В тот самый момент, когда начался снегопад, его система жизнеобеспечения издала какофонический вопль тревоги, а он сел в кровати, и его глаза нетерпеливо открылись. Хотя было всего десять утра, за окном сгущалась темнота, валили черные хлопья.

Интересно, что он подумал, увидев это. Какие мысли мелькнули в его мозгу? И понял ли он уже тогда, что для всех нас уже слишком поздно?

Следующие несколько страниц — это расшифровка записей, которые мне удалось достать из-под обломков «Лондонского глаза», черный ящик с магнитофоном, извлеченный из-под искореженных металлических конструкций главного городского аттракциона.

Когда происходили эти события, снег шел уже минут десять и сознание только-только вернулось к моему деду.

Как только Барбара вышла на свет, Дедлок увидел то, что она держала в руках, и впервые более чем за сто лет почувствовал страх — настоящий, безграничный страх, от которого переворачивается все нутро.

— Подумайте, моя дорогая, — прошипел он, и его голос уже приобрел ту льстивую убедительность, которая отправила на смерть не одно поколение агентов Директората. — Не делайте того, о чем вы потом можете пожалеть.

Легкой, танцующей походкой, сияя лучезарной улыбкой, словно хозяйка вечеринки, приветствующая первых гостей, Барбара подошла ближе. Она поднесла палец к губам.

— Ш-ш-ш, — сказала она и назвала его по имени, которого я не слышал никогда прежде.

Старик в своем аквариуме зашипел от злости.

— Давно меня никто так не называл.

— Любопытно — почему?

— Никто не осмеливался.

— Вы предпочитаете «Дедлок»? — спросила Барбара беспечным тоном, будто вела учтивую беседу с малознакомым человеком. — Мне всегда казалось, что с этими кодовыми именами мы выглядим довольно глупо.

— Вы так думаете? Что ж, если после сегодняшнего дня кто-нибудь останется в живых, я займусь этим вопросом.

Барбара продолжала улыбаться несколько отстраненной улыбкой, словно предлагала гостям канапе.

Старый козел в аквариуме, эта небывальщина, этот живой укор законам науки, пытался выиграть время. Даже продолжая говорить, он думал о том, как бы ему связаться с кем-нибудь снаружи, высчитывал, удастся ли поднять тревогу, прежде чем будет слишком поздно. В отчаянных поисках какого-нибудь способа отвлечь ее он сжал кулаки, и за его спиной замерцала карта Лондона, одна задругой улицы города погружались во тьму, отмеченные поступью Левиафана.

— Что вы здесь делаете? — спросил он. — Где Старосты? Где Генри Ламб?

Когда Барбара заговорила снова, все эмоции, казалось, были вытравлены из ее голоса.

— Вы знаете, что происходит. Левиафан на свободе. За все это время нам удалось лишь отодвинуть неизбежное на несколько лет. Для такого существа это всего лишь мгновение.

— Не говорите так, — сказал Дедлок. — Я никогда не сдаюсь. Если что и можно сказать про мою долгую жизнь, так это то, что я никогда не сдавался. Ни разу.

Барбара зевнула.

— Ваша жизнь. Ваша долгая, долгая жизнь. Вы хоть представляете, как все устали слышать об этом? Сто семьдесят пять лет скучнейших анекдотов.

— Если бы не я, этот город давно уже был бы колонией рабов. Вы бы родились в цепях.

— Знаете, сегодня утром ко мне возвращается много всякой всячины. В том странном теле, что соорудил для меня Джаспер, есть много от Эстеллы. Последние несколько часов ее воспоминания возвращаются ко мне. Вы спросили, что я здесь делаю…

— Да.

— Я пришла задать вам вопрос.

— Не самое удачное время для вопросов — мир вокруг рушится.

— Почему я? Почему вы выбрали меня для заточения Левиафана? Ведь вы не могли не знать, что выносите мне приговор — пожизненное заключение.

Дедлок подплыл вплотную к стенке аквариума.

— Мне нелегко дался этот выбор. Господь знает — мне пришлось жить с этим.

