Ухватив горсть орешков, Уилл принялся грызть их, а потом стряхнул соль с масляных ладоней.

— Большинство женщин ничего не говорили мне прямо, пока не становилось слишком поздно. — Он всхрапнул, как будто сказал что-то смешное, и поинтересовался: — Ну, расскажи мне, напарник, что бы ты делала сегодня вечером, если бы не пришлось нянчиться тут со мной?

— Не знаю. Помогала бы готовить ужин, читала бы, слушала музыку, — сказала Нэнси и добавила извиняющимся тоном: — Я не слишком интересный человек, Уилл.

— И что бы ты читала?

— Мне нравятся биографии. Романы.

Уилл изобразил интерес.

— Раньше я много читал. А теперь все больше пью и смотрю телевизор. Знаешь, кто я после этого?

Нэнси не знала и явно не хотела знать.

— Я мужчина! — заржал Уилл. — Нормальный самец гомо сапиенса в двадцать первом веке!

Он закинул в рот еще орешков, скрестил руки на груди и широко самодовольно ухмыльнулся. Судя по неподвижному лицу Нэнси, он зашел слишком далеко, но Уиллу было плевать. Он тут ест и пьет, а если ей это не нравится, то это ее проблемы.

У официантки над самым краем глубокого выреза раскачивался маленький золотой крестик; когда она наклонилась, чтобы поставить на стол очередной стакан виски. Уилл посмотрел на официантку.

— Эй, а почему бы нам не поехать ко мне? Выпьем, телик посмотрим?

Терпение у Нэнси лопнуло.

— Будьте любезны счет, — сказала она, и официантка упорхнула. Нэнси мрачно заявила: — Мы уходим. Тебе пора домой.

— Разве я не это только что предложил? — промямлил он.

В кармане у него заиграла «Ода к радости». Уилл не без труда нашарил телефон, выудил его на свет и посмотрел, кто звонит.

— Черт. Нет, мне с ней сейчас лучше не говорить. — Он передал телефон Нэнси и прошептал, как будто звонящий уже мог его слышать: — Это Хелен Свишер.

Нэнси нажала кнопку «Ответить»:

— Алло, вы позвонили Уиллу Пайперу.

Уилл вылез из-за столика и направился в туалет. Когда он вернулся, Нэнси уже оплатила счет и ждала его, стоя у столика. Она решила, что Уилл еще в достаточно вменяемом состоянии, чтобы сообщить ему новость.

— Хелен Свишер только что получила из банка список клиентов Дэвида. Выяснилось, что контакт в Лас-Вегасе у него все-таки был.

— Да?

— В 2003 году он вел финансовые операции некой невадской компании «Достойная жизнь». Клиентом был генеральный директор компании, Нельсон Элдер.

Уилл боролся за равновесие, как матрос на палубе в сильную качку. Нетвердо стоя на ногах, он громко и старательно проговорил:

— Хорошо. Я поеду туда, и я поговорю с Нельсоном Элдером, и я найду этого гребаного убийцу. Как тебе такой план?

— Дай ключи от машины, — потребовала Нэнси.

Несмотря на сильное опьянение, Уилл различил в голосе Нэнси ярость.

— Ну, не надо на меня дуться! — взмолился он. — Я же твой напарник!

Они вышли на улицу, под опьяняющий теплый ветер, пропитанный солью и терпким запахом моря и водорослей. В других обстоятельствах Нэнси сделалась бы от этого мечтательной и беззаботной, но сейчас она с мрачным видом слушала, как Уилл бормочет у нее за спиной, будто Франкенштейн:

— Едем в Вегас, малышка! Едем в Вегас!

Наступил сезон жатвы — время, которое Иосиф особенно любил. Дни стояли теплые, ночи приносили приятную прохладу. Земные запахи собранной пшеницы, ячменя и свежих яблок наполняли воздух. Иосиф воздал хвалу Господу за плодородие полей, окружавших стены монастыря. Братья смогут восполнить опустевшие амбары зерном, а дубовые бочки — свежим элем. Иосиф ненавидел чревоугодие, но горевал, когда к середине лета монахам приходилось ограничивать себя в эле.

Перестройка деревянной церкви завершилась три года назад. Высокая прямоугольная башня, пронзающая верхушкой небо, служила прекрасным ориентиром для лодок и судов, приближающихся к острову. Во время службы церковь наполнялась дневным светом через треугольные окна алтаря. Длинного нефа хватало с лихвой — оставалось еще немало места на случай, если братия увеличится. Иосиф часто замаливал переполнявшую его гордость за возведение каменной церкви. Он не бывал в чужих краях, но не сомневался, что Вектисскую церковь можно поставить в один ряд с красивейшими соборами христианского мира.

Завершив строительство церкви, каменщики занялись возведением нового здания капитула. Иосиф с Освином решили, что следующим этапом станет ремонт скриптория. Его давно пора было расширить. Созданные здесь Библии и Устав высоко ценились, особенно написанные золотом и украшенные миниатюрами «Послания святого Петра». Иосиф слышал, что их читают в Италии, во Франции и в Ирландии.

Было почти три. Иосиф поспешил в трапезную перекусить и выпить эля. Желудок урчал от предвкушения. Недавно Освин наложил ограничение — только один прием пищи в день, чтобы укрепить дух религиозного братства, ослабив желания плоти. После долгих размышлений и поста, который едва был под силу тоненькому как тростинка аббату, Освин поделился своими мыслями с братьями, собравшимися в здании капитула:

— Мы должны поститься каждый день и принимать пищу каждый день. Мы должны вознаграждать наше тело более умеренно.

И братия начала худеть.

Кто-то окликнул Иосифа по имени. Он обернулся. Увалень Гатлак — до того как стать монахом, он служил солдатом — бежал за ним вдогонку, вздымая сандалиями дорожную пыль.

— Настоятель, каменотес Уберт стоит у ворот. Хочет с вами поговорить.

— Я иду в трапезную. Разве он не может подождать?

— Говорит, дело срочное, — крикнул Гатлак, пробегая мимо Иосифа.

— А ты куда спешишь?

— В трапезную, настоятель!

Уберт неподвижно стоял у входа в странноприимный дом — невысокое деревянное строение с несколькими простыми тюфяками. Издалека Иосифу показалось, что он один, но, подойдя ближе, настоятель заметил на земле у мускулистых ног каменотеса ребенка.

— Чем могу помочь, Уберт? — спросил Иосиф.

— Я привел вам сына.

Иосиф не понял, о чем речь.

Уберт вытащил вперед худого словно хворостинка босого мальчишку с ярко-рыжими волосами. Сквозь грязную драную рубашонку проглядывали ребра рахитической грудной клетки. Штаны, видимо, перешедшие от старших братьев по наследству, были слишком велики. У мальчика была белая словно пергамент кожа, сияющие словно драгоценные камни зеленые глаза, изящное, но неподвижное как камень лицо. Мальчик крепко сжимал побелевшие губы, морщась от усилия.

Иосиф слышал о мальчике, однако увидел его впервые. Что-то встревожило его — ощущение, что маленькое тельце не согрето Божественным теплом. Отец без долгих раздумий прямо в ночь рождения назвал сына Октавием — Восьмым. В отличие от брата-близнеца, чья жизнь, которая должна была стать ужасной, по воле Господа оборвалась, жизнь Октавия будет блаженно обыкновенной. В конце концов восьмой сын седьмого сына — это всего лишь еще один сын, пусть даже и рожден седьмого числа седьмого месяца 777 года! Уберт молился, чтобы сын стал сильным и плодовитым каменотесом, как отец и братья.

— Зачем ты привел его? — спросил Иосиф.

— Хочу, чтобы вы его взяли.

— Зачем мне твой сын?!

— Я больше не могу содержать его.

— У тебя есть дочери. Пусть они позаботятся о мальчике. Да и ты, по-моему, не голодаешь.

— Ему нужен Бог. А Бог здесь.

— Бог повсюду.

— Здесь он сильнее всего, настоятель!

Мальчик упал на костлявые колени и принялся пальцем выводить на земле узор из кругов. Отец схватил его за волосы и заставил встать. Мальчик вздрогнул, но не издал ни звука.

— Моему сыну нужен Бог, — настаивал Уберт. — Я хочу посвятить его жизнь религии.

Иосиф слышал, что мальчик молчаливый, погружен в свой какой-то непонятный мир, совсем не интересуется ни братьями, ни сестрами, ни другой деревенской ребятней. Его кормила грудью соседка, но мальчик с первых дней ел без аппетита. В глубине души Иосиф не удивился, что ребенок стал таким, — он ведь присутствовал при его странном появлении на свет.