Ансельм Фраска, в огромных очках, выстрелил в скотину, которая собиралась сбросить вниз телевизор.

Пуля вошла ему в шею и вышла через затылок.

Что случилось? — подумал Гаэтано.

Это было похоже на пчелиный укус. Только в три миллиона раз болезненнее. Он поднес руку туда, где стало больно, и обнаружил, что там дыра. Дыра, в которую можно вставить пол указательного пальца. Он посмотрел на свою ладонь. Красная от крови.

У него подогнулись ноги.

Чтобы не упасть, он еще крепче впился в ляжку Мастифа и спросил лишь: «Что со мной сделали, Мастиф?»

Тот, казалось, оцепенел. С телевизором над головой. Гаэтано не мог видеть ни его глаз, ни его лица.

Все плыло.

Он услышал только далекий голос:

«Эти уроды выстрелили в тебя. Попали в голову…»

Хватка на ляжке Мастифа ослабла, и Гаэтано почувствовал, как это затягивает вниз, в бездну. Он видел свои руки, соскальзывающие по джинсам Мастифа.

Он пытался сомкнуть пальцы, но те сделались ватными.

«Я падаю. Помоги мне!» — пробормотал он.

Наверное, он говорил слишком тихо, потому что этот дефективный по-прежнему стоял неподвижно, держа проклятый телевизор. Потом наконец Мастиф швырнул телевизор вниз и протянул руку, чтобы ухватить Гаэтано.

Тот протянул руку тоже.

Слишком поздно.

Кончики их пальцев соприкоснулись на мгновение.

Гаэтано понял, что это конец, что ему больше нечего беспокоиться о потерявшихся ребятах, о графине, о Котиконе Анджеле, о женщинах и своем будущем.

Тьерри Маршан сидел с закрытыми глазами. Он ждал, когда пройдет опьянение и он сможет подняться на ноги.

«Сони Блэк Тринитрон» с 58-ю каналами упал прямо на него.

Размозжил голову и убил наповал.

Ему не было больно.

Сразу вслед за этим в нелепую смесь французской плоти с японской техникой приземлилось безжизненное тело Гаэтано Коццамары.

«Проклятые стариковские глаза!» — пробормотал себе под нос Ансельм Фраска.

Он поразил кого-то, и тот свалился вниз.

Неплохо!

Но ему не удалось попасть в ту скотину, в которую он целил. Чуть-чуть.

Он быстро перезарядил карабин. Он не хотел, чтобы зверь снова забрался в свою нору.

Прицелился и снова выстрелил.

Ружье разорвалось в его руках.

Микеле Тродини услышал взрыв прямо у себя за спиной, а дедушка завопил как резаный.

Микеле обернулся и увидел, что он скачет по балкону, как лягушка, которую током дернуло. Подпрыгивает, точно двадцатилетний. Как минимум метра на полтора.

Потом он заметил, что у деда кое-чего не было. Не было одной кисти. Рука оканчивалась запястьем. Ни ладони, ни пальцев. Их не было совсем.

Отец был слишком занят последними фейерверками, чтобы заметить, что творится вокруг. Лицо его было в копоти, рубашка разорвана, глаза безумные.

«Папа! Папа!» — позвал Микеле и потянул его за руку.

«Чего тебе? Разве не видишь, что победа уже почти у нас в руках. Почему не запускаешь ракеты…»

«Папа! Дедушка…» — сказал Микеле сквозь слезы.

«Ну что ещ…»

Господин Тродини закрыл рот руками. Дедушка упал на пол, зажимая обрубок другой рукой.

«Дед Ансельм!» — позвал господин Тродини.

«Ее больше нет. Ее больше нет. Такое в бою часто случается!» — прохрипел старик с искаженным от боли лицом.

«Как так часто случается! Дед…»

«Не беспокойтесь обо мне. Я одного прикончил. Вы продолжайте. Мы почти прорвались…»

«Учись, Микеле! Твой дед — герой. Надо немедленно отвезти его в больницу. Давай найдем руку. Можно пришить…»

Папа и сын отправились на поиски руки, оставив деда страдать в одиночестве. Неприятельский огонь был силен как никогда.

