Сэм окинул взглядом ряды сидящих.

– Некоторые из них кажутся по-настоящему потрясенными. Но никто, даже ради спасения жизни, не может определить причину испытанного шока. – Он снова перевел взгляд на Зиту. – Самое разумное – вызвать сюда «скорую», и пусть ими займутся врачи. – Сэм вынул из кармана сотовый телефон.

– И что же ты им скажешь? – спросила продолжавшая пребывать в изумлении Зита.

– Чтоб прислали врачей... машины... – Сэм пожал плечами, что было скорее выражением его собственной растерянности, нежели реакцией на вопрос Зита. – Некоторые из здесь присутствующих явно нуждаются в больнице.

– Но что с ними стряслось? Коллективные сны? Дежа-вю? Предчувствия опасности? Ведь физически они кажутся совершенно здоровыми?

– Согласен. Но... – За этим «но» должно было последовать нечто рациональное, хотя бы объяснение того, что Сэм скажет дежурному «Скорой». В самом деле – что? Что пятьдесят человек только что одновременно получили неприятные «ощущения»? Надо думать, подобное заявление котировалось бы даже ниже, нежели вызов пожарной команды для снятия с дерева котенка или сообщение какого-нибудь идиота в полицию, что у него под кроватью поселились марсиане.

Отбросив эту мысль, Сэм нажал кнопку вызова, продолжая убеждать себя, что все равно все эти люди испытали сильнейший шок, потрясший основы их сознания. Что это было? Токсичные выбросы фабрики за холмами? Сверхзвуковые волны? Спонтанное нарушение кровообращения? Не важно! Людям нужна помощь!

Сэм нажал кнопку и приложил к уху телефон.

Услышал он только какие-то шумы.

Попытался еще раз.

– Черт бы их побрал, – сказал он, злобно глядя на телефон. – Постой-ка! У вас же номер «Скорой» не 911, верно?

Зита покачала головой, ее коса с шорохом метнулась в другую сторону.

– Нет. 999. Что ж, вызывай, хоть я и не представляю, что ты скажешь дежурному.

– Когда увижу мост, тогда и подумаю, как через него переезжать. – Сэму даже удалось улыбнуться. – Я же главный режиссер программы! Самая важная из всех дерьмовых шишек на ровном месте! Так, говоришь, 999?

Она кивнула, и Сэм стал набирать номер.

– Будь оно все проклято! – сказал он, когда в трубке послышалось все то же мелодичное бульканье и посвистывание. – Не могу пробиться. А батарейки в порядке. Должно быть, тут внизу плохой прием. Окаянная глубокая дыра!

– Но я же дозванивалась отсюда! – Зита достала свой телефон. – Воспользуемся моим.

Несколько раз она набирала номер, тяжело вздыхая при очередной неудаче.

– Печально, – сказала она, крепко прикусив свою красную губку и одаривая телефон злым взглядом. – А батарейка и у меня свежая. Надо думать, сейчас вообще плохой прием.

– Что ж, может, и нет нужды вызывать «скорую». Видишь, народ уже приходит в себя. То, что вызвало у них этот шок, начинает постепенно выветриваться.

– Но что на нас такое обрушилось? Я чувствую себя так, будто кто-то сунул мне в голову миксер и перемешал все мозги.

Сэм помолчал, явно раздумывая.

– В последний раз, когда у меня было такое же ощущение, я сидел на груше и в меня била молния.

– Помню, ты говорил об этом. Но тебя ведь не покалечило?

– Не-а. Ни вот столечко. Брови сгорели, вот и все дела. Но моим друзьям досталось куда больше. Они умерли, еще не долетев до земли. Молния, знаешь ли, штука странная.

– Ты думаешь, нас здесь – в амфитеатре – поразила молния? – Зита обвела взглядом ряды сидящих. Сэм понял, что она ищет обугленные пятна и струйки дыма. Но и он не видел тут ничего похожего. На первый взгляд все было в норме.

– Может быть.

– Но, благодарение Богу, никто не был убит.

– Смотри, люди встают. Пошли, – сказал он, чувствуя себя куда лучше теперь, когда он наконец увидел свет там, где только что была одна черная мгла. – Разве мы не собирались подкрепиться рыбой и чипсами?

