– Специалист смотрит на хромосомы, производит простейший подсчет. Нет, просто невозможно ошибиться.

– Но медицина часто ошибается!

– Хорошо. Возможно, в лаборатории могут что-то перепутать. Как раз недавно был случай. В клинике искусственного оплодотворения перепутали эмбрионы белой пары и черной пары. И у белых родителей родился черный ребенок. Это, конечно, может случиться.

– Не тот эмбрион? – переспросил Джон. Он был потрясен.

– Именно.

– То есть это, по-вашему, единственная вероятность? Я правильно понял?

– Прошу извинить меня, – сказала доктор Аннанд. – Мне нужно бежать – я уже совсем опаздываю.

– Конечно. Большое спасибо за помощь.

– Если хотите поговорить на эту тему подробнее, позвоните мне позже, хорошо?

– Да, спасибо. Очень может быть. Еще раз простите… хочу быть полностью уверен, что я вас правильно понял. Чужой эмбрион? Это единственная возможная ошибка?

– Да. Это гораздо более реально, чем ошибка при определении пола.

Каким-то чудом Джон дотянул до конца лекции. Продравшись сквозь шквал вопросов студентов, стараясь отвечать как можно короче, он почти бегом вернулся в свой кабинет, запер дверь и уселся за стол. Потом прослушал автоответчик.

Там было сообщение от Наоми. Ее голос дрожал от слез, чувствовалось, что она в панике.

«Перезвони мне, Джон. Пожалуйста, перезвони сразу же, как сможешь».

Он дал отбой. Что он может сказать ей сейчас?

Потом позвонил Розенгартену и сказал секретарше, что должен поговорить с доктором прямо сейчас.

В трубке зазвучали «Времена года» Вивальди. Через четыре минуты подошел доктор Розенгартен. Как обычно, он казался немного раздраженным и разговаривал так, будто очень торопится.

– То, что вы нам сказали… насчет пола ребенка, – начал Джон. – Это точно?

Розенгартен попросил его подождать, проконсультировался со своими записями и через пару минут появился снова.

– Это абсолютно точно, доктор Клаэссон. У вас девочка.

– Но вы не могли ошибиться?

Последовала красноречивая ледяная пауза. Джон слегка разозлился:

– Существует ли вероятность ошибки?

– Нет, доктор Клаэссон. Такой вероятности нет. Могу я чем-нибудь еще вам помочь?

– Нет… я думаю, нет. Это все. Спасибо.

Джон повесил трубку. Высокомерный тон Розенгартена выводил его из себя. Он еще раз попробовал дозвониться до Детторе (опять автоответчик), потом до Салли Кимберли, по обоим номерам, – и здесь никакого успеха, потом набрал номер Наоми.

– Джон. – Ее голос был странно искажен. – О господи, Джон… ты уже слышал? Ты уже знаешь?

– Знаю – о чем?

– Ты не смотрел новости?

– Я был на лекции. Что случилось?

Ее дальнейшие слова словно потонули в помехах – Джон услышал только обрывки, отдельные куски фраз:

– Доктор Детторе… вертолет… крушение… в море… погиб.

«Согласно свидетельству очевидцев, находившихся в тот момент на борту яхты, курсировавшей вдоль берегов штата Нью-Йорк…»

Джон бездумно смотрел на ведущего новостей. Строгий костюм, торжественное лицо. Наоми сидела на диване рядом, крепко сжимая его руку. На экране появилось изображение вертолета, точь-в-точь такого, какой доставил их в клинику Детторе и обратно. Включилась запись голоса – заметный северный акцент и характерные шумы, возникающие в радиоэфире.

«Видели, как… – Пауза, помехи. – …летел довольно низко… – Снова Помехи. – …взрыв, как взрыв бомбы, и он как будто превратился в огненный шар… – Помехи. – …потом появился снова. О господи… – Прерывающийся голос. – …это было ужасно, просто ужасно. Обломки в небе. Они попадали в воду где-то в трех милях от нас. Мы сразу направились туда… – Помехи. – …ничего. Совершенно. Вообще никаких следов. Такое жуткое ощущение… Ужасное зрелище, словом. Исчез, просто исчез. Как будто его и не было».

