Отлив уже начался, и Низам провел корабль в мелководный заливчик, вымытый в береге потоком, сбегающим с пустошей. Здесь судно скоро окажется на мели, и Гутхлафу будет удобно заниматься своим ремонтом, а когда наступит прилив, «Кормаран» снова всплывет. Через час его днище уже торчало из воды, а я вместе с остальной командой перелез через борт и ступил на берег. И только сейчас, когда ноги увязли в теплом влажном песке, пораженный, я осознал, что уже середина лета. Я чувствовал запах вереска и представлял, как над пустошами вьются пчелы, запасающие мед на долгую зиму. Потом, после того как помог другим наполнить водой бочки из ручья в том месте, где он падал с гранитного выступа на песок, и закатить их обратно на корабль, я вместе с Абу с удовольствием собирал морскую капусту (очень здорово и приятно было ощущать в ладонях ее толстые зеленые побеги, а еще чудеснее оказался вкус ее сока, щипавшего мои поврежденные десны). А затем я смылся с берега и, повернувшись спиной к морю, побрел вдоль ручья вверх по склону холма, к его скалистой вершине. Сначала путь мой лежал через каменную осыпь. Оранжевые и серые лишайники, цеплявшиеся за камни, походили на те, что растут в Девоне. Ручей стекал по узкому руслу между двумя вздымавшимися ввысь здоровенными утесами, а за ними лежало небольшое, глубокое и поросшее по краям осокой озерцо, которое с противоположной стороны питал маленький водопад, с журчанием спадавший с каменного выступа, поросшего толстым слоем мха. Оно напомнило мне озеро, где я когда-то купался, озеро на ручье Редбрук, недалеко от нашего дома, так что я, не раздумывая, сбросил одежду и вошел в воду.
Она была ледяная и так насыщена торфом, что моя кожа сразу стала золотистой. Я глубоко вдохнул и нырнул с головой, которую тут же как обручем стянул ледяной холод. Но все равно это было прекрасно — после столь долгого пребывания во влажной, закостеневшей от соли одежде, и, наблюдая за мелкими форелями, сновавшими туда-сюда между гранитными выступами, я скоро согрелся. Водопад манил к себе, и я взобрался наверх и уселся на мягком от покрывавшего его мха выступе, с которого он падал, а вода бежала и струилась, обтекая меня. И тут мне показалось, будто я слышу чей-то смех. Низкий, грудной, но нежный, такой нежный, что это, должно быть, просто ветерок посвистывал, облетая камни. Люди, часто забредающие в пустынные места, нередко увлекаются разными фантазиями, навеваемыми одиночеством. Я и раньше не раз испытывал на себе такие шуточки ветра, порой у меня даже мурашки бежали по коже, когда я воображал себе чьи-то внимательные глаза, которых на самом деле не было и в помине. Деревенские называют это шуточками фей или демонов, и я не стану спорить, но часто так воздействует сама местность, поэтому я вовсе не удивился. Решил, что это остров меня приветствует. Потом понял, что время-то бежит, натянул свои одежки и пошел дальше вверх по ручью.
Я брел, наверное, час, полностью погруженный в облака ароматов, источаемых пустошью: цветов вереска, черники, мха, овечьего помета, торфа. «Я дома, — повторял я себе снова и снова. — Эта тропинка приведет меня скоро к отчему дому, к катящимся мимо него бурым водам Она». Здесь моя душа ощущала полный покой. Останавливаясь, чтобы набрать очередью горсть теплой, перезрелой черники и сунуть ее в уже ставший пурпурно-синим рот, я обнаружил, что в душе моей установилось полное спокойствие, какого я не ощущал уже очень-очень давно. С момента смерти дьякона у меня внутри постоянно все тряслось, как струна арфы, зацепленная пальцем, но сейчас мне было хорошо и покойно.
Добраться до основания скального выступа на вершине холма оказалось легко, и хотя я вовсе не собирался заходить так далеко, все же полез вверх по иссеченному трещинами, шершавому граниту. Вблизи выступ выглядел совсем не так устрашающе — просто огромный темный утес, а ведь я в детстве все время лазал по гранитным скалам Дартмура, карабкаясь по осыпям на их склонах. Так что путь до вершины не занял много времени. Поднявшись на самый верх, я в первый раз оглянулся назад.