— Вам пришлось жить с этим? Вам? — Барбара была вне себя от ярости, ее лицо полыхало гневом, как лицо Моисея, когда он впервые увидел перед собой золотого тельца. На мгновение она подняла высоко в воздух то, что держала в руке, но потом, совладав с собой, опустила. — Я видела, во что с вашего согласия превратилась Эстелла. В немое ничтожество из подвала, которую лапал маленький грязный человечек. Собирал урожай моего пота.

— Вините в этом своего любовничка. Это он спрятал вас от меня. Но в любом случае у нас не было большого выбора. Вы были единственной, кому хватало сил держать эту тварь в плену.

— Я знаю истинную причину, по которой вы выбрали меня. И она связана с мщением.

— Мщением?

— Вы сказали, что когда-то любили меня. Помните это?

Неловкое движение в аквариуме, брызги.

— Может быть. Не исключено, что я и испытывал временный всплеск эмоций. Возможно, я уверовал, что воспылал…

— Вы никогда не испытывали никаких чувств ко мне. Разумеется, вы никогда не любили меня. Вы хотели овладеть мною.

— Какая разница? — раздраженно бросил он. Дедлок замолчал и попытался собраться, а когда заговорил снова, то уже более сдержанным тоном, имевшим целью успокоить и утешить, задобрить и умиротворить. — Но вы были так прекрасны, моя дорогая.

Барбару это ничуть не тронуло.

— Прекрасна — да. И молода. И доверчива.

— Но вас влекло ко мне. Это было искренне. Я чувствовал.

— Да что я могла хотеть от вас? Вы использовали меня. Хуже того — я сама позволяла себя использовать.

— Я не горжусь тем, что мы сделали. Но бог ты мой, как же вы были хороши. Вы всегда были необыкновенно притягательны с клинком в руке.

— Вы отвратительны. И с каждым часом становитесь все отвратительнее. Посмотрите, что вы сделали теперь. Похитили тело этой бедной девочки.

Дедлок снова прибег к своим аргументам.

— Эта девочка должна быть нам благодарна! Мы сделали ее красивой! Она была всего лишь жалким клерком, пока не попала под влияние Директората.

— Да она была счастлива! — прокричала Барбара, потом, беря себя в руки: — Я была счастлива.

— Не могли вы быть счастливы.

— Вы знаете, что сделал со мной ваш человек? Какие изменения вызвала его треклятая таблетка?

— Мистер Джаспер не стал утруждать меня подробностями.

— Ну конечно не стал. Так что позвольте мне вас просветить. Я больше не потею. Мне достаточно сделать три вздоха в час. Я пыталась, как могла, но я больше не могу ни есть, ни пить, ни справлять нужду. И я лишена пола. То, что было у меня между ног, теперь заросло.

— Как у ангела, — пробормотал старик.

— Как у чудовища! Пародия на женщину!

— Вы нужны нам, — спокойно сказал Дедлок. — Вы нужны городу.

Барбара жалостливо покачала головой.

— Ах, мой птенчик. Неужели ты еще не понял? Мы потеряли город.

Она подняла высоко над головой топор, который сжимала в руках, и с яростью обрушила его на стекло дедлоковского аквариума.

Сначала старик заскулил.

Потом он стал ронять крупные капли слез, которые скатывались по его щекам, как дождь.

Потом наконец он начал умолять.

Но он не извинился и не проявил ни малейшего намека на сожаление за свои дела, а потому Барбара продолжила атаку. Та ее часть, которая была Эстеллой, долгие годы ждала этого момента, десятилетия она провела в подвале, планируя и замышляя возмездие этому человеку, а потому, невзирая на скулеж и мольбу о пощаде, она просто нанесла еще один удар, вкладывая в него еще больше ненависти, а старик тем временем метался, корчился и вопил. На стекле появились трещины, потом они стали расширяться, перешли в разломы, и наконец содержимое аквариума потекло в кабину. Последний удар окончательно разбил аквариум, и вся жидкость хлынула на пол. Вместе с жидкостью пролился и Лондон — город растекся по полу.

Барбара смотрела, как Дедлок корчится и бьется на полу, беспомощный, как выброшенная на берег рыба, пыхтя и хватая ртом воздух, жабры на его боках дрожали в жалкой беспомощности. Он умоляюще смотрел на нее, но в ее глазах не было милосердия.