– Итак, – сказал Джон. – Вы нам так и не сказали.

Доктор Розенгартен в сотый раз взглянул на часы. Время консультации явно вышло.

– Не сказал что? – нетерпеливо переспросил он.

– Пол ребенка.

– Вы уверены, что хотите знать? – Он по очереди посмотрел на них обоих.

– Да, – подтвердила Наоми.

– Хотим, – присоединился Джон и еще раз улыбнулся ей. – Мы абсолютно уверены.

– Хорошо. В таком случае примите мои поздравления. У вас будет девочка.

Наоми, глубоко задумавшись, едва осознавала, что они уже в машине, что за рулем Джон, что они въехали наверх по пандусу и притормозили возле будки охранника. В автомобиле было душно и жарко, бумаги под ногами неприятно шелестели. Джон опустил стекло и передал охраннику парковочный талон. Тот взял его и принялся рассматривать с таким придирчивым видом, словно он был офицером иммиграционной службы, изучающим документы, а Джон – потенциальным террористом. Удовлетворившись, охранник поднял шлагбаум. Джон закрыл окно.

Наоми почувствовала, что вспотела.

Они выехали на улицу. Сорванный с пальмы лист на мгновение прилепился к лобовому стеклу. Сильный порыв ветра почти ощутимо качнул автомобиль. По обеим сторонам возвышались многоэтажные дома, ощущение было такое, словно они едут по дну каньона, и Наоми невольно взглянула вверх. Ей показалось, что стены вот-вот зажмут машину. Высоко над головой, в узком проеме между домами, ветер гнал черные тучи. Тяжелая капля дождя упала на стекло и сползла вниз.

Утром по телевизору сказали, что сегодняшняя погода для июля аномальна. Похоже, аномальная погода в Лос-Анджелесе стояла все те семь лет, что они тут прожили.

Во всем обвиняли глобальное потепление. Это из-за него погода во всем мире будто сошла с ума – таково было всеобщее мнение. А в глобальном потеплении виноваты, разумеется, ученые. Не надо было вмешиваться в природу. Ученые постепенно превращались в еретиков нашего времени. Сначала атомная бомба, потом загрязнение окружающей среды, потом генетически модифицированные продукты. Что дальше? Дети на заказ?

Паника накрыла ее с головой.

Хорошо. В таком случае примите мои поздравления. У вас будет девочка.

Если уж он даже в этом ошибся – Детторе, доктор Детторе (пожалуйста, просто Лео!), – если он даже пол ребенка не смог запрограммировать, то…

О господи, что мы наделали?

Джон повернул налево, потом еще раз налево, потом остановился у светофора на перекрестке с бульваром Ла-Сьенега и включил правый поворотник. Им надо было к югу.

Наоми вытащила из сумки свой айфон и быстро просмотрела расписание на сегодня. После рекламной кампании, посвященной фильму Оливера Стоуна, она сразу подписала шестинедельный контракт с Bright Spark Productions. Эта кинокомпания делала цикл документальных фильмов о молодых режиссерах. Первая серия должна была выйти на канале Bravo через две недели.

В два тридцать у Наоми была назначена встреча в киношколе при университете. Сейчас было двадцать минут первого. Ее машина стояла возле дома, но Наоми нужно было еще заехать в офис, чтобы забрать там кое-какие материалы. Двадцать пять минут езды, если не будет пробок. В офисе ей потребуется минут тридцать, чтобы сделать необходимые заметки. Еще тридцать минут на дорогу до киношколы. Оставалось не так уж и много времени. Наоми терпеть не могла опаздывать, когда дело касалось работы.

– Что за кретин этот врач! – Джон наконец-то решил нарушить долгое молчание. Выйдя из кабинета доктора Розенгартена, они не обменялись ни словом. – Абсолютный, невероятный кретин.

Наоми ничего не ответила. В пять она должна была встретиться в баре отеля «Четыре времени года» с приятельницей – журналисткой из журнала Variety. Отменить встречу было нельзя. Как, черт возьми, пережить этот день? Наоми опустила стекло со своей стороны. Воздух, хотя и насыщенный выхлопными газами, немного освежил ее. Все лучше, чем тошнотворный запах разогретой пластмассы, стоящий в машине. Джон немного продвинулся вперед. Рядом грохотал здоровенный тягач.