Корабль казался отсюда маленьким черным пятнышком на белом песке, а команда — мелкими точками копоти вокруг него. За ним было море — потрясающего сине-зеленого цвета, какого я никогда в жизни не видел. Оно расстилалось далеко-далеко и понемногу темнело, уходя, насколько я мог разглядеть, к северу, югу и западу. Низкие тени на востоке могли быть какой-то землей или островами. А может, это просто отсветы облаков, лежащие на воде. Я стоял в самой высокой точке острова и, обернувшись, увидел, что облюбованный нами пляж занимает примерно четверть всей береговой линии. На противоположной стороне был еще один такой пляж. В северной его части вздымающийся берег встречался с морем огромной изгибающейся массой утеса. На юге пустоши переходили в беспорядочную каменистую мешанину из бухточек и отмелей.
К востоку от берега тянулись кривые линии старых каменных стен, сложенных насухо. Здесь трава была зеленее, а кое-где проглядывали остатки древних жилищ с давно провалившимися крышами. Интересно, кто здесь жил? Такие же люди, как я, надо думать. Я был бы здесь счастлив, имея в полном распоряжении маленькую частицу Дартмура, где никто бы меня не тревожил. Я взглянул вниз, на корабль, неуклюжий, как дохлая муха на безупречной белизне песка. Может, мне следует здесь остаться. Я опустился на куст армерии. Станут меня искать? Или им это безразлично?
И тут я снова услышал смех. И вскочил на ноги. Я же здесь совсем один, на этой скале, но смех был самый настоящий. Значит, кто-то за мной все-таки следил! Я громко выругался. Мы так долго теснились на ничтожном кораблике, вся наша банда оголодавших сумасшедших, бог знает сколько недель, даже месяцев. И кому теперь понадобилось лишать меня одиночества?
— Кого еще несет нелегкая?! — заорал я.
Ответом было молчание, только ветер посвистывал в кустах. Розовые цветы качались, кивая мне, возможно, даже сочувствуя.
Я снова сел, но прежнее настроение не вернулось. Очарование рассеялось. Счастливые мысли куда-то утекли. Мне так понравилось здесь, наверху, а кто-то взял и все порушил. Кто-то… Кто? Кто вообще мог оказаться здесь, кроме меня самого? И тут волосы у меня на затылке встали дыбом. Я почувствовал на себе чей-то взгляд, но когда рывком обернулся, пустошь была безлюдна. Там, внизу, очень далеко, мелькали члены нашей команды, единственные люди на этом острове. И меня охватил ужас, какой только может обрушиться на человека в безлюдном, заброшенном месте; все тело покрылось от страха гусиной кожей. Я был здесь чужой и один. Каких духов я спугнул? Какие призраки могут бродить в таком месте? «Одинокие», — ответил мне ветер. — Одинокие и голодные».
В слепом ужасе я вскочил на ноги, зацепился за осоку и полетел вниз. Мордой вниз, прямо в заросли черники. И надо мной вновь раздался смех. Впереди каменистая вершина холма уходила вниз покатым склоном, а чуть дальше гранитный монолит снова вздымался вверх, пробиваясь сквозь заросли вереска, а от него спускалась еще одна полуразрушенная каменная стена. Отличное место, где можно укрыться. У меня даже мелькнула глупая мысль спрятаться, но я и пытаться не стал: снова вскочив, я бросился к стене. Тот, кто за мной следил, опять засмеялся.
И в тот же миг смех вдруг перешел в пронзительный вскрик, который неожиданно оборвался, заглох, как затушенная свеча. Я резко остановился. Я снова был одни, и тишина вокруг казалась просто удушающей. Вскрик все еще звучал у меня в ушах. Это был не призрак, никакой не дух. Этот звук издало нечто из плоти и крови, и впечатление было такое, будто это ребенок. Что там стряслось? Мысли путались. Что может здесь делать ребенок? Или здесь кто-то все же живет?.. Я растерянно почесал в затылке. Такой вскрик может означать только ужасную рану или что похуже, так что я наперекор здравому смыслу снова пошел вперед, поспешным, но теперь уже уверенным шагом. Достиг конца стены, где она завалилась, превратившись в груду камней у основания гранитного выступа, и перелез через нее. Здесь тоже никого не было, но слева от меня возвышалась скала, и я подумал, не свалился ли мой преследователь именно с нее и не лежит ли сейчас по ту сторону. Я обежал скалу и всем телом налетел на кого-то.
