— Тогда, джентльмены, скажите мне: где Фрэнсис Тамблти?

Кейн бочком придвинулся ко мне, и я мог лишь надеяться, что он не выдаст себя, схватив меня за руку или, хуже того, упав в обморок. Если он и собирался заговорить, то ему удалось издать лишь что-то похожее на стон, который мне пришлось заглушить своими словами, придав им оттенок негодования.

— Сэр, судя по вашему вопросу, может сложиться впечатление, что вы обвиняете нас в… соучастии в этих преступлениях. Я не желаю даже…

— Господа, — прервал меня инспектор тоном не менее гневным, чем мой собственный, — не вы ли предоставили мне самому устанавливать факт существования близких, оченьблизких отношений между мистером Кейном и доктором Тамблти? Вы. И я этот факт установил.

Далее, американцы проинформировали меня о том, что этот Тамблти личность темная, подозрительная, и его связь с такими джентльменами, как вы, вызывает у меня немалый интерес.

— Вы хотите сказать, инспектор, что доктор подозревается в этих убийствах?

— Он, мистер Стокер, является тем, с кем я очень хотел бы поговорить, кого мне очень хотелось бы допросить.

— Однако он может подозреваться не в большей степени, чем сотни другихлюдей, в настоящее время задержанных полицией. Газеты сообщают…

— Я не читаю газет, мистер Стокер.

— Похоже, так оно и есть. И вообще, разве вы уделили должное внимание только что опубликованным посланиям, исходящим, несомненно, от самого убийцы, в которых он предупреждал…

— Я скажу вам больше, мистер Стокер. Письма, о которых вы говорите, сейчас тщательно изучаются, и, замечу, среди них большое количество ложных, просто сбивающих с толку. Признаюсь, я телеграфировал в Америку и просил, чтобы мне прислали образцы почерка доктора Тамблти.

— Вы… ожидаете совпадения? — удалось выдавить Кейну.

— А мне следует этого ожидать, мистер Кейн? Вы уж оставьте, если можно, эту заботу на мою долю. А то ведь ваше вмешательство вполне может стоить еще одной жизни.

Взгляд Кейна заметался между мною и Эбберлайном.

— Я… я… — начал было он.

— Томми, — с жалостью сказал я. — Инспектор слишком занят, чтобы остаться, но вот я не отказался бы от чашки чаю. Не будешь ли так добр?..

И я указал подбородком в направлении кухни.

— Ни жены, — заметил Эбберлайн, — ни даже горничной?

Я дал ему волю предполагать и домысливать все, что ему заблагорассудится, и, едва Кейн оказался вне пределов слышимости, сказал:

— Инспектор, если вы позволите… Да, мистер Кейн был связан с американцем и хотел бы скрыть это не столько от закона в вашем лице, сколько от своей жены. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Ну да, — буркнул он.

Можем ли мы в таком случае заключить следующее джентльменское соглашение: вы оставляете факт этого знакомства без внимания, а взамен мы, мистер Кейн и я, проинформируем вас, если или, точнее сказать, когдаснова услышим о Тамблти? У меня есть основания полагать, что это может случиться.

Я говорил это вполне серьезно. Мы трое, неудачливые Чада Света, пришли к согласию в том, что не можем продолжать действовать сами по себе,но нам по-прежнему требовалось время, чтобы поймать Тамблти в ловушку, заманив его поближе к Ярду, и добиться от него гарантий безопасности Кейна. Нам также требовалось время, чтобы иметь возможность манипулировать правдой: ведь окажись наша история в ее нынешнем виде известна кому-нибудь, кому угодно, это повлекло бы за собой бесчисленные унижения для нас со Сперанцей и погибель для Кейна.

— «Снова», мистер Стокер? Вы сказали: «Услышим о нем снова»! Предупреждаю вас, сэр: не становитесь между мной и правосудием!

И с этой угрозой, закрепив нашу сделку рукопожатием, инспектор Эбберлайн отбыл.

Бедняга Кейн. Я слышу звяканье чайной посуды: похоже, он действительно занялся приготовлением чая. И вот наконец пришел.

Понедельник, 8 октября 1888 года, около полуночи

Уверен, нужен другой язык, чтобы описать свидание с самим дьяволом, но из нас двоих только Тамблти посещал Шоломанче, где учат таким вещам. [223]

Однако я знаю только английский, так что придется обойтись им.

