В душе Айк продолжал бороться. Пока он жив, еще остается шанс на свободу. Разумеется, речь идет не о его свободе. Ее он давно принес в жертву. Освобождение ребенка или идея ребенка, идея о его освобождении от зла. Чтобы дочь никогда не испытала того, что испытывает теперь он.

Клеменс орудовал лезвием ножа. Корчась, теряя сознание, Айк держался.

«Зачем?»

Его стоическое самообладание бесполезно — тщеславие пленника.

«Сдайся».

У него не осталось ничего, что можно было бы предложить. Затем он понял.

«Ничего, кроме дочери».

Глаза Айка открылись. Во всем мире у него осталась одна ценность. Один товар для обмена. Его ребенок. В это мгновение он от нее отказывался.

Если нельзя спасти дочь, то можно, по крайней мере, спасти остальных девочек. Более того. Он не спасет ее, если не спасет их.

Сверху медленно проступило лицо Клеменса.

— Уведи отсюда девочек, — прошептал Айк.

— О чем ты, братец?

— Вам нельзя тут оставаться.

— Можно, — возразил Клеменс. — У нас есть припасы. Мы приготовились к долгой стоянке. Я подружусь с девочками.

— Там, внутри, кое-кто есть. Его сын. Бык. Он еще жив.

— Опять боги и чудовища? — Клеменс улыбнулся. — Прости. Ты ошибся номером.

— Уведи их.

— Ты проделал весь этот путь, чтобы передать нам дружеское предупреждение?

— Он пришел за дочерью, — сказала высокая девочка, которая привела Айка.

Ее слова прозвучали как претензия на независимость. Надежда, понял Айк. Она еще смеет надеяться. И подписывает себе приговор. Потому что Клеменс займется ею, пока она не заразила других.

Клеменс подозвал девочек. Глаза, сопливые носы, грязные волосы и босые ноги образовали круг.

— Что еще говорил вам этот плохой человек?

— Вы забрали его дочь, и он пришел, чтобы вернуть ее, — сказала высокая девочка.

— Так?

Клеменс повернулся к Айку.

— Нет.

— Говорил, — настаивала девочка.

Догмат веры. Айк был отцом, который никогда не перестанет искать их. Айк видел это в ее глазах — в глазах всех девочек.

Клеменс тоже.

— Которая из них твоя? Может, эта?

Он выдернул одну девочку из круга. Синяки на запястьях и шее. На спине нарисованы крылья бабочки.

— Нет, — сказал Айк. — Ее тут нет. Я ошибся.

Клеменс схватил другую.

— Эта?

На плечах и руках у нее были погребальные украшения. Клеменс провел рукой у нее между ног. Она пискнула, словно птица.

— Тише, малышка, не плачь, — пропел кто-то.

Все повернулись на звук. Женщина у стены. Раскачиваясь, так что подпрыгивала ее тяжелая грудь, она продолжала петь колыбельную. Поначалу Айк подумал, что она хочет успокоить детей. Затем увидел у нее в руках скальп с косичкой белокурых волос.

Клеменс устало хлопнул в ладоши.

— Отец встречается с матерью, — сказал он Айку. — Это Ребекка. Когда-то была красавицей. Но, боюсь, с ней не все в порядке.

— Может, его дочь Саманта, — предположила одна из девочек. — Только ее тут нет.

Женщина запела громче. Айк сложил все вместе — скальп и имя.

Клеменс бросил в женщину камень. Она умолкла. Клеменс вернулся к прерванному уроку.

— Хорошо, девочки. Так чей же это папа?

Внезапно всем расхотелось быть его дочерью. Их глаза потускнели.

— Ничей? — переспросил Клеменс. — Тут нет его дочери? Давайте, вот он, спаситель. Никто не хочет, чтобы ее спасли?

— Саманта, — громко сказал Айк.

Ребекка снова запела.

Клеменс посмотрел на него. Потом снова бросил камень в угол, но женщина не умолкала.

— Кто-нибудь, выведите ее отсюда. — Девочки попятились к выходу. — Одной достаточно.

Самая маленькая взяла Ребекку за руку и вывела наружу. Стало тихо.

— Он плохой человек, девочки, — сказал Клеменс. — Обижает людей. Крадет и делает с ними ужасные вещи. Посмотрите на меня. То же самое он собирался сделать с вами. Я же говорил, что позабочусь о вас. Тут мы в безопасности. Когда придет время, мы отправимся домой.

— Бегите!

Айк обращался к девочкам.

Клеменс повернулся к нему с ножом, потом ему в голову пришла новая идея.

— Кори, помоги мне. Иди сюда. Поначалу это непривычно. Но мы должны научиться заботиться друг о друге.

Остальные отступили от Кори. Эта была та высокая девочка. Она не двигалась.

— Возьми нож, — приказал Клеменс. — Сделаем это вместе.

— Бегите, — повторил Айк.

— Очень хорошо. — Клеменс вздохнул. — Придется самому.

Нож вонзился в тело.

— Саманта, — прошептал Айк. Мир стал белым. Нож поднялся и снова опустился. Айк слышал, как свистит его легкое. — Саманта, — повторил он.

Нож скользнул глубже.

Внезапно все остановилось. Нож со стуком упал на каменный пол.

Айк открыл глаза.

Клеменс сидел на корточках рядом с ним. Хватал ртом воздух. Руки его судорожно дергались. Он пытался оглянуться, но шея вдруг отказалась повиноваться. Потом повалился на бок.

Над ним стояла женщина по имени Ребекка. Большим и указательным пальцами она, словно ручку, держала отравленный шип. Клеменс рядом с Айком мычал, выпучив глаза. Живой, но парализованный.

Женщина посмотрела вниз, на Айка, и моргнула, как будто искала точку опоры. Он видел происходящую в ее душе борьбу — Ребекка против безумия.

— Сражайся, — прошептал Айк.

Детям нужна мать. Кто-то должен увести их отсюда — немедленно, пока хейдлы не осмелели и не вернулись. Не Айк. Он умирал. Ребекка должна побороть безумие — ради детей.

Айк держался на грани беспамятства сколько мог. Он не знал, как отпереть ее клетку. Должно же существовать нужное слово. Он должен попытаться.

— Саманта, — сказал Айк. — Вы ей нужны.

Глаза Ребекки расширились от ужаса. Потом снова стали безмятежными, и женщина запела:

— Спи, малышка.

В дверях мелькнула тень.

«Бегите», — подумал Айк.

Поздно. Тень заполнила дверной проем.

Айк больше не мог держаться. Силы у него закончились. Погружаясь во тьму, он услышал мужской голос:

— Боже, что я натворил на этот раз?

Стоя на коленях на твердой как железо земле, ангел омывал ноги Али. Он провел пальцами по ее стопе.

— Дети свободны, — объявил ангел.

Али уловила нотки разочарования. Это выдавало его вероломство. Значит, он не хотел, чтобы дети вновь увидели солнечный свет. Ангел поручил Айку увести их еще глубже. Использовал бы их, держал при себе Али и использовал ее тоже. Но что-то не сложилось.

Али тихо торжествовала. Это существо, кем бы оно ни было, не всемогуще. Его планы могут нарушаться.

— Они будут в безопасности?

— Если людские милости можно называть безопасностью.

«Милости», — подумала Али.

Интересно, какие милости ждут ее? Обрушит он на нее свой гнев или продолжит омовение? И почему открыл ей свое вероломство? Ведь это делало его уязвимым. Почти смертным. Али постаралась расслабиться.

Ангел принялся массировать подошву ее ноги.

— Пора отпереть мою клетку, — сказал он.

Его шея была гладкой, как у ребенка. Али дотронулась до нее. Нужно держаться за эту шею изо всех сил. Он хотел быть для нее всем: мужем, ребенком, учителем, учеником, хозяином, рабом.

— Тогда дай мне ключ.

Ангел встал и взял ее за руку. Они прошли по мосту из железа и серебра. Весь период выздоровления Али провела на песке перед огромным, луноподобным дворцом. Теперь наконец ангел повел ее внутрь.

То, что снаружи напоминало Тадж-Махал, внутри было похоже на все музеи, библиотеки и монастыри, которые когда-либо видела или воображала Али. Направо и налево тянулись вереницы залов с древностями, книгами и всяким хламом. Она не знала, с чего начать.

Воздух светился голубовато-золотистым светом, словно туман в Сан-Франциско за несколько минут до того, как его рассеют лучи восходящего солнца. Высокий сводчатый потолок покрывали росписи. На мраморных плитах пола даже был голубиный помет. Всюду вплетались ее собственные воспоминания. Но когда Али отогнала голоса и рассеяла слой иллюзии, коллекция древностей оказалась реальной.