— Она идет, чтобы вернуть себе земли, из которых были изгнаны наши предки. — Он указал на птицу. — Полет ее солнечного ястреба возвещает канун войны.

Ощущения возвращались, словно старый кошмар.

Сначала — какой-то шорох и прикосновение, такое холодное, что оно было больше похоже на ожог. Затем звуки: хор воплей, далекий, но одновременно близкий, словно дыхание возлюбленной. Крики отдавались в его черепе, умоляя его вернуться в бессознательное состояние. Он сражался с этим желанием, выплывая из захлестывавшей его темноты. Наградой за его усилия был взрыв ощущений: удушливая вонь, пахшая смертью, и вспышка белого света, расколовшая тьму на осколки.

— Он приходит в себя, — произнес голос из-за ослепительного сияния.

Барахтаясь в море ощущений, тонущая жертва наконец выплыла. Кусочки картины перед глазами сложились, словно детская загадка. Он лежал на спине на каменном бруске — твердом, неподатливом и холодном, словно могильный мрамор. По прикосновению ледяного воздуха к коже он понял, что обнажен.

Слегка повернув голову, он увидел стены, сложенные из гранитных блоков. Щелевидные окна под потолком почти не пропускали света — только холодный ветер.

И снова сзади него зазвучал хриплый голос:

— Он сопротивляется.

Ответил другой голос — странно знакомый, словно шепот из какого-то давно умершего прошлого:

— Его магия все еще защищает его. Трансформировать его темному искусству не под силу.

Слушавший попытался понять эти слова, но для него существовали только ощущения, а кто что говорил, значения не имело. Его одурманенный разум даже еще не задался вопросом, а кто такой он сам.

— Тогда что же нам с ним делать? Он должен был умереть, когда вошел в Вейр.

— Его железный оберег, — ответил раздражающе знакомый голос. — Талисман обладает силой открыть путь. Что же до выживания на этом пути, то опять же, его защищает магия Кровавого Дневника.

Продолжая просыпаться, спящий разум начал замечать еще кое-что кроме запахов и мурашек на коже. Он смог сосредоточиться на более важных вещах. Кто эти остальные? Он поднял руку, чтобы прикоснуться к лицу, и провел кончиком пальца по губам. Кто я?

— Забудь этот новый план. Нам нужно просто убить его, — настаивал хриплый голос. Теперь слушавший понял, что это говорит старик — его голос охрип за много прожитых зим.

— Нет, — ответил второй — молодой голос, полный юной силы.

— Почему? Какая разница? Ведьма все равно придет. Она будет считать его мертвым. Почему бы не реализовать это предположение?

— Придет ли дитя или нет, мое решение от этого не зависит.

— Но Елена должна быть…

Голоса и комната вокруг него погасли. В его сознании, словно факел, засияло одно-единственное слово: Елена. Это слово сменилось образом: пронзительно-зеленые глаза, мягкие линии щек и шеи, волосы цвета огненного заката. За этим воспоминанием начали возвращаться остальные.

Сначала — просто ручеек образов: железная рука, поднятая перед черной скульптурой… Разрыв реальности, когда камень статуи стал озером черных энергий… Его бьющееся тело, подхваченное и затянутое бешеным течением в черную глотку озера… Затем… Затем… темнота, такая глубокая и древняя, что для того, чтобы описать ее, не было слов.

Он стал бороться с этим воспоминанием, отталкивая его.

Когда ему это удалось, потоком хлынули другие воспоминания — река старых лиц и старых историй. Воспоминания пяти столетий быстро заполнили зияющую пустоту в его сознании.

Матерь Верховная, что же он наделал?

Эррил ахнул, когда к нему вернулась возможность мыслить. Его обнаженную кожу жгли гнев и боль. Он попытался сесть.

— Елена… — пробормотал он, прося у нее прощения.

С двух сторон появились две фигуры.

Он хорошо знал старшего — с лицом, разрушенным временем, и глазами, затуманенными сотнями прожитых зим.

— Грешюм.

Старый темный маг насмешливо поклонился и поднял обрубленное правое запястье в грубом салюте.

