— Месье Стокер и Кейн, — проворчала Сперанца, устраиваясь среди подушек, таких же пухлых, как ее припухшие со сна глаза. — Надеюсь, у вас имелись основательные причины для того, чтобы вламываться в мой будуар посреди… дня?

— Да, Сперанца, — ответил я, — у нас имелись чрезвычайноуважительные причины для того, чтобы явиться в столь неурочный час, как — тут я выдержал многозначительную паузу, демонстративно посмотрев на часы, — как четверть третьего.

Сперанца охнула:

— Это даже хуже, чем я думала. Мне не остается ничего другого, как в отместку послать кого-нибудь к вамдомой, чтобы он разбудил вас посреди ночи.

— Пришлите снайпера, Сперанца, если вы выбрали мишенью наш сон.

— И то сказать, выглядите вы оба кошмарно. Присаживайтесь где-нибудь, джентльмены, пока не упали, но только не вздумайте отдергивать занавески. Я просто не выношу дневного света. Он вульгарен, определенно вульгарен.

Сперанца знала, что я уважаю и ее, и ее привычки, каковы бы они ни были. Я ни разу не потревожил ее сна без веской причины, не говоря уже о том, чтобы привести постороннего в ее личные комнаты, как сделал это сейчас.

Кейн, естественно, пребывал в растерянности: он сидел, как прогульщик перед классной дамой, в то время как Сперанца, кивнув в качестве приветствия своей головой в чепчике, произнесла:

— Мистер Холл Кейн, сэр… Вести о вашем грандиозном успехе опережают вас, и я должна сказать, я рада тому, что мы еще не подружились, ибо успех моих друзей обычно меня печалит. Правда, что-то во мне умирает. Ничего не могу с этим поделать. А вот успех посторонних, напротив, воодушевляет меня, поэтому я могу сказать вам, сэр, на французский лад: Félicitations! — мои поздравления.

Кейна это повергло в еще большее замешательство.

— Ну… э… спасибо, леди Уайльд.

— И хотя мы ещене имели возможности стать друзьями, мистер Кейн, а это вопрос минут, и раз уж вы увидели меня, можно сказать, почти раздетой, тем более поскольку мистер Стокер организует из нас ансамбльдля охоты на демона, я настаиваю, чтоб вы называли меня Сперанцей.

— Благодарю вас… Сперанца.

Скоро Бетти с затуманенным взором принесла ужасный чай. Пудинг выглядел так, словно его выкопали в саду, во всяком случае, он был больше похож на гриб и так и остался нетронутым. Сперанца не поблагодарила и не отпустила служанку, пока та наконец сама не захлопнула дверь и не удалилась, топая, как прусский солдат на плацу.

К сожалению, это зрелище подвигло Кейна задать вопрос:

— Сперанца… может, это неделикатно, но… можно ли доверять вашей служанке?

—  Разумеется, нет, — заявила леди, изображая обиду. — Кому, мистер Кейн, нужна заслуживающая доверия служанка? Это просто смешно.

Сконфуженному Кейну я сказал, что он вполне может не бояться вмешательства служанки в наши дела. Что подтвердила и Сперанца, заявив:

— Это чистая правда, мистер Кейн. Глухоту моей горничной превосходит только ее нелюбознательность. Так что давайте, сэр, лучше поговорим о вас и вашем весьма завидномположении.

Кейн начал возражать, но Сперанца уточнила:

— Нет, я имею в виду вовсе не ваши чернильные триумфы и даже не доходы, которые они приносят; деньги — это тема для разговора купцов, сэр, а никак не людей искусства, каковыми мы являемся. Нет, моя зависть связана скорее с тем, что, судя по словам мистера Стокера, вы находитесь на грани un vrai scandale. [176]

Пока Кейн соображал, как к этому отнестись, я, пытаясь разрядить обстановку, со смехом сказал:

— Леди Уайльд знает, о чем говорит.

— Уж конечно, мне ли не знать, — подтвердила Сперанца. — В былые времена в Дублине мы, Уайльды, оказывались в центре множества скандалов. И хотя иные из них трудновыносимы, все они, поверьте, пре-крас-нопереживаемы.

— Я был бы счастлив заручиться в этом вашим словом, — холодно произнес Кейн, — ибо очень надеюсь никогда не выносить и не переживать скандалов, связанных с моей личностью. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, леди Уайльд?