Зазвонил мобильный Джона. Он нажал на сброс, и Наоми почувствовала прилив благодарности. Через пару секунд ожил ее собственный телефон, и она тоже выключила его. Это мог быть кто-то из офиса, по работе, но она была просто не в состоянии обсуждать деловые вопросы.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – спросила она.

– Он ошибся. – Джон нажал на педаль газа. Поворот получился чуть более резким, чем он рассчитывал. Автомобиль проскользнул прямо перед носом у автобуса, который бешено загудел вслед.

– Конечно. Это конечно же ошибка.

– Никто не может с точностью определить пол ребенка на сроке двенадцать недель, – уверенно сказал Джон. – Довольно тупое и самонадеянное заявление с его стороны.

– Он высокомерный и надменный. Он не обращает внимания на нас, обыкновенных людишек. Если бы мы с тобой были знаменитостями, вот тогда он проверил бы все тысячу раз. Он бы просто не посмел ошибиться.

Автобус снова появился в зеркале заднего вида. Они проехали пересечение бульваров Уилшир и Сан-Винсент.

– Он был погружен в свои мысли.

– Нам нужно проконсультироваться у кого-нибудь еще.

– Проконсультируемся. Розенгартен кретин, и он ошибся. Шестнадцать недель – это самое раннее, во всех книгах об этом говорится. Через четыре недели мы запишемся на прием к другому доктору.

– Я не хочу ждать четыре недели. Я не могу ждать так долго, Джон. Я должна знать сейчас. Мы должны знать.

– В Сети есть информация о каком-то анализе крови, но я не уверен, что это надежно. На сроках до шестнадцати недель точность результата не гарантируется. Мне кажется, мы не должны поддаваться панике.

– Я беспокоюсь, – стояла на своем Наоми. – Если пол ребенка запрограммирован неверно, то и другие гены, возможно, тоже. Должен быть какой-то стопроцентно верный способ выяснить это уже сейчас, а не ждать целый месяц. Ведь правда? Как насчет теста на ДНК? Может быть, это сработает?

– Кроме того анализа, о котором я тебе говорил, возможны только инвазивные процедуры. Я перечитал массу разной информации в Интернете о диагностике генетических заболеваний у плода и так далее. Если брать на анализ околоплодные воды, существует угроза выкидыша. Риск небольшой, но… стоит ли рисковать?

«Рисковать»? Наоми попыталась собраться и мыслить разумно. Если Розенгартен просто ошибся, то рисковать, поддавшись панике, действительно безумие. Но если нет…

– Если это правда, мы снова полетим в клинику. Потребуем от Детторе объяснений.

– Думаешь, он скажет нам правду? Если он в самом деле совершил ошибку, по-твоему, он возьмет и признает ее?

Джон вдруг замолчал, словно что-то обдумывая.

– Он… у него ведь нет никаких причин…

Наоми проглотила комок в горле. Ей стало очень страшно.

– Причин?

– Сделать девочку, когда мы просили мальчика.

– Позвони ему, – потребовала Наоми. – У тебя есть его номер, позвони ему прямо сейчас.

До дома оставалось меньше полумили, но Джон послушно свернул на стоянку перед небольшим торговым центром. Он нашел нужный номер в своем «блэкберри», набрал его и прижал телефон к уху.

Наоми не отрываясь следила за его лицом. Через несколько секунд молчания Джон произнес:

– Это Джон Клаэссон. Мне необходимо срочно поговорить с доктором Детторе. Пожалуйста, попросите его перезвонить мне на мобильный. – Он продиктовал номер и дал отбой.

– Автоответчик? – спросила Наоми.

– Да. – Джон взглянул на часы. – Они на Восточном побережье, значит, сейчас у них на три часа больше. Двадцать минут первого. На корабле двадцать минут четвертого. Может быть, какие-то проблемы с коммутатором. Раньше я тоже пару раз не мог ему дозвониться.

– Я не заметила там никакого коммутатора.

Джон засунул телефон обратно в держатель.

– Похоже, мы много чего не заметили.

Наоми промолчала.

Когда Джону исполнилось восемнадцать, ему пришлось принимать решение, от которого зависела вся его дальнейшая жизнь. Он уже знал, что хочет заниматься наукой, но колебался, какую именно область избрать. Это оказалось нелегко. Джон буквально разрывался между своей любовью к биологии и влечением к физике, математике и технике.