Картинка на экране сменилась. Теперь там была фотография «Розы удачи». На ее фоне, как на заднике, снова возник ведущий:

«Ученый-миллиардер возвращался в свою плавучую клинику-лабораторию, расположенную на борту лайнера. Так называемые «дети на заказ» для тех, кто мог позволить себе шестизначные расценки, – такова была область его деятельности. Несколько дней назад доктор Детторе на конференции Комитета озабоченных ученых в Риме представил открытое письмо, в котором осудил воззвание Ватикана к введению запрета на опыты над человеческими эмбрионами и назвал его преступлением против человечества».

Ведущий сделал паузу. На экране возник Детторе; видимо, это была его последняя фотография, за кафедрой, перед множеством микрофонов.

– В прессе работа Детторе не раз сравнивалась с евгеникой Гитлера. В журнале Time вышла статья…

Джон выключил звук и мрачно уставился на экран. Он никак не мог оправиться от шока.

– Что нам теперь делать, Джон?

– Я звонил в клинику шесть раз. Надеялся поговорить с доктором Лиу. Номер не обслуживается – так мне сказали. Отправил два письма по электронной почте – и оба пришли обратно с пометкой «Невозможно доставить».

– Нам необходимо проконсультироваться с другим врачом.

– Я говорил с Розенгартеном.

– Что он сказал?

– Он абсолютно уверен в своем заключении.

– Если он в самом деле ошибся, ни за что это не признает.

– Да, но… – Он поколебался. Наоми выглядела ужасно. Она была бледна, как простыня. Как рассказать ей о разговоре с доктором Аннанд? О том, что Детторе действительно ошибся, но не с выбором пола, а с эмбрионом вообще?

Как сказать ей, что она, скорее всего, вынашивает чужого ребенка?

– Почему может взорваться вертолет, Джон?

– Не знаю. Что-нибудь с двигателем, возможно. Реактивные двигатели иногда взрываются.

– Тот человек, очевидец, сказал, что это было похоже на бомбу.

Джон резко встал и подошел к камину. На полке стояла фотография Галлея. Он сидел в игрушечном полицейском джипе и улыбался во весь рот. Один из немногих счастливых моментов в его короткой жизни. Джон вдруг очень разозлился. На Детторе – за то, что тот погиб. Бессмысленное и глупое чувство, Джон это понимал, но ничего не мог с собой поделать. За то, что лишился обещанной Детторе субсидии. На доктора Розенгартена. На Господа Бога – за то, что произошло с Галлеем. На все те напасти, что сыпались на него в этой жизни.

Он прекрасно понял, что хотела сказать Наоми.

Бомба.

На свете множество безумцев. Фанатики, которые отрицают прогресс и свято верят в то, что для его остановки хороши любые способы. Безответственные ученые, которые считают, что весь мир – это большая лаборатория и они могут делать все, что захотят, проводить какие угодно эксперименты – взрывать атоллы в Тихом океане, создавать биологическое оружие, вмешиваться в генетический код человека – и все во имя того же прогресса.

А между ними находятся обычные люди, которые просто хотят жить своей собственной жизнью. Порой без вины виноватые, как Галлей, чья маленькая жизнь превратилась в ад.

Наука могла бы помочь предотвратить такие трагедии. Избавить от смертельных болезней вроде болезни Галлея. Детторе совершенно прав. Запрещать ученым исследовать эмбрионы – это преступление против человечества.

– Не забывай, почему мы это сделали, Наоми. Никогда не забывай. – Он невольно повысил голос – боль и гнев рвались наружу.

Она тоже встала, подошла к нему и обвила его руками.

– Ты ведь будешь любить нашу девочку, Джон? Что бы ни случилось, ты ведь будешь ее любить, правда?

Джон обернулся, обнял ее и легонько поцеловал в губы.

– Конечно, буду.

– Я люблю тебя. Я очень тебя люблю, и ты мне очень нужен.

Она была так напугана, так несчастна. Его сердце сжалось.

– Ты мне тоже нужна.

– Давай куда-нибудь сходим сегодня вечером. В какое-нибудь приятное местечко.

– Что ты хочешь? Мексиканскую кухню? Или, может, китайскую? Или поедим суши?