Блюда были изумительными, разговор оживленным. Подавали официанты, а не роботы, как это принято во всех ресторанах, за исключением самых роскошных. Каждому новому блюду полагалось и новое итальянское вино. Удивительная компания! Все, не исключая футболистов, вполне пристойно разговаривали по-английски. Всех интересовала история космических исследований и все знали ее. Сидевшая напротив Кэндзи молодая женщина, как оказалось, даже читала его самую популярную книжку о начальном этапе исследований Марса. Обаяние вечера начинало сказываться, и Кэндзи, бывший тогда холостяком тридцати лет, почувствовал себя посвободнее. Его возбуждало все — женщины, вино, дискуссии на музыкальные, поэтические и исторические темы.

Утреннее интервью лишь однажды всплыло за все два часа, проведенные за столом. Когда беседа притихла, после десерта перед коньяком, Франческа принялась буквально докрикиваться до Яноша.

— Этот молодой японец… очень талантливый человек. Ты слыхал о нем… он считает, что материалы персонального компьютера Николь подтверждают те жуткие бредни, которыми перед смертью разразился Дэвид.

Янош не ответил, даже выражение лица не изменилось. Но после обеда он подал Кэндзи записку и удалился. «Ты знаешь одну только истину, но не ведаешь жалости, — было написано в ней. — А потому судишь неправо». — Аглая Епанчина князю Мышкину. «Идиот» Федора Достоевского».

Кэндзи успел пробыть в своей комнате лишь пять или десять минут, когда в дверь постучали. Открыв ее, он увидел перед собой итальянку, сидевшую за столом напротив него. Крошечное бикини по сути дела ничего не скрывало. В руках она держала мужские купальные принадлежности.

— Мистер Ватанабэ, — сказала она с завлекательной улыбкой. — Не хотите ли вы поплавать с нами? Эти вещи должны подойти вам.

Кэндзи ощутил приступ желания, который отступил не сразу. Слегка смущенный, он вынужден был подождать пару минут, прежде чем присоединился к ожидавшей его женщине.

С тех пор прошло три года, но даже теперь, лежа в постели рядом с любимой женщиной, Кэндзи не мог позабыть сексуального вожделения, испытанного им в тот вечер во дворце Франчески. Вшестером они спустились фуникулером к воде и поплавали под луной. Выпили в кабине возле края воды, потом танцевали и хохотали. Это была ночь мечты.

«Через час, — вспоминал Кэндзи, — все благополучно разделись. Все было ясно: двух футболистов Франческа приготовила для себя, а для меня предназначались обе синьоры».

Кэндзи повернулся в постели, вспоминая испытанное удовольствие и вольный хохоток, с которым Франческа обнаружила его на рассвете все еще сплетавшегося с обеими женщинами в одном из огромных шезлонгов возле бухты.

«Когда через четыре дня я вернулся в Нью-Йорк, издатель рекомендовал мне прекратить работу над книгой о „Ньютоне“. Я не стал возражать… возможно, я и сам предложил бы это».

Фарфоровые статуэтки просто заворожили Элли. Она взяла одну из них — крохотную девочку в легком голубом балетном платьице и повертела в руках.

— Погляди-ка, Бенджи, — сказала она брату. — Кто-то смог сделать такое.

— На самом деле перед вами копия, — пояснил испанец, хозяин лавки. — Художник сделал оригинал, с которого снята компьютерная копия. — Процесс воспроизведения настолько точен, что даже эксперты с трудом могут отличить подлинник от копии.

— И все это вы собрали еще на Земле? — Элли показала рукой в сторону сотен или более фигурок, расставленных на столе и в маленьких стеклянных коробочках.

— Да, — с гордостью ответил мистер Мурильо. — Хотя я и был в Севилье чиновником — выдавал разрешения и прочие подобные штуки, — у нас с женой была еще крохотная лавчонка. Фарфор мы полюбили около десяти лет назад и с тех пор являемся усердными коллекционерами.

Миссис Мурильо, также давно перевалившая за сорок, вышла из задней комнаты, где разбирала товар.

— Мы решили, — сказала она — еще задолго до того как МКА приняло нас в колонисты, что возьмем нашу коллекцию с собой, какие бы жесткие ограничения на вес багажа ни наложили на «Нинье».