Она, конечно же, поняла, и тем, как нарочито медленно сняла чепчик и поправила прическу, дала Кейну понять, что он заговорил не в свою очередь.

— Неужели вы, мистер Кейн, полагаете, будто я вам угрожала? Или вы заперли свое чувство юмора в башне вашего замка? Что это вы взъерошились, сэр, как кот, загнанный в угол?

Это было некстати, совсем некстати.

— Минуточку, минуточку, — вмешался я. — Мне кажется, со всеми присутствующими сторонами было согласовано, что наши секреты, всенаши секреты будут сохранены. Может быть, нам лучше сейчас, когда мы вместе, принести такие обеты вслух? А, Кейн?

— Несомненно. И я попросил бы отнести это благоразумное условие к неблагоразумным поступкам своей юности. Правда, на мой взгляд, с нашей стороны было бы не слишком умно выносить наши суждения за пределы этого круга и предлагать кому-то поверить в невероятное. Что из этого может выйти? Скорей всего, нам предложат полный пансион в Бедламе.

— Полностью согласен. Сперанца?

— Прошу прощения, мистер Кейн. Мне и в голову не приходило вытаскивать на свет ваши тайны, достойные сожаления. Это я понимаю. Речь шла лишь о том, что я предпочитаю, чтобы обо мне говорили как можно дольше, и неважно, какие при этом употребляют слова. Может быть, вы поняли бы это, откажись мир произносить ваше имя.

Кейн кивнул леди, и та доброжелательно добавила:

— Хотя, конечно, имя Кейн мир не устанет повторять еще долгое время.

— Как и имя Уайльд, — отозвался Кейн. — О гении вашего Оскара говорят даже на улицах.

Бедняга Кейн. Я мог лишь гадать, что у него было на уме изначально, но сейчас его явно понесло не туда.И опять пришлось вмешаться мне.

— Друзья мои, — сказал я, — нам нужно многое обсудить и выработать план. Может быть, приступим?

Так мы и поступили, хотя наше обсуждение сначала сводилось к некоему репортажу, который каждый из нас вел по очереди. Кейн открыл Сперанце свою историю с Тамблти. На мой взгляд, это было довольно смело с его стороны, и на ее взгляд, кажется, тоже. Потом Сперанца поведала нам, по возможности просто, все, что узнала об одержимости от своего римского друга, — это было нам уже известно — и добавила то немногое, что ей удалось извлечь из книг Баджа. Я, в свою очередь, проинформировал Сперанцу о недавних событиях. Затем мы с Кейном совместно сообщили обо всем, что нашли в Альберт-Мэншнз, а после этого — в доме № 17… Но тут ход нашего разговора изменился.

— Вы в опасности, Брэм? — спросила Сперанца, сидя на кровати и рассеянно попивая маленькими глоточками чай, капавший на страницы рукописи. — Скажите мне правду.

— Вполне возможно, — подтвердил я.

— В таком случае это относится и к вам, мистер Кейн, причем угроза не ограничивается тем, что могут всплыть некоторые письма щекотливого содержания.

— Но уж вам-то, Сперанца, нечего бояться. О вашем участии злодей ничего знать не может.

— Ваши слова, мой дорогой мистер Стокер, пусты, и боюсь, вы меня просто успокаиваете. Для всех нас очевидно: мы понятия не имеем о том, что этот мистер Тамблти знает. Да что там, мы даже понятия не имеем, кто он такой на самом деле или кем недавно стал. И этот зов, который вы слышите, эти трупы, которые вы находите в вашем доме, та непостижимая легкость, с которой этот человек появляется и исчезает… Нет никаких оснований полагать, будто наш недруг не знает все и всех, кто против него выступает.

Конечно, Сперанца была права, и я содрогнулся при мысли о том, что поставил ее под угрозу.

— О, Сперанца, простите меня. Я не знал…

— Понимаю, Брэм. Вы не знали этого человека, когда привели его сюда. Но вы, мистер Кейн, знали, вы один.

— Но что… что я могу сделать сейчас?

Впрочем, Кейн тут же с явным воодушевлением добавил:

— Мы могли бы все втроем отправиться в Гр и ба. В замке мы будем в безопасности.