Они подошли к стоянке у амфитеатра. Их машина стояла прямо на ярком солнечном свету, и вид у нее был такой, будто она еще не решила, то ли ей остаться твердой, то ли превратиться в полужидкое желе.

Сэм снова взялся за телефон.

Опять ничего, кроме посвистывания и бульканья.

– Если где-нибудь поблизости зарождается магнитная буря, она вполне может вызвать непрохождение сигналов.

Зита вдруг остановилась как вкопанная. Руки полусогнуты, брови нахмурены, лицо такое, будто что-то мучительно вспоминает.

– Сэм, – сказала она почти шепотом, будто увидела нечто, чего никак не ожидала встретить, – Сэм, я не голодна.

– Это из-за шока так кажется. Пошли. – Сэм ободряюще улыбнулся. – Прописываю тебе большую кружку крепчайшего горячего чая с тройной порцией сахара. Сразу почувствуешь себя... Зита! Зита! Тебе плохо?

Она, не открывая рта, водила языком по губам, будто отыскивая там кусочки непроглоченной пищи.

– Сэм, я не хочу есть потому, что недавно поела. До сих пор у меня во рту вкус рыбы.

– Да нет же! Мы только-только собирались...

– Позавтракать? Знаю. Но я чувствую себя сытой. А ты?

– Пожалуй, готов рискнуть. И поискать свой аппетит по дороге в кафе.

– Сэм! – Зита шагнула вперед, схватила Сэма за руку и развернула лицом к себе. Ее большие карие глаза были серьезны. Она ухватилась за хвост весьма многообещающей тайны и вознамерилась узнать, что за ней кроется. – Мы же ели! Ты помнишь?

Сэм чувствовал, как заблудившаяся на его лице улыбка становится все более натянутой и неприятной.

– Невозможно! Мы же только что вышли из амфитеатра! А до этого прогуливались по окрестностям.

Зита трясла головой, будто искала слова, которые помогли бы ей справиться с ее состоянием и объяснить его.

– Верно, но потом мы ели в кафе в Кастертоне. Рыбу и чипсы. А на десерт – «Пятнистого парня». Ты же помнишь это? А? Или мы оба видели один и тот же сон?

И в это мгновение Сэму показалось, что сама земля разверзлась у него под ногами. Он понимал, что эта пропасть, такая бездонная и темная, ведет прямо туда – в ад. Или к безумию. Точно куда – он не знал.

Конечно, можно было отступить, притвориться, что все это приснилось ему, когда он задремал в амфитеатре. Но можно было поступить иначе – шагнуть, так сказать, вперед и с грохотом полететь вниз – в эту темную вопящую неизвестность.

Он взглянул на Зиту.

Она сняла солнцезащитные очки и смотрела ему прямо в глаза.

Черт подери все!

Его же воспитали честным и правдивым. И он понимал, как это важно – быть честным с самим собой. Самообман – самая страшная из всех форм лжи.

Надо сделать этот шаг вперед, надо рискнуть, надо рискнуть последствиями, которые связаны с этой пропастью, которая разверзлась вовсе не в асфальте шоссе, а в его собственном уме.

Он облизал внезапно высохшие губы.

Они отдавали уксусом.

А желудок уверял, что он только недавно подзакусил.

Осторожно, будто делал это первый раз в жизни, он поднял руку и стал смотреть на циферблат часов.

– Они показывают два. А вот тут, – Сэм прикоснулся ко лбу, – время куда более позднее. Мои желудочные часы утверждают, что мои наручные часы или отстают, или даже останавливались, а потом снова пошли – ведь сейчас они явно работают. – Сэм говорил медленно и серьезно, как будто он изучал проблему часов, но ни на минуту не забывал о пропасти, существовавшей в его мозгу. Он не испытывал ни малейшего желания поскользнуться и рухнуть в нее, то есть в безумие, а именно туда могла завести его торопливая речь и незнание того, что ему придется сказать дальше. – И еще... Я помню кафе, где по стенам висели фотографии и рисунки щенков. Помню человека в форме частного охранного агентства, который уронил сахарницу со стола на свои брюки и сказал... – Сэм жестом показал Зите, что ждет продолжения, которое или докажет ему, что он разумен, или сбросит его в пучину безумия.

– "Ух ты! А я-то считал, что я и без этого мужчина-конфетка!" И тогда все засмеялись, – сказала Зита.