Бенджи держал крошечную танцовщицу в каком-то сантиметре от носа.

— Пре-крас-но, — выговорил он с широкой улыбкой.

— Благодарю вас, — проговорил мистер Мурильо. — Мы надеялись учредить в колонии Лоуэлл общество коллекционеров, — добавил он. — Трое или четверо наших спутников также прихватили подобные вещи.

— А можно нам поглядеть? — спросила Элли. — Мы будем осторожны.

— Не возражаю, — ответила мисс Мурильо. — Когда все устроятся, мы будем продавать и менять кое-что, конечно же, дубликаты. А пока мы выставили их, чтобы все любовались.

Пока Элли и Бенджи изучали фарфоровые создания, в магазинчик то и дело заходили люди. Мурильо открыли лавку несколько дней назад. Они продавали свечи, изящные салфетки, домашние украшения.

— Да, Карлос, ты времени даром не терял, — обратился к мистеру Мурильо через несколько минут крепкий американец. По приветствию можно было понять, что оба являлись пассажирами «Ниньи».

— Нам-то проще, Тревис, — проговорил мистер Мурильо. — У нас нет семьи и, чтобы жить, нам хватит небольшого уголка.

— Но мы еще даже не поселились, — пожаловался ему Тревис. — Мы уже решили жить в этом поселке, но Челси и ребята никак не могут выбрать такой дом, чтобы нравилось всем… Челси во всем сомневается, утверждает, что МКА даже сейчас не говорит нам всей правды.

— Согласен, трудно поверить тому, что эта космическая станция создана лишь для того, чтобы понаблюдать за нами… вообще, в историю, которой потчует нас МКА, легче было бы поверить, предъяви они нам какие-нибудь фотографии этого Узла. Но зачем им обманывать нас?

— Уже обманывали. За день до стыковки никто не знал об этом месте… Челси полагает, что нас заставили участвовать в эксперименте МКА с космической колонией. Она считает, что сперва мы поживем здесь, а потом нас высадят на поверхность Марса, чтобы можно было сравнить оба типа колоний.

Мистер Мурильо расхохотался.

— Вижу, Челси действительно не переменилась с тех пор, как мы оставили «Нинью». — Он посерьезнел.

— Вы знаете, что мы с Хуанитой тоже во многом сомневаемся. Особенно когда провели здесь неделю и не обнаружили ни одного инопланетянина. Два дня мы бродили вокруг, разговаривали с другими людьми — по сути дела, провели собственное расследование. И в итоге убедились, что МКА на этот раз не врет. Во-первых, для обмана все чересчур грандиозно. Во-вторых, жена Уэйкфилда все объяснила достаточно убедительно. На открытой встрече она два часа отвечала на все вопросы и ни разу не допустила даже единой неточности.

— Трудно представить, чтобы можно было провести во сне двенадцать лет,

— покачал головой Тревис.

— Конечно. И нам тоже. Но мы побывали в том сомнариуме, где Уэйкфилды спали, как они утверждают. Там все было точно так, как рассказывала Николь. Вообще, здание громадное, в нем хватит места на всех жителей колонии — на всякий случай, должно быть. Зачем МКА сооружать такое огромное здание… уж не затем, чтобы только замаскировать обман.

— Возможно, ты прав.

— В любом случае мы решили воспользоваться положением. По крайней мере на время. На жилье жаловаться не приходится. Все дома — первого класса. У нас с Хуанитой даже есть собственный робот-Линкольн, помогающий нам по дому и в лавке.

Элли прислушивалась к разговору весьма внимательно. Она вспомнила, что говорила ей мать, когда они с Бенджи попросились погулять по улице.

— Я не против, дорогая, — ответила Николь — но если кто-нибудь узнает в вас Уэйкфилдов и начнет расспросы, не говорите с ними. Отвечайте вежливо, но сразу же поворачивайте домой. Мистер Макмиллан пока не хочет, чтобы мы рассказывали о пережитом нами кому-нибудь еще, кроме чиновников МКА.

Пока Элли любовалась фарфоровыми фигурками и слушала разговор между мистером Мурильо и человеком по имени Тревис, Бенджи направился по собственным делам. И когда Элли обнаружила, что брата нет рядом, она испугалась.