Джад смотрел им вслед, пока машина не скрылась из глаз. Даже когда звук ревущего мотоцикла растаял в воздухе и Сэм его больше не слышал, Джад все еще продолжал стоять на том же месте.
4
– Николь! Где ты была? Ты видела Бостока? – Ли Бартон выкрикивал эти короткие фразы на бегу, пересекая автостоянку. За ним неслась Сьюзен в своем костюме Стана Лорела.
– Я была там. – Николь кивнула в направлении леса.
– Босток?
– Да. Я видела Бостока. Он мертв.
– Мертв?
– Брюхо вспорото, глотка перерезана.
– Как? Неужели ты...
– Шпагой. Нет, это сделала не я... и не спрашивайте кто: это был неизвестный. Очень странный неизвестный.
Она продолжала идти, пока не достигла автомата, торговавшего напитками возле Гостевого центра. Николь прицелилась и хорошенько стукнула его ногой. С выражением удовольствия на лице она услышала гулкий удар, а затем лязганье банки, упавшей в приемник.
Банку она открыла тут же.
Холодная. Благодарение Богу, ведь электричества здесь нет, а все энергетические кабели кончаются на границе этого крохотного кусочка земли 1999 года.
Николь посмотрела на Ли и Сью, которые наблюдали за ней с выражением опасения, что она вот-вот взорвется, начнет кричать, а потом бросится в реку, чтобы утопиться, не вынеся выпавших на ее долю испытаний. Сама-то она внутренне была совершенно спокойна.
«Возможно, это шок, – сказала она себе. – Ладно, если это шок, то он защищает меня от совершенно сюрреалистичных происшествий». Воспоминание о том, что произошло всего лишь десять минут назад, все еще было свежо в ее памяти. Каждый раз, как Николь прикрывала веки, она видела валяющегося на спине Бостока и лежащий на его ногах ком окровавленных внутренностей. Таким же ярким было и воспоминание о блондине в средневековом костюме и о дополнительной паре глаз, которые смотрели на нее из живота этого блондина.
– Ну и клево! Это косточка для тебя, Сальвадор Дали!
И она вспомнила юношу с ангельским лицом, так нежно поцеловавшего ей руку, прежде чем танцующей походкой скрыться в лесу.
Захватив банку, Николь направилась в тень дуба, стоявшего почти на краю автомобильной стоянки. Она понимала в каком-то отстраненном это-меня-совсем-не-касается смысле, что Ли и Сью задают ей вопросы касательно того, как она себя чувствует и все ли о'кей?
А ей нужно было только одно: посидеть как можно дольше в тени дуба, попивая холодный «Доктор Пеппер».
(О нет, в нормальном состоянии Николь ненавидела этот «Доктор Пеппер». Она считала, что это отвратительный напиток, переслащенный, что от него у нее на зубах оседает какая-то пленка. «Но какого дьявола! – думала она. – Сейчас-то времена ненормальные! Или Бог, или дьявол спятили и переписали заново код реальности». И сейчас самое главное для нее то, что в руке у нее холодная банка. Так что все о'кей. Очень даже о'кей.)
По дороге к дубу Николь все время поглядывала на опушку леса, как бы ожидая, что оттуда на нее сейчас же выпрыгнут какие-нибудь новые чудеса. Но какие могут быть чудеса после того, как она видела юношу с глазами на животе? Скачущие люди с козлиными ногами и копытами? Кентавры с лошадиными крупами и прекрасными мускулистыми торсами мужчин? А почему бы и не русалки, плещущиеся в реке и обдающие брызгами, летящими от ударов их рыбьих хвостов, людей, которые любуются на них с берега?
Она знает: случиться может все что угодно. И не имеет значения, что все так сюрреалистично и зыбко. Она попала в мир чудес, видений и чудовищ. Это убеждение сидит в ней так же прочно, как пара глаз в животе...
О какая хрень...
Надо посидеть в тени. Сидеть долго, ощущая под собой знакомую прочность земли. Мир серый, он все кружится, кружится... И язык весь оброс шерстью...
Она села и прислонилась спиной к стволу дуба. Но еще до этого она успела заметить, что из дерева торчит переднее колесо и руль велосипеда.
Велосипед, решивший стать деревом?
Дерево, захотевшее стать велосипедом?
Черт с ними. Велосипед, сросшийся с деревом, это мелочь. С этим она справится. Это проще азбуки.
Николь сделала большой глоток. Закрыла глаза и стала ждать, чтобы ее внутреннее "Я" нащупало устойчивую центральную точку.
Тогда, быть может, когда она в следующий раз откроет глаза, мир перестанет казаться таким безумным.
5
Когда Сэм вернулся снова в центр Кастертона, он просто глазам не поверил.
– Что ж, ты только погляди на нашего приятеля мистера Карсвелла, – устало сказал ему Джад. – Разве это не образцовый английский джентльмен?
Примерно на середине Хай-стрит, чуть отступя от линии прочих домов, находился старенький коттедж. В его небольшом палисадничке стояло с полдюжины столов, накрытых скатертями, которые чуть что не светились под лучами яркого солнца. К одному из деревьев в садике прикреплена доска:
НЕ ПРИШЛО ЛИ ВРЕМЯ ДЛЯ ЧАШЕЧКИ?
ЗДЕСЬ ПОДАЮТ ЧАЙ, МОРОЖЕНОЕ И САНДВИЧИ
Чуть ниже мелом было приписано суровое предупреждение:
Для получения полного ленча надо предъявить продовольственную карточку. Сахар выдается при его наличии. Джентльменов, которые плюются, здесь не обслуживают.
А на картонке, свисающей с калитки, было написано:
Да, у нас есть бананы! (только по штуке на посетителя)
В тексте этого объявления чувствовался рвущийся наружу восторг. И когда Сэм взглянул на посетителей, сидевших за столиками, он убедился, что все они действительно ели бананы – фрукты, которые во время войны встречались реже, чем яйца вымершей птицы додо. Сейчас, в послевоенном Кастертоне, который все еще угрюмо цеплялся за продовольственные талоны, есть бананы было делом весьма серьезным. Клиенты, пуская в ход вилки, ели их священнодействуя, кусочек за кусочком, а вдумчивое выражение их лиц свидетельствовало, что они наслаждаются необычайным вкусом забытых фруктов.
Карсвелл, однако, бананов не ел. Он кушал сандвичи, сделанные из тоненьких кусочков хлеба, который по цвету был ближе к серому, нежели к белому.
Карсвелл помахал им рукой, предлагая присоединиться.
– Исключительно противные сандвичи. Огурцы имеют текстуру утильной резины, – сказал он, небрежно кладя сандвич обратно в тарелку. – А вот чай вам могу предложить. – Он щелкнул пальцами, подзывая служанку – девочку лет четырнадцати. – Еще две чашки и чайник вашего чая. Спасибо, Дженни.
Когда служаночка убежала, Карсвелл улыбнулся одной из своих двусмысленных улыбок, что была холоднее январского утра, и пробормотал:
– Могу сказать не кривя душой: обслуживание здесь не хуже чая. Рекомендую пить его с молоком. Сахара, боюсь, нет. Девочка сообщила мне, что корабль, который вез сахар в гавань Скарборо, наткнулся на блуждающую мину. Стало быть, океан сейчас стал немного слаще, чем эта викторианская булочка, сделанная из губки.
Джад нахмурился.
– У нас нет монет сороковых годов. Как вы...
Карсвелл поднял вверх мизинец левой руки.
– Я заложил перстень с этого пальчика. Не волнуйтесь, рядом с пробой стояла дата «1906», так что никто не сможет насторожиться и доказать, что мы фактически происходим из второй половины этого столетия. – Он говорил своим презрительным тоном, громко, не заботясь о том, слышит его кто-нибудь или нет. – Ну и как? Удалось вам справиться со своей таинственной миссией?
– Да, – коротко ответил Сэм.
– Надеюсь, она не была слишком опасна? Никаких попыток нарушить покой Женских Вспомогательных Сил?
Сэм холодно сказал:
– Джад хотел повидать родителей.
– О? Чудненько! – Карсвелл произнес это слово мягко, но сумел внести в него столько сарказма и наглой насмешки, что Сэм скрипнул зубами. Карсвелл ясно дал понять им, что смотрит на них как на пару никчемных сентиментальных идиотов.
Сэму очень хотелось в нескольких ядовитых фразах объяснить Карсвеллу, что отнюдь не все люди обладают сердцем из камня, но остановился. Циника Карсвелла этим не проймешь. Когда служаночка принесла чашки с блюдцами и поставила их перед Сэмом и Джадом, Карсвелл сказал: