Пьера принимается за дверь и своими протезами легко снимает ее с петель. Я иду сзади.

В гостиной отец и дочь сидят за столом.

Едят макароны с соусом.

«Извините меня, синьор… Я без ума от вашей дочери Пьеры. Я хочу жениться на ней…»

Этот ублюдок поднимается из-за стола и бросается на меня, пытаясь удушить, при этом говорит:

«Да что ты себе позволяешь… Ты с ней едва знаком. Я тебя убью!»

Я не могу ни говорить, ни дышать, ничего не могу. К счастью, Пьера протягивает свою механическую руку и отрывает его от меня. Отшвыривает его на диван.

«Извини, папа. Но мы с Марио любим друг друга».

Сестра даже не двинулась. Ест себе как ни в чем не бывало.

Мы выходим, держась за руки. Но как только оказываемся снаружи, Пьера начинает пищать.

«Это отец! Он меня поставил на сигнализацию!» — плачет она.

«Не беспокойся! Это от „Кобры“. Это просто!» — говорю я ей.

Беру пульт и отключаю ее.

«Пошли. Мир ждет нас», — говорю я наконец, сжимая ее стальную ладонь.

Мне хотелось бы выразить кое-кому благодарность. И я это делаю.

Прежде всего Луизе, моей сестре и все остальным, кто живет рядом со мной.

Потом тем, кто с потом и кровью разбирал мои каракули: Луизе Браначчо, Карло Гульельми, всему «Интерфильму»: Лаурентине Гуидотти, Франческо Мартинотти и Фульвио Оттавиано. А также Андреа Канне, Стефано Копе, Эзе Де Симоне, Анатоле Фукассу, Альберто Пиччинини, Раймонде Гаэтани, моим отцу и матери.

Я хотел бы выразить бесконечную благодарность всем, кто своими словами успокаивал мою беспокойную натуру, помешав мне впасть в глубочайшую депрессию и дойти до самоубийства или наполеоновской мании величия.