Стирфорт сорвал с пачки целлофановую обертку.

— Вы знаете, что мы должны делать.

— Только не это. — Голос Джаспера дрожал и звучал неуверенно. — Только не они.

— Выбора нет, — сказал Стирфорт, извлекая из кармана зажигалку и поднося ее к кончику сигареты. Я заметил, что закурил он с огромным трудом, потому что, несмотря на его оживленно-беззаботный тон, руки у него тряслись.

Внезапно голова Джаспера дернулась вверх.

— Добрый вечер, сэр, — сказал он. — Мы обсуждаем… — Он замолчал. — Вы абсолютно уверены, сэр? Другого способа нет? — Гримаса. — Вы знаете мое мнение на этот счет, сэр. — Он пожевал верхнюю губу, потом неохотно кивнул. — Хорошо. Мы скажем Генри.

— О чем речь? — спросил я. — О чем вы собираетесь мне сказать?

У мистера Джаспера вид был такой, будто он готов вот-вот расплакаться. Липкие опивки надежно приклеили его кружку к деревянному столу.

— Это грязное место, — сказал он. — Грязное. — В его голосе слышалась какая-то лихорадочная напряженность. — Вас ждали, Генри. Вы знали об этом? Они сказали нам, что вы придете.

— Кто вам сказал? Что вы такое говорите?

Джаспер скорчил гримасу, словно каждое слово доставляло ему боль, каждый слог дорого ему обходился.

— В одном месте недалеко отсюда, глубоко под землей в отдельном бункере сидят двое военнопленных. У них руки по локоть в крови сотен людей. Их никогда не выпустят живыми.

У нас за спиной грохотали звучные барабаны евро-попа.

— Отбывая срок, эти заключенные не разговаривали ни с одной живой душой. Не обменялись ни с кем ни единым словом. Но вот на прошлой неделе они этак небрежненько сообщили своему охраннику две вещи. Во-первых, они назвали имя. А во-вторых, предупредили нас…

— Какое это имеет отношение ко мне?

— Они сообщили нам о вашем деде еще до того, как это с ним случилось. Потом они назвали нам ваше имя.

— Кто эти люди? Откуда им известно о моем существовании?

— Не могу сказать. Но да простит меня господь — у нас нет иного выхода, как только представить вас.

Стирфорт вытер губы тыльной стороной ладони, звучно отрыгнул.

— Завтра — момент истины, Генри. На вашем месте я бы напился. Пользуйтесь последним деньком свободы. — Он затянулся сигаретой, потом выпустил тонкую сероватую струйку дыма. У меня возникло сильное подозрение, что он принадлежал к тому типу людей, которые курят не потому, что это им нравится, а потому что думают: это круто. Он подмигнул кому-то у бара — тощей девице в джинсах в обтяжку. — Прошу меня извинить, джентльмены. — Он поднялся на ноги и с важным видом пошел прочь. — Цыпочка высший класс.

Джаспер пробормотал что-то себе под нос, но я заметил, что он не сводит глаз со Стирфорта.

Я вдруг вспомнил и посмотрел на часы.

— Проклятье!

— В чем дело?

— Вы имеете в виду, помимо сгоревшего дома моего деда?

Джаспер кивнул с рассеянным видом, будто такие вещи приключались с ним постоянно.

Я схватил свое пальто.

— Я опаздываю.

— Куда?

— На свидание. — Впервые за этот день мне захотелось улыбнуться.

Прежде чем я ушел, Джаспер железной хваткой вцепился в мое запястье.

— Завтра с утра первым делом — на «Глаз». Исход войны неясен, сейчас все решается. — Он откинулся на спинку стула и пригубил пиво. — Поспешите. Чтобы Эбби вас не ждала.

Я опрометью бросился к двери и скорее — к вокзалу, радуясь свободе. И только потом меня вдруг осенило: а откуда это Джаспер знает ее имя?

Она ждала перед входом в кинотеатр «Клапа пикчер-хаус», ее красивое лицо было искажено гримасой раздражения. Наверное, видок у меня был далеко не лучший, потому что, стоило ей увидеть меня, как раздражение на ее лице сменилось сочувствием и тревогой. Она суетилась вокруг меня, разглаживала мои волосы, расправляла на мне пиджак, снимала хлопья сажи с лацканов.

— Что случилось? От тебя пахнет дымом.

Я не знал, что ей можно рассказать.

— Я был в доме деда. А там произошло несчастье… пожар.

— Ах ты бедняга. — Она поцеловала меня невинным поцелуем в лоб. — Да ты как будто на войне побывал.

— Так все запутано.

— Слушай, фильм мы пропустили. Вид у тебя — хуже некуда. Давай лучше домой.

Я кивнул в благодарном согласии.

— Извини, что так получилось.

— Ничего страшного. — Она усмехнулась. — Придется тебе компенсировать мне потери.

Три остановки по Северной линии — и мы снова были дома. Эбби приготовила бобы на тостах, мы молча посидели рядышком, и атмосфера между нами густела невысказанным.

— Как дела на работе? — спросил я наконец.

— А, как обычно, — сказала она. — Скучновато. Еще пара богачей разводится. Я начинаю думать, что жизнь должна быть совсем другой — более полной.

— Я тебя понимаю.

— Генри?

— А?

— Что с тобой происходит?

Я поколебался.

— Не могу тебе сказать. Очень бы хотелось, но не могу.

— Если тебе понадобится кто-нибудь…

— Спасибо.

Она наклонилось и поцеловала меня в губы — долгим, неторопливым поцелуем. Я удивился тому, что мне хватило сил ответить на ее поцелуй.

— Эбби? — сказал я. Мы лежали на диване бок о бок, сплетя руки в робком объятии. — Что бы ты сказала… как бы ты прореагировала, если бы я тебе сообщил, что в этой стране много лет идет гражданская война? Что, если бы я тебе сказал, что маленький отряд ведет с королевским семейством войну не на жизнь, а на смерть с тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года?

Эбби рассмеялась.

— Боже мой, Генри, ты так не похож на других парней, с которыми я встречалась.

Я уставился на нее ледяным взглядом.

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, — сказала она.

— Конечно, — ответил я, презирая себя за малодушие и страх. — Конечно. Это просто шутка.

Плавая в околоплодной жидкости, Дедлок, чья морщинистая нагота была прикрыта одними трусами, взирал на меня сквозь стекло своего саркофага.

— Вы не смогли извлечь ничего ценного из