— Мне ничего не пришлось им рассказывать. Это делают пленные. Разве ты не слышишь?

— Что ты там делал, Клеменс?

— Торговался.

— А дети? — спросила Ребекка.

Глаза Клеменса словно затянуло пеленой. Сквозь рубашку проступила кровь. На этот раз хейдлы пощадили его: ни сломанных костей, ни примитивной пластической хирургии. Раны и синяки выглядели свежими и не очень серьезными.

— Как тебе удалось бежать?

Они хотели узнать его тайну.

— Я не сбежал. Меня послали, — ответил Клеменс. — С предложением. Можете назвать это амнистией.

Солдаты встрепенулись. В их глазах зажглась надежда.

— Нам нужно поговорить.

Клеменс обращался к Ребекке и Хантеру.

Хантер приказал всем отправляться на свои посты. Потом повернулся к Клеменсу. Ненависть его была густой как ночь.

— Говори.

— Дети живы, — сообщил Клеменс.

Ребекка смотрела на него во все глаза.

Он расстегнул рубашку и снял с шеи шнурок. Протянул ей. На шнурке висело распятие ее матери, которое Ребекка дала Сэм в одну из наполненных страхом ночей. У нее перехватило дыхание. Мысли путались.

— Я их видел, — сказал Клеменс. — Разговаривал с Самантой.

В груди словно распахнулась дверь клетки. Из горла вырвался всхлип. Перед глазами все поплыло.

Ребекка схватила Клеменса за руку.

— Расскажите, — только и смогла выговорить она.

— Не буду лгать, — сказал Клеменс. — Они в ужасном состоянии.

Неужели так плохо? Конечно плохо — Ребекка не сомневалась.

— Да?

— Истощены. Некоторые ранены. Травмированы. — Клеменс заметил ее страх. — Не волнуйтесь, их не переделывали. Это происходит позже.

«Переделывали?»

Вот, значит, как он справляется с ужасом при взгляде в зеркало.

— Условия амнистии, — сказал Хантер.

— Все не так просто.

— Условия, — повторил Хантер.

— Вы пришли за детьми. Им это известно.

Ребекка почти ничего не видела. Слезы казались горячими.

— Да? — прошептала она.

Клеменс не отрывал взгляда от винтовки Хантера.

— Я парламентер, — сказал он.

— Назови условия, Клеменс.

— Им нужны вы.

— Зачем? — спросила Ребекка.

Разве от них осталось что-то, представлявшее хоть малейшую ценность?

— Говори, — настаивал Хантер.

— Простой обмен, — пояснил Клеменс. — Один ребенок на одного взрослого.

— Что? — прошептала Ребекка.

— Чушь собачья, — сказал Хантер.

Ребекка пыталась найти хоть какой-то выход. Бабушка любила повторять, что надежда есть всегда.

— Это всего лишь предложение. Мы можем поторговаться.

— Я уже торговался, — покачал головой Клеменс. — Сначала они просили троих за одного. Большего вы не добьетесь.

Жесткое лицо Хантера было красноречивее слов. Обмена не будет. Никаких добровольцев. Это исключено. Они пришли за детьми и готовы биться до последней капли крови, но ни один не сдастся добровольно. Все будут сражаться и умрут здесь.

— Нет, — объявила Ребекка. — Вы пойдете назад. Скажете им… — Она запнулась. — Скажите, что я… я приду. В обмен на всех детей.

Кто будет любить Сэм так, как она? Кто ночью будет укрывать ей ноги одеялом? Кто догадается спеть ей «Зеленые рукава»? И вспомнит ли Сэм мать через много лет, когда все это останется в прошлом?

— Идите и скажите им. — Ребекка торопилась, боясь, что мужество покинет ее.

Открытые миру, лишенные век глаза Клеменса выглядели древними и одновременно юными, циничными и невинными. И это шрам или улыбка?

— Уже. Я знал, что они предложат. Знал, что ответите вы. Я им сказал. Они могут получить вас. И меня.

Ее сердце наполнилось радостью.

— Вы это сделаете?

— Хватит! — сказал Хантер. — Никуда вы не пойдете. И он тоже.

— Но дети…

Хантер направил винтовку на Клеменса.

— Он солгал, Ребекка. Детей там нет.

— Америка, — выдохнул ангел.

— Да, Америка, — сказала Али. Это было на следующий день. Она по-прежнему не могла стоять. — Зачем похищать наших детей? Почему не взять их из ближайших поселений или с тропического острова, о котором никто не слышал?