Сегодня мы втроем идем на похороны Кэтрин Эддоуз, как два дня назад ходили на похороны миссис Страйд, Элизабет Страйд. Конечно, не для того, чтобы Сперанца причитала по покойной. Этот урок мы усвоили. Нет, мы собрались оплакать две жизни, нелегкие и ужасно оборвавшиеся из-за нашей…

Нет, не стану продолжать. Я просто веду хронику.

Миссис Страйд упокоилась на кладбище для бедняков Восточного Лондона в прошлую субботу, 6-го числа. Миссис Эддоуз отправлялась в последний путь сегодня, и это, казалось, стало событием государственного значения. Да так оно в известном смысле и было: когда Кейн осторожно поинтересовался, не может ли он оказать посильную материальную помощь, ему объяснили, что все расходы по похоронам взяли на себя некие церковные и городские власти. Это можно понять: ведь ВЕСЬ МИР говорит о Джеке Потрошителе.

В 1.30 пополудни, точно, как и было объявлено, кортеж выехал из морга на Голден-лейн. За открытым катафалком вплотную следовала траурная карета с близкими покойной, так аккуратно одетыми, что создавалось впечатление, будто они экипированы «Черным Питером Робинсоном». [224]

Замыкал кортеж экипаж с представителями национальной и интернациональной прессы.

Но в то время как состоятельные жители Лондона использовали эту самую прессу, чтобы продемонстрировать свое сострадание, заваливая редакции письмами, призывавшими к действиям, начиная от скромных социальных реформ и вплоть до полного уничтожения этого вороньего гнезда под названием Уайтчепел, простые горожане явились почтить память миссис Эддоуз лично. Стайки замарашек, в иных из которых угадывались «вороны» из упомянутого выше «гнезда», шли позади кортежа, держа на руках младенцев, а дети постарше шли рядом, цепляясь за их юбки, метущие мостовые.

Вдоль Голден-лейн люди выстроились в пять рядов, не было ни одного окна, за которым не виднелось бы лицо. Некоторые взбирались на крыши, чтобы увидеть все сверху, но даже они сняли шляпы при прохождении траурной процессии по Олд-стрит, Грейт-Истерн-стрит и Коммершиал-стрит. Когда она свернула на Уайтчепел-Хай-стрит, там уже поджидала новая толпа. Демонстрация сочувствия перед церковью Святой Марии выглядела еще более искренней: даже самые грубые с виду простолюдины при виде гроба снимали головные уборы и склоняли головы.

Миссис Эддоуз добралась до места своего упокоения на лондонском городском кладбище в Илфорде не ранее 3.30. Мы прибыли туда с небольшим опозданием, ибо леди Уайльд передвигается немного медленнее локомотива, а однажды, когда она споткнулась, натолкнувшись на какое-то препятствие, руку ей предложил не кто иной, как человек из Ярда. Они шли буквально по пятам за нами, а узнать их было нетрудно по котелкам и башмакам на толстой подошве. И все это время, пока сыщики следили за нами, мы, в свою очередь, высматривали Тамблти.

В надлежащее время мы присоединились ко многим скорбевшим у края могилы, попрощавшись с миссис Эддоуз и принеся ей наши извинения.

Прежде чем отбыть с кладбища поодиночке, стряхнув таким образом с хвоста соглядатаев из Ярда, мы договорились встретиться втроем в Ковент-Гардене, а оттуда, убедившись, что избавились от слежки, отправиться в «Скунс и Трубу», заведение, пахнущее, вопреки названию, вовсе не дурно. На все про все у нас ушла пара часов. Мне пришлось стряхнуть два хвоста, Кейну — один, Сперанце — ни одного, но в конце концов мы воссоединились.

В углу «Скунса», сидя посреди папоротников, низко висящих ламп и панелей из матового стекла — всего сулившего если не приватность как таковую, то обещание приватности, — мы говорили шепотом: «Что же делать дальше?» Нужно ли сейчас, чтобы Торнли приехал в Лондон? Ибо мы, все трое, согласились на том, что впали в какое-то нервное оцепенение, в результате чего наш Джек, наш Наглый Джеки, этот выскочка, заполучил все козырные карты в руки. Может быть, Торнли, четвертый из Чад Света, мог бы…