Демонстрация добрых намерений животному, с которым ты собираешься установить контакт в природе, обычно начинается с такого шага: увидеть, показаться, не испугать своего будущего знакомого. Здесь много тонкостей, но главное — надо уметь особенно не выделяться из обстановки, привычной для животного. Порой этот шаг труден, но иногда на пути к контакту с четвероногим или пернатым собратом тебя могут ожидать и приятные неожиданности — бывает, животное, еще не знавшее людей с плохой стороны, примет тебя сразу, и от тебя не потребуется особых усилий.
Такая приятная неожиданность ждала меня и на Тимкове озере. Выбираться из ручья в озеро пришлось с шумом. Я стоял в лодке, работал шестом. Шелестел тростник, срывался шест, и я уже не надеялся увидеть не только лося, но даже утиный выводок. Тростник наконец кончился, и открылась вода. Вокруг воды ровным кругом громоздилась еловая стена, и от этой стены далеко выбежал на воду веселый зеленый мысок. По мыску торчало с пяток тоненьких кривых березок. А впереди, чуть загораживая и оттеняя эти березки бурым огнем, стоял лось. И лось никуда не собирался уходить.
Теперь мне предстояло подойти и познакомиться с животным. Подойти к животному — это искусство охотников. Секрет такого искусства заключается в умении не быть навязчивым, знать, точнее, чувствовать допустимые дистанции и в конце концов оказаться рядом с добычей, оказаться на расстоянии верного выстрела. Но наука охотников оканчивается как раз там, где выстрел должен был принести успех. Человек, решивший не убить, а познакомиться, искал оценку своему труду много позже.
Знакомство с животным обычно редко проходит по выписанным заранее рецептам, где точно указываются характер твоих движений, метры, минуты. Здесь проявля–ется твоя индивидуальность, твое умение объяснить животному, что ты существо вполне мирное… Вспомните дедку Степанушку, успокоившего медведицу, вспомните Петра Мушарова, который сказал животному: «Здравствуй, Мишко…» Тогда мишка все‑таки ушел, тогда этого хотел человек. Я же не хотел, чтобы мой новый знакомый уходил. И лось не ушел. Он опустился в озеро и долго бродил вдоль мыска. Я дождался вечера, дождался тумана и только тогда вернулся домой. На следующий день я прибыл в озеро раньше своего нового знакомого. Лось спокойно вышел к воде и принялся бродить вдоль берега в поисках пищи… Потом я уже курил в его присутствии, поднимался в лодке и даже ловил рыбу. Я делал все, что делал без него, но делал тихо и мирно и иногда даже разговаривал с ним, произнося тихие, короткие слова.
После нашего знакомства лось не изменил своих привычек, не покинул ни озеро, ни тропу около моей избушки, я по–прежнему опасался агрессии со стороны животного, но вскоре убедился, что громадный лесной бык может причинить мне одну–единственную неприятность — случайно наступить на мое легкое долбленое суденышко. Я помнил лодку, которую сокрушил лось, живший рядом с Серой Совой, помнил историю этого замечательного человека и очень завидовал ему — ведь его лось жил совсем рядом с человеком.
Снова, хотя и не очень остро, я вспомнил о возможной агрессии со стороны лесных коров и быков, когда встретился со стадом лосей в Долгом ручье…
На Долгий ручей лоси выходили только с заходом солнца и далеко слышались в тихие вечера. Лосей много. Они уже привыкли ко мне. По вечерам я пробирался в ручей, прижимался вместе с лодкой к берегу, оборванному ногами грузных животных, и подолгу ждал их появления.
Ночь за ночью я научился узнавать животных «в лицо». Меня занимал тот порядок, в котором они появлялись здесь и исчезали в тайге. Порядок поддерживался строго и твердо, но без окриков и приказов. Всем животным я дал свои клички, по которым мне легче было потом в дневнике разбираться, кто и как вышел в прошедшую ночь на ручей. Лоси появлялись строго между десятью и одиннадцатью часами. Был июль, и ночь хорошо просматривалась. Первым всегда заявлялся могучий бык. Бык опускался в воду тяжело, будто падал, рвал задними ногами берег, а потом долго обнюхивал и ощипывал оторвавшийся кусок торфа. Ел он мало. Он больше стоял, гордый и сильный, не отвечая на интригующие пируэты своих поклонниц. Быка я назвал Подвигом. Он первым подходил к лодке и проверял: я ли это? До него оставалось тогда десять — пятнадцать легких ударов весла. К утру Подвиг независимо продвигался вверх по ручью. Иногда мы встречались глазами. Наверное, туманный сумрак немного мешал этой встрече, и бык, видимо не разобрав моих немых фраз, отводил взгляд. За все время я не слышал от него ни единого звука, кроме тяжелого плеска туловища и редкого удара ногой по воде, — он даже не фыркал.
Следом за Подвигом являлись сразу две коровы. Я боюсь утверждать, что они были слишком молоды, но меня смущало отсутствие рядом с ними телят. Первую, быструю и стройную, в светлых подпалах, я называл Люсенькой. Люсенька всегда находилась рядом с героем. В ее поведении не было ничего замысловатого. Она так же пережевывала траву, так же копалась в воде, но реже других оставалась на одном месте и вечно бросалась к Подвигу, чтобы ухватить поднятое им со дна лакомство. И бывало, Подвиг отступал, отдавая дань той лукавой нежности, с которой Люсенька тянулась к сочному стеблю. Тут же рядом, но чуть в стороне паслась Алла. Тихое, скромное на вид существо, она деликатно разбирала листья кувшинок, отыскивая среди них закрывшиеся на ночь бутоны…
Я не боюсь даже самых крайних ассоциаций, ибо любое количество фантазии, построенной на реальных фактах, дороже и ясней грошового равнодушия к загадкам… Да, у всех членов лосиного клуба на Долгом ручье были свои характеры.
Алла порой казалась задумчивой, но за этим наигранным безразличием ко всему, а главное, к Подвигу мне виделась глубокая уверенность лосихи в своих чарах… Да, именно она, Алла, уведет за собой этого героя осенью, в сентябре. Именно по ее следу понесется лесной рыцарь, чтобы найти ее и попросить остаться. Потом Подвиг поднимет голову и затрубит на весь лес, вызывая соперника… Но песня над тайгой будет не скоро. Она начнется тогда, когда у Подвига над головой вспыхнут бурым огнем новые рога. Рогов пока нет, нет сентября и нет песен. И Алла просто ждет.
Сейчас я, наверное, могу сказать: «Да, я почти не ошибся». Осенью я видел бой лосей. Два самца хрипели друг на друга. Рев, мыльная пена по бокам, по груди, грохот падающих деревьев, удары копыт и земля, летящая клочьями из‑под ног.. Бой был на Долгом озере у самой воды. А чуть в стороне так же уверенно разгуливала складная лосиха. Иногда она безразлично трогала губами попавшиеся на пути веточки. И я не мог ошибиться — это была она, Алла… А как же Люсенька? Не знаю. Наверное, ее навязчивость была не по душе самостоятельному «мужчине». Конечно, она не плоха. Но доступна и без боя… А как же бой? Для чего рога и голос? А придет ли соперник, если будет знать, что у Подвига уже есть дама сердца, которая не уйдет к другому?
Клянусь всеми честными именами, которые светили мне в пути к Долгому ручью! Клянусь: лоси, наверное, не думают. У них, видимо, многое получается просто так. Но все же иногда поступки и характеры зверей приводили меня к смешным аналогиям.
Алла еще не замыкала стада. Чуть дальше всегда бродила еще одна бездетная лосиха. Лосиху я назвал Татьяной. Она была немолода. Пожалуй, весной, в мае, у нее и был теленок, но лосенок, видимо, погиб… Татьяна вечно грустила. Все, что она делала, как брела сзади за молодыми подругами, говорило о какой‑то тяжести, что висела над животным. Может, старость, может, не те силы, а может, сравнение себя с молодыми делало ее тихой и незаметной. Так и хотелось иногда услышать от нее короткую жалобу: «А что делать…»
Эти животные вместе бродили по ручью ночью, а к утру расходились в разные стороны и до следующего сбора вели в тайге индивидуальный образ жизни.
Посещала Долгий ручей и Тетя Маша. Тетя Маша приходила позже других, уходила раньше, реже спускалась в воду и вечно вылизывала своего теленка. Я объяснял ее скользящий график наличием лосенка и прощал ей опоздания и преждевременные уходы. Но Тетя Маша все‑таки приходила, приходила всегда, будто существовала и у лосей необходимость оставить свой след в разделе «Учет посещаемости».
