Итак, мы видим, что независимо от моих действий в достаточно реалистичном, со многими подробностями сне возникло абсолютно чуждое мне в жизни персональное прошлое. Действительно, я много лет назад учился, но у меня не было таких друзей, я никогда не видел такого учебного заведения, в общежитии я никогда не жил и т.д. и т.п. Что же общего в обоих коротко описанных снах? Это прошлое спящего, вымышленно доделанное и подогнанное. Не то, что только должно было наступить, ибо это вытекало из приснившейся ситуации (как ксендз я, естественно, должен был произнести в нужную минуту проповедь, а как студент – явиться в аудиторию и ждать профессора). Зато чувство того, что это было прошлым моей приснившейся биографии, возникло и как-то сопровождало меня внутри сна каждый раз с такой же уверенностью и обыкновением, с какой наяву я мог бы вспомнить мое настоящее прошлое.

Итак, центральная фантоматика только тогда может оказаться «окончательной инстанцией» переживания реальности бытия, когда сумеет снабдить фантоматизированного человека не только актуальной, скажем, выбранной для него «из каталога» иллюзорной реальностью, но, кроме того, «приклеит» к этой иллюзии прошлое, удивительным образом так правдиво изображающее, что именно это прошлое было единственным в биографии и что более подлинного быть в ней не может.

Итак, сон, кажется, можно внушить, наполнить содержанием, так что сам мозг без «наружного постороннего воздействия» сможет генерировать «вымышленные» сюжеты, а их иллюзорность можно будет распознать только после пробуждения. Значит, в начале пути каждый из нас, как солдат, носит в ранце «виртуальный маршальский жезл», носит в себе перспективную силу переживаний – да, ты был тем, кем не являешься и никогда не был, – и уже это создает принципиальную возможность (пока что) возникновения ненаркотической «центральной фантоматики».

Возможно, стоит на полях этого эссе добавить, что есть снотворные средства (горы барбитуратов), которые сводят на нет работу мозга в области сновидений, и это происходит не без вреда для мозга, особенно при длительном употреблении таких гипнотиков, а также есть средства другой группы, которые не нарушают способности переживания сновидений, а иногда даже их усиливают (в случае вышеупомянутых цветных и/или кошмарных снов).

Как мною было сказано, мы не имеем понятия о том, зачем нужен сон, а располагаем только гипотезами, утверждающими, что сам факт суточной смены дня и ночи, света и тьмы, является основной причиной, вызывающей сон (так наступление зимнего периода может быть фактором, вынуждающим некоторых животных впадать в спячку). Такие гипотезы нельзя ни четко обосновать, ни назвать ложными. Кроме того, мы не знаем, почему тот, кто в течение многих дней и ночей не имеет возможности спать (это использовали даже в качестве пытки, например в застенках КГБ), подвержен галлюцинациям и состояниям помрачнения. На уровне причинной связи это все еще не понятно.

О патологических состояниях и их границах, где трудно отличить сон от яви, я умолчу, ибо и это отвлекло бы нас от основной темы. По крайней мере можно скромно сказать: периферийная фантоматика, действующая на мозг в «реальном настоящем времени», уже не является странной выдумкой Лема, а стала действительностью, в которую большие концерны (например, SEGA) инвестируют многие вполне реальные миллионы долларов.

Возможности центральной фантоматики пока еще являются проблемой будущего, поскольку – парадокс – о функциональном строении мозга в черепной коробке человека мы знаем несравнимо меньше, чем о функциональном строении созданного и запрограммированного нами компьютера любого поколения.

В конце добавлю, что мы сможем найти разницу между принципиально «бесконтекстными» языками программирования компьютеров и языками, контекстно связанными со значениями (в семантике), если только обеспечим компьютеры (работающие не итерационно, шаг за шагом, последовательно, а полипараллельно, одновременно) огромной памятью, активизируемой контекстно, что позволит пропасти, зияющей между «живым мозгом» и «цифровым протезом», каковым является компьютер, уменьшиться, быть может, даже до нуля...

Вышеизложенный текст, в котором данные из психологии сна «перемешаны» с «компьютерологическими» вкраплениями, я написал умышленно, поскольку лица типа «хакеров» легко впадают в новый вид мономании, высказывая свое чрезмерное восхищение архитектурой hardware и software вместо углубления в понимание психических процессов, а тем самым и созидательных, и «понимаемых» посредством языка, связывая успехи в разработке программ исключительно с вычислительной мощностью brute force. Если бы в самом деле для этого достаточно было бы в системах, предком которых была машина Тьюринга, в миллионы раз ускорить data processing, то мы бы уже теперь обладали компьютерами равными или превосходящими интеллект людей, но не все так легко и так просто.

Компьютер, который сможет и даже будет должен спать и видеть сны, а затем расскажет нам содержание того, что ему приснилось, без выдумки и фокусничества программистов, встанет на путь соперничества с человеком. Слова, произнесенные одним французским доминиканцем в 1948 году, что после возникновения кибернетики Винера возник призрак машины, способной осилить задачи, которые ставят перед управлением целым государством и даже целым миром – может, для добра, а не для зла людям, – те слова тогда никто серьезно не воспринял.

Но хаос сегодняшнего посткоммунистического времени показывает, что такая машина, которую я негативно оценивал 30 лет назад в упоминаемой уже «Сумме технологии», сегодня в этом перевернутом мире, вероятно, была бы полезной... Это, возможно, оказалось бы даже проще по сравнению с конструированием машины, «наделенной сознанием», но это скорее уже тема для отдельной статьи.

P.S. Кто захочет ознакомиться с тем, что я здесь рассказал, более широко, может обратиться к первому изданию книги «Summa Technologiae», WL, Краков, 1964, но это сделать нелегко, так как тираж составлял только 3000 экземпляров, и я сам уже нигде ее достать не могу (кроме одного моего авторского экземпляра).

Tertium comparationis[44]

Вышеприведенный заголовок в обоих изданиях книги господина Ендрашко «Латынь на каждый день» означает «третья вещь, служащая мерой для сравнения двух других». Я тоже считал именно так, пока не прочитал в «Словаре иностранных выражений и иноязычных оборотов» Копалиньского, что эти же латинские слова означают: «основание для сравнения, предмет (состояние вещей), имеющий общие черты с двумя сравниваемыми друг с другом предметами (состояниями вещей)». Однако это не одно и то же. Я придерживаюсь определения Копалиньского, поскольку оно мне необходимо для эссе, в котором собираюсь высказать настолько важные идеи, насколько и неосуществимые, а именно о направлении философии, сконцентрированном на сходствах (постулируемых) и различиях (фактических) компьютера (как «конечного автомата») и человеческого мозга.

Эти автоматы, в свою очередь, затрагивают теорию рекуррентных функций и алгоритмов, и в связи с этим они вовлечены в известное доказательство Гёделя, но проследить развитие такой генеалогии компьютеров в пределах данного эссе просто не удастся. Вместе с тем отсутствие только что названной философской перспективы замыкает все развитие компьютеров и теории той информации, которая им подвластна, в своего рода – без колебания использую, может быть, слишком сильную формулировку – техническо-вычислительном гетто. Можно было бы допустить нападки на мою категоричность, ссылаясь на многочисленные работы специалистов computer science, каковым является Джозеф Вейзенбаум, и заканчивая более известным трудом братьев Дрейфусов (возможно, изданным уже и на польском языке).