Тогда я очень жалел поспешную экспедицию и с опасением догадывался, что в будущем эта поспешность может обернуться нежелательным образом для тех самых людей, изучать жизнь которых и было поручено молодым ученым… Мог ли такой человек в своей торопливости внимательно отнестись к старику, который на берегу отхожего озера в курной избушке вязал сети для будущего года?
Пожалуй, такое ремесло, как ручное вязание сетей из простой катушечной нитки, перво–наперво могло показаться архаизмом рядом с капроновыми сетями, выпущенными массовым производством. Да, сети можно купить, они стоят недорого, капроновые сети прочны и долговечны, но куда деть те пустые дни отхожего рыбного промысла на таежных озерах, когда ветер запирает пристанище и рыбаку не остается ничего, как вязать? А куда деть долгие зимние вечера пушного промысла и целые недели, когда пурга забивает следы зверя и охотнику приходится смиренно ждать подходящей погоды?
Когда видишь, как старик вяжет по вечерам сеть, вяжет, когда все дела дома уже переделаны, то невольно задумываешься: а не от этих ли сетей и пришел к рыбаку его спокойный, уравновешенный характер, не эти ли самые сети помогают ему с завидным терпением и легким сердцем дождаться той самой «у моря погоды»?
…Сердце человека, умеющего ладить даже с чертями, очень отходчиво, оно скоро простит вам вашу поспешную оплошность, а за внимание, за память и доброе слово житель леса расскажет вам какую‑нибудь интересную историю, ну хотя бы о сетях… И тогда щуйки, полки, цевки, камешки, линейки, оборы, хобот, режи, сажени и даже простая одностенная сеть длиной в полтора десятка метров зазвучит для вас музыкой новых открытий.
Наши сети не отличаются особой премудростью. Это простая сетка–путанка, вязанная, как правило, из тонкой катушечной нитки. На сеть обычно идет десять катушек ниток пятидесятого, сорокового и реже тридцатого номеров. Вязать такой тонкой ниткой сеть — сложная и искусная работа. Более толстая нитка для нашей рыбы не подходит: вода озер прозрачная, рыба хорошо разбирает в такой воде грубую сеть, да и сама толстая нитка не так ловко подцепит под жабры наткнувшуюся на нее рыбешку. Тонкие сети требуют осторожного обращения, их стараются распустить вслед за лодкой по чистым местам, избегают поднимать в сильный ветер, очень осторожно расправляют в воде и старательно опускают с борта лодки. Борт лодки не должен иметь ни малейшей зазубринки, расщепа или ссадины, за которые при спуске может зацепиться тонкая нитка. Когда все условия выдержаны, сеть уходит в воду, как лента серпантина, и тогда рыбаку остается только слегка подправлять лодку веслом. Сеть обычно оставляют в воде на ночь. Утром из сети выбирают рыбу, выбирают тоже старательно, чтобы не порвать нитки, а потом мокрую снасть растягивают на колах–вешалах. Высушенные сети собирают и связывают. Когда ловля происходит на отхожем озере, высохшие сети ждут человека, ушедшего домой, где‑нибудь под густой елкой или под берестяным навесом.
Вот, пожалуй, и вся проза о сетях. Сетями у нас ловят, в основном, весной, когда рыба ходит широкими стаями и когда «хозяин» озера, Чертушка, еще не провел ревизию в своем хозяйстве. К лету Чертушка собирается с мыслями, пересчитывает всех подводных жильцов и устанавливает для них распорядок дня. Этот распорядок предусматривает время кормежки, отдых на глубинах или в зарослях травы, утренние, дневные и вечерние прогулки. К лету Чертушка успевает хорошо познакомиться с сетями и строго наказывает своим подопечным избегать их. Поэтому сети к лету приходится оставлять и браться за удочку…
Многолетние скитания по рекам и озерам с удочкой, казалось, не оставляли сомнений в моем превосходстве над местными удильщиками, которые из всех достижений современного рыболовного спорта приняли для себя лишь синтетическую леску и хорошие крючки. Но даже о крючках в лесу нередко приходилось поспорить… Я часто встречал стариков, которые наотрез отказывались пользоваться крючками промышленного изготовления, но попадались мне и молодые рыбаки, предпочитавшие оснащать жерлицы самодельными крючками. Эти крючки выделывались грамотной рукой из хорошей проволоки и с успехом соперничали с лучшими образцами самых популярных фирм. Но синтетическая леска принималась безоговорочно. Синтетическая леска просто оказалась намного лучше льняного крученого шнура. Но и тут лесные академики не обошлись без дополнительных усовершенствований, которые и вызывали у меня по меньшей мере недоумение.
Профессиональные знания искушенного удильщика восстали во мне против варварского обращения с леской миллиметровой толщины. Эта леска ценилась в лесу на вес золота и с большим успехом применялась для ведения дорожки… Дорожка была еще одной крючковой снастью, которую знали на наших озерах, но в отличие от удочек и жерлиц, которые требовали постоянной насадки, дорожка обходилась кусочком самоварной меди или старым серебряным рублем. Спорить о преимуществах того или иного металла, той или иной формы блесны не приходилось: каждая блесна была настоящим произведением искусства и, как всякое произведение искусства, могла быть истолкована до конца только самим мастером. Мастеров насчитывалось немало, и каждый мастер с завидным успехом промышлял только своей блесной.
Блесна прикреплялась к металлическому поводку, а поводок — к шнуру средней длины. Шнур, в свою очередь, или обматывался вокруг колена рыбака, или попросту зажимался зубами. После удачного броска щуки за блесной шнур дорожки либо со свистом выскальзывал у тебя изо рта, либо отчаянно дергал ногу, что и должно было оповещать рыбака о поклевке. Я с удовольствием перенял этот способ сигнализации, но наотрез отказался использовать чудовищный шнур.
Шнур изготавливался из двух, а то и из трех кусков миллиметровой лески. Правильно скрутить шнур мог не каждый рыбак, и тогда опять приходилось обращаться к какому‑нибудь старику. Старик, поднаторевший в кручении льняной снасти, ловко обращался с синтетическим заменителем, и не проходило и двух часов, как просителю возвращалась готовая продукция, выполненная из материала заказчика. Наблюдая «модернизацию» и без того совершенной лески, я не мог не возмущаться. Я продолжал вслух считать старика варваром и ловить щук только на «фирменную» снасть.
Мое возмущение вызывала и оснастка удочек. Леска здесь использовалась по тому же принципу: чем толще, тем лучше, хотя и с некоторыми ограничениями. Но удочка для ловли щук уже не знала никаких ограничений. К тому же вместо поплавка здесь применялась тяжелая берестяная трубка.
Наверное, все‑таки можно было примириться и с размерами, и с «эстетическим оформлением» поплавка, но само удилище не выдерживало никакой критики. Назначение удилища — принимать на себя часть усилий при борьбе с рыбой — было забыто. Правда, иногда я видел неплохие березовые хлысты, но эти удилища обычно были когда‑то вырезаны кем‑нибудь из приезжих и теперь оставались понуро стоять у стены избы. Удилища как такового при ловле щук вообще не существовало, его заменяла толстая палка той же длины, что и леска.
В пылу возмущения я читал рыбакам лекции о преимуществах тонкой снасти и на это время прочно забывал то, что сам же без устали повторял гостям леса: не бросайтесь сразу в бой, сначала разберитесь, жизнь здесь началась давно, и не все созданное где‑то, вдалеке отсюда, может подойти в лесу.
Но скоро мое дутое вознесение к небесам истины окончилось, и я начал сравнительно быстро падать. И первое поражение мне нанесли те самые щуки, которых я продолжал ловить на современную снасть с гибким пятиметровым удилищем. Щук приходилось ловить у вершин затонувших деревьев. Щуки вырывались из завалов, жадно хватали живца и тут же исчезали в своем непролазном убежище. Длинное удилище и соответственно длинная леска позволяли мне находиться сравнительно далеко от щучьих засад; у меня было больше поклевок, чем у местных рыбаков, ловивших рыбу у самой лодки, но держать в руках пойманную рыбу мне приходилось гораздо реже. Гибкое длинное удилище и длинная леска не особенно мешали подводному хищнику после броска к добыче почти беспрепятственно скрываться в своем убежище, и после этого в лучшем случае ко мне возвращался только голый крючок. Чаще я вынужден был прекращать ловлю, подплывать к злополучной вершине и с шумом освобождать свою снасть.
