в баре, или в магазине можно подцепить какую-нибудь инфекцию, сказал Детторе. Не стоит так рисковать.
Джон встал.
– Давай прогуляемся немного, дорогая. Разомнем ноги. Медсестра сказала, что упражнения помогут тебе облегчить боль.
– Попробую. – Наоми сунула телефон в сумку и тоже встала. – Как ты думаешь, что имел в виду Детторе, когда сказал, что наш ребенок будет расти быстрее, чем обычные дети?
– Я полагаю, он имел в виду его более высокий интеллект.
– Я не думаю, что мы должны предполагать, Джон. Мы должны знать точно. Он говорил об ускоренном росте и развитии. Но мы же не хотим, чтобы наш сын слишком отличался от других детей. Настолько, что у него не будет друзей.
– Прежде чем окончательно все согласовать, мы еще раз все проверим.
– Я собираюсь разобрать каждую букву под лупой.
Свежий ветерок приятно обдувал лицо. Они прошли мимо спасательной станции, мимо оранжевого круга с названием корабля. Наоми слегка прихрамывала. Нога сильно болела после утреннего укола. Сегодня настроение у нее было неважное, она чувствовала себя особенно беззащитной и уязвимой. Наоми нащупала руку Джона и сжала ее, и от прикосновения теплой надежной ладони ей сразу же стало немного лучше.
Они шли мимо длинного ряда иллюминаторов, и Наоми заглядывала в каждый из них, стараясь увидеть хоть что-нибудь внутри. Но все иллюминаторы на корабле были с зеркальным стеклом, и она видела лишь собственное отражение, бледное лицо, растрепавшиеся от ветра волосы.
– Эта секретность реально начинает действовать мне на нервы, – заметила она.
– Я думаю, в любой другой клинике на суше секретности было бы не меньше. А поскольку мы на корабле, это еще более правильно. Мне так кажется.
– Наверное. Просто было бы интересно познакомиться с другими пациентами и узнать, что они выбрали, какие у них мотивы.
– Это все-таки очень личное. Может быть, они не захотели бы это обсуждать. Может быть, мы и сами не захотели бы это обсуждать, если бы на самом деле с кем-то познакомились.
Пока, если не считать доктора Детторе, им удалось познакомиться лишь с доктором Томом Лиу (Детторе представил его как своего старшего ассистента), симпатичным американцем китайского происхождения, лет тридцати с небольшим; с медсестрой Ивонн; со своей горничной и еще с парочкой филиппинцев из обслуживающего персонала.
Никаких следов капитана или других офицеров им обнаружить не удалось. Разве что голос из громкоговорителя, который они слышали сегодня утром, уведомлявший команду о занятиях по противопожарной безопасности. Все двери были закрыты. Других пациентов, кроме промелькнувшей красивой пары, которую они шутливо прозвали Джордж и Анджелина, они тоже не встретили.