— Из-за тебя, Александра. — Он начал называть ее этим именем. Похоже, скитания души Грегорио закончились. Возможно, сила притяжения увлекла ее в эту глубокую темницу, или она стала одинока, а может, еще надеялась защитить Али. Как бы то ни было, Али снова стала Александрой. — Ты бы пришла сюда, будь дети из Тимбукту или Катманду? Нет, существовал единственный способ выманить тебя из твоего маленького рая под солнцем.

— Похитить их и заманить меня под землю?

— Но ведь сработало?

Теперь Али уже не сомневалась, кто он такой. Великий инквизитор, тигр в клетке и энциклопедист. В незапамятные времена, когда это место покрывала вода, он был древним моряком, а после того как море пересохло, стал Иовом, отшельником. Обманщик, распутник и благородный революционер. Кукловод, использующий души мертвых в качестве ниточек для управления своими куклами. Чудовище.

— Наживка? — спросила она. — Дети для тебя только наживка?

— И еще матки. Разумеется, созревшие или почти созревшие. — Он был откровенен. — Или пища. Посмотрю, что из них выйдет. Через тысячу лет. Их далекие потомки могут кое-чего достичь. Или нет. Я уже ошибался. Видел проблески величия в ваших родственниках хейдлах. Совершенствовал их на протяжении тысячелетий, уверенный, что они именно то, что мне нужно. А затем их огонь погас — не спрашивай почему. Плохая наследственность. Дефект нейронных связей. Не важно почему, но они не подошли.

— А мы подходим?

Али чувствует на себе его пристальный взгляд.

— Время покажет.

— А что случится, если мы не оправдаем надежд?

Он пожал плечами.

— Тогда я переключусь на следующую юную красотку.

Его голос подобен океану, спокойный и в то же время наполненный древними жестокими штормами. Ему известно то, что всегда интересовало Али. А она знает то, что нужно ему. В этом все дело.

— Куда ты отправишься, когда будешь свободен? — спросила она.

— Все равно. Мне нужен лишь клочок земли, чтобы лежать под лучами солнца. Никакой роскоши. Подумай. У меня ничего не было, даже рубашки. Как у Адама и Евы, как у брошенного в лесу младенца.

— Ты все время говоришь о бедности и своих скромных потребностях. А я вижу у тебя за спиной дворец, построенный для тебя рабами. Как примирить одно с другим?

Он обещал устроить ей экскурсию, когда Али снова сможет ходить. И откровенно рассказал, что сделал с ней. Это выходило за грань просто насилия. Он утратил контроль над собой. Его рассказ, такой яркий и отвратительный, вызывал благоговейный страх, делал его безумие варварским и одновременно священным. Еще одна проверка, решила Али. Проверка и урок. Он предлагал ей учиться на своих страданиях. И ждать еще больших страданий.

— Империи приходят и уходят. Знаешь, сколько их я создал и опекал лишь затем, чтобы стать свидетелем их падения? Раньше Египта и Вавилона, задолго до них, были мои сироты хейдлы, гонимые, испуганные и невежественные. Они спустились под землю, и я дал им величие, а они погрузились во тьму. Потом сюда пришла Америка.

— Нет, — поправила его Али. — Весь мир. Америка лишь внесла в нашествие свою лепту.

Не «вторжения» — это было бы слишком резко. Али старалась выбирать выражения, защищая свою страну.

— Да, на нас обрушился весь мир. Но именно Америка принесла сюда яд, уничтоживший моих бедных, диких хейдлов.

— Значит, это месть? Ты забрал детей, чтобы поквитаться?

— Думаешь, я не имею права? Ваша эпидемия уничтожила всех — стерла с лица земли все поколения и племена, даже память о них.

— Не совсем. Оставшихся хватило для набега.

Где он прячет детей? Совершенно очевидно, что все его рассказы как-то связаны с ними. Он одинок, и ему — по крайней мере, пока — доставляет удовольствие ее общество.

— Мне нравится Америка, — сказал он, возвращая их разговор к началу. — Я люблю вашу воинственность, ваш энтузиазм, уверенность в себе, дух первооткрывателей. Возможно, в них мое спасение. Нужно лишь добавить немного разумного управления, хотя некоторые из ваших правителей довольно умны. Но ваши претензии на империю терпят крах. Я нужен вам не меньше, чем вы мне. Считай это Новым Заветом. Вторым пришествием «Пакс Американа». А для меня это надежда на солнечный свет. Мы справимся, Александра.