Кабинет был вполне достойный, разве что немного безликий, приличных размеров, с современной мебелью и окном, выходящим во внутренний дворик между двумя другими зданиями кампуса. Окно было расположено несколько высоковато. Все свободные поверхности, включая стулья для посетителей и большую часть пола, были усеяны бумагами. На столе стояли большой маковский монитор и клавиатура. На стене висела белая доска, покрытая формулами и алгоритмами; в углу ее разместилась кривая схема, которую Джон наспех начертил, чтобы объяснить что-то студенту.

Не снимая пиджака, Джон уселся за стол, достал из сумки ноутбук и открыл файлы, над которыми работал дома прошлой ночью, потом проверил свое расписание.

– Черт! – вслух произнес он.

На шесть часов была назначена встреча, о которой он совсем забыл. Журналистка из USA Today собиралась написать статью о его отделе. В принципе такие интервью обычно давал Сол Харанчек, возглавивший отдел после ухода Брюса Катценберга, но Солу пришлось уехать из города, и он попросил Джона сделать это вместо него. Мало того что Джону вообще не очень хотелось заниматься этим, так вдобавок интервью должно было состояться именно сегодня, когда больше всего на свете ему нужно было вернуться домой пораньше и побыть с Наоми.

Он набрал номер Детторе, снова попал на автоответчик, потом набрал Наоми в офис.

– Ты звонил Детторе? – Голос у нее был грустный.

– Да, все то же самое. Я позвоню еще, чуть позже.

– Как насчет другого врача? Еще одной консультации?

– Давай сначала поговорим с ним. Боюсь, сегодня я немного задержусь. У меня интервью.

– Ничего, у меня тоже сегодня просмотр, я абсолютно забыла. Только его мне сегодня не хватало. Я буду никак не раньше девяти. Что насчет ужина, какие у нас планы?

– Хочешь пойти куда-нибудь? В какое-нибудь мексиканское заведение?

– Не знаю, не уверена. Пока не знаю, полезет ли мне что-нибудь в горло. Может, попозже решим?

– Конечно. Я люблю тебя, – сказал Джон.

– Я тоже тебя люблю.

С тяжелым сердцем Джон повесил трубку. Потом открыл свою почту и написал Детторе короткое резкое письмо, сообщив о заключении доктора Розенгартена и попросив связаться с ним как можно скорее.

Джон отослал письмо и подошел к окну. Несмотря на холодный ветер и капли дождя, во дворике все же было несколько человек. Некоторые сидели на скамейках и жевали свой ланч, другие болтали, один или двое курили. Студенты. Уже не дети, но еще не взрослые. Знают ли они, какое будущее их ожидает?

Он засмотрелся на одну особенно стильную компанию. Все как на подбор в модной мешковатой одежде, с модными стрижками. Дурачатся, хохочут. Такие веселые. Такие беззаботные. Их родители не вмешивались в их гены. Но когда придет их время стать родителями, какое решение примут они?

Знают ли, что они последнее поколение детей, чьи генотипы не подвергались преобразованию? Понимают ли, что, какими бы умными они себя ни считали, через некоторое время окажутся низшим классом? Что у них будет возможность сделать своих детей бесконечно умнее, сильнее, здоровее, чем они сами?

Какой они сделают выбор?

Джон отвернулся от окна. Сердце его снова сжалось от страха. Может быть, Розенгартен ошибся. Но если нет? Если ошибся не он, а Детторе? Сколько еще ошибок он сделал?

Двенадцать недель. На каких сроках еще можно делать аборт? Шестнадцать недель? Или восемнадцать?

В половине пятого он еще раз позвонил Детторе и оставил еще одно сообщение, более настойчивое, чем предыдущее. Затем позвонил Розенгартену и сказал секретарше, что хочет срочно поговорить с ним.

К шести часам ни от Детторе, ни от Розенгартена ответа все еще не было. Джон позвонил в офис Наоми, но ему сообщили, что у нее деловая встреча. Он посмотрел на часы. Если Детторе сейчас на борту своего лайнера, то у него на три часа позднее. Девять вечера. Разозлившись, Джон уже почти снял трубку, чтобы позвонить еще раз, но тут телефон зазвонил сам. Он схватил трубку, однако на том конце провода оказался не Детторе.

Звонила журналистка из USA Today, молодая женщина с бодрым голосом, по имени Салли Кимберли. Она сообщила, что застряла в пробке на 101-м шоссе, что прибудет через пятнадцать минут, и спросила, не приехал ли уже фотограф.

– Я не знал, что предполагается еще и фотограф, – сказал Джон.

– Это очень быстро. Всего пара снимков на случай, если нам вдруг понадобятся фотографии.

Она приехала только через тридцать пять минут. Фотограф был уже там и перекладывал предметы с места на место, добиваясь лучшей композиции.

Детторе так и не перезвонил.

Был час коктейлей, что означало приглушенный свет в баре отеля и бесконечные этюды Шопена, изливавшиеся из колонок. Создавалось впечатление, что за пальмами в горшках прячется невидимый пианист. Кондиционер был слишком мощный, но столики были расставлены правильно, на достаточно большом расстоянии друг от друга, так что можно было разговаривать спокойно. Однако главной причиной, по которой Джон привел журналистку именно сюда, послужило то, что этот бар был ближайшим местом по соседству, где подавалось спиртное.

Вслед за Сарой Кимберли он прошел сквозь вращающиеся двери. Журналистке было тридцать с небольшим. Приятная молодая женщина, вежливая, в строгом костюме, немного полноватая, но с симпатичным лицом. В отличие от других журналистов, с которыми Джону приходилось иметь дело, она казалась дружелюбной и спокойной, и это сразу располагало.

Машинально Джон взглянул на ее руки – проверить, нет ли на пальце обручального кольца. Колец было несколько, все очень простые, но безымянный палец оставался свободен. Какой странный инстинкт, отметил он про себя. Видимо, он тоже заложен в мужских генах. Это был совершенно безотчетный позыв – первым делом Джон всегда смотрел на безымянный палец.

Салли выбрала столик в углу, в дальнем конце зала, подальше от колонки, чтобы музыка не заглушала звук в диктофоне, объяснила она. Салли заказала бокал шардоне, а Джон большую кружку пива. Алкоголь был ему просто необходим – успокоить нервы и расслабиться. События дня здорово встряхнули его, а это интервью, о котором он совсем забыл, добило окончательно.

USA Today была одной из крупнейших газет. Хорошая статья могла увеличить шансы Джона попасть в штат и, кроме того, могла привлечь внимание потенциального спонсора. Но, исходя из неудачного опыта в прошлом, Джон знал, что с журналистами ученый всегда должен держать ухо востро.

Салли Кимберли поставила на стол маленький диктофон, но включать его не стала.

– Вашу жену зовут Наоми? – неожиданно поинтересовалась она.

– Наоми? Да, ее зовут Наоми.

– Ну конечно! Теперь я вспомнила! Она занимается пиаром в телевизионной сфере, так ведь? Наоми Клаэссон?

– Да, в сфере кино и телевидения, все правильно.

– Вы мне не поверите! Мы работали вместе лет шесть назад над серией документальных фильмов для канала Discovery.

– Подумать только! – Джон постарался припомнить, не говорила ли Наоми о Салли Кимберли. Вполне могла; у него была ужасная память на имена.

– Она замечательный человек – мне очень понравилась. Тогда она как раз была беременна… – Салли осеклась. – Прошу прощения. Это было бестактно с моей стороны. Я слышала о вашем сыне. Приношу соболезнования вам обоим. Извините, что затронула эту тему.

– Все в порядке.

Они помолчали пару секунд, потом Салли заговорила снова:

– Как Наоми?

– О, сейчас все прекрасно, спасибо. Она сумела это пережить. – И она снова беременна, захотелось добавить Джону, но он сдержался.

– Она все еще занимается пиаром?

– Да. Сейчас она как раз работает с компанией Bright Spark.

– Да, я их знаю, конечно. Я обязательно ей позвоню. Мы непременно должны встретиться и пообедать вместе. У нее потрясающее чувство юмора.

Джон улыбнулся.

Принесли напитки. Некоторое время они болтали обо всем и ни о чем, начиная от преимуществ и недостатков жизни в Лос-Анджелесе и заканчивая достоинствами тех или иных электронных книг. Салли не спеша тянула вино, Джон же в три глотка прикончил пиво и заказал еще кружку. Напряжение постепенно уходило. Сидеть и разговаривать с Салли было приятно, и Джону показалось, что его проблемы на какое-то время отступили. В ней было что-то искреннее и беззащитное, и Джон подумал, как же ей удалось выжить и преуспеть в жестком и неприятном мире журналистики.