— Так, я вижу, твой разум тоже наконец просыпается.

Эррил не ответил ему и обернулся к другому человеку. Темный маг был сутул и скрючен, но второй — высок, строен и широкоплеч. Из-под аккуратно остриженных черных волос на Эррила смотрели серые, как зимнее утро, глаза, такие же, как и его собственные — глаза истинного стендайца. Но вместо тепла разделенного родства из этих глаз смотрели только холод и тьма, словно Эррил заглянул в открытую могилу. Потрясенный до глубины души, он не нашел слов.

Но другой был не настолько беспомощен.

— Добро пожаловать, дорогой брат, — сказал он, — давно не виделись.

— Шоркан, — наконец прокаркал Эррил.

В улыбке его брата не было тепла — только обещание боли.

— Пора нам возобновить знакомство.

Эррил плюнул ему в лицо.

— Ты мне не брат, ты — лишь чудовище с его лицом.

Шоркан даже не стал вытирать плевок с щеки. Он только вздохнул.

— Ты научишься снова любить меня. Это я обещаю.

— Никогда! — с рычанием ответил он.

Подняв руку, Шоркан подал кому-то сигнал пальцами. Из-за спины Эррила вперед выступил третий зритель — наблюдатель, все время до этого молчавший.

Когда Эррил его узнал, потрясение чуть не отбросило его обратно в темную глубину забвения.

— Нет! — сказал он, вспомнив ту ночь в трактире много лет назад, когда его меч проткнул этого мальчика насквозь и пригвоздил его к доскам. — Я убил тебя!

Маленький мальчик пожал плечами. Его глаза светились диким светом.

— Не беспокойся, стендаец. Я на тебя за это зла не держу. Чтобы разрубить мою связь с этим миром, простого меча недостаточно.

Это был Денал, мальчик-маг — третий и последний член ковена, пятьсот лет назад создавшего Кровавый Дневник. Или, по крайней мере, это было то, что осталось от него — зло, освобожденное заклятием. Все это время Эррил думал, что убил темную половину мальчика.

Шоркан шагнул вперед.

— А теперь, когда мы наконец снова собрались вместе в первый раз после той роковой ночи в Винтерфелле, мы можем двигаться дальше.

Эррил уставился на ковен.

— Я не позволю никому из вас нанести вред Елене.

— Ты неправильно понимаешь мои намерения, брат. Теперь, когда ты наконец с нами, ведьма вряд ли еще имеет какое-то значение. Если мы добьемся успеха, она будет всего лишь игрушкой для господина.

— Добьемся успеха в чем?

Грешюм ответил голосом-треском:

— В исправлении нашей ошибки.

Эррил оглядел троих магов с бессердечными лицами и жестокими глазами.

Шоркан договорил:

— Теперь, когда мы снова вместе, с твоей помощью мы создадим контрзаклятье и освободим книгу. И навсегда уничтожим Кровавый Дневник.

В брюхе левиафана Каст чувствовал себя, словно в ловушке. Идя следом за Сайвин по извилистому проходу, он провел рукой по живой стене — кожистой перепонке, туго натянутой между костями морского великана. Легкой дрожью отдавалось в ней биение его гигантского сердца.

Каст вздрогнул и отдернул руку. Идея поселиться внутри живого существа была слишком чуждой для его разума — разума дрирендая, и он никак не мог даже осознать ее, не то что принять. Для Кровавого Всадника домом мог быть только бескрайний морской простор, так непохожий на мир узких проходов и крохотных каморок, спрятанных под кожей глубоководного гиганта.

Сайвин, похоже, почувствовала, что ему не по себе, и обернулась. Отбросив с лица развевающиеся пряди зеленых волос, она сказала с обеспокоенной гримаской на губах:

— Нам осталось пройти совсем немного. Зал Совета уже близко.

Каст кивнул, хотя легче ему не стало. Его глаза начали уставать от постоянного неяркого фосфоресцирующего сияния стен. Живой пол под босыми ногами подавался на каждом шагу, и от этого ощущение дезориентации и тревоги становилось еще сильнее. Ходить по такой мягкой губчатой поверхности было непросто.