Ее не было.

Этой проклятой руки не было. Они везде посмотрели. В геранях. В розах. В маленьком цементном бассейне с рыбками.

Ничего. Руки не было.

Потом Микеле наконец увидел ее. «Вот она, вот она, папа! Она там!» Она упала вниз. На парковку. На капот универсала «форд-эскорт».

«Сбегай, Микеле. Подбери ее!» Микеле не пришлось просить дважды.

После совместного вторжения в мир викингов Кристиан и Рыбий Скелет пошли разными психоделическими путями. Скелету казалось, что он — «Дайтан-3», японский робот. Он чувствовал, что кости у него хромованадиевые, кулаки — титановые, и он готов к битве с чужаками, пришедшими бог весть откуда.

Кристиан же постоянно доставал и клал обратно в воображаемую кобуру свой серебряный кольт. Он ощущал себя великолепно, одетый как Баунти Киллер [9]. В сапоги, покрытые пылью Сьерра Невады, плащ и шляпу, надвинутую на глаза.

«Послушай, не пойти ли нам куда-нибудь? Я больше не могу здесь находиться… Я устал ждать черную смерть. Я себя чувствую достаточно активным. Хочу пойти в социальный центр и раздолбать его на хрен» — произнес Рыбий Скелет металлическим голосом.

«Что за черная смерть?»

«Забей. Времени сколько?»

«Да, не знаю… почти полночь, наверное. Ты уверен, что хочешь куда-то идти? В этом салуне не так уж плохо».

«Нет. Пойдем», — сказал Рыбий Скелет, двигаясь, как будто он механический.

«Ладно. Пошли. Только нам предстоит нелегкое испытание. Если пройдем через кухню — свободны как ветер. Если мать меня засечет в таком виде, пошлет на перевоспитание к дону Пикки [10]. В общем, надо сосредоточиться. Надо, чтоб мы выглядели нормально. Спокойно, как нормальные люди. Пойдем по очереди. Если пойдем вдвоем, заржем, и она все просечет».

«Ладно».

«Тогда иди первым. Погоди, послушай. Откроешь дверь, помашешь всем рукой, и не говори ничего, а то все завалишь. Хотя нет, это будет еще подозрительней. Значит, так. Ты должен сказать: „С Новым годом и всего наилучшего!“ Так будет нормально. Потом пойдешь к двери как ни в чем не бывало, спокойно, выйдешь и подождешь меня. Ясно?»

«Ясно».

«Сможешь?»

«Смогу».

«Ладно. Тогда иди. Я за тобой».

«Ну, я пойду?» — спросил Рыбий Скелет немного нерешительно.

«Иди. Ты сможешь».

Рыбий Скелет механическими движениями надел на себя бронированные вольфрамовые одежды — то есть свою собственную кожаную куртку — и вскинул на плечи рюкзак.

Гости разбежались, как мыши с чердака. Все прошмыгнули, один за другим, в кабинет, оттуда в коридор, а потом наружу, на лестничную площадку.

«Мамочка, я молодцом держалась, ты видела? Твоя малышка держалась молодцом… Я их выгнала…» — сказала тогда вслух Джулия. Она знала, что матери тут нет. Я еще не настолько чокнутая.Она знала, что милаямамочка в отпуске в Овиндоли. Но что, разве плохо делать вид, будто она тоже тут, рядом со своей любимой дочкой, отмечает этот прекрасный Новый год?

Как было бы здорово!

Превратили квартиру в свинарник.

Потом она сообразила, что полночь еще не наступила.

Нужно сначала выпить.

Выпить за новую Джулию. За женщину, которая умеет себя поставить. За женщину, которая никому не позволит сесть себе на шею.

Она увидела, что эта плоскогрудая, там, под диваном, приходит в себя. Еле-еле шевелится и что-то мычит. Хнычет вполголоса. Под носом — лужа крови.

Джулия подошла. Несколько мгновений глядела на девицу. Уперла в поясницу руки и пнула ее, не слишком сильно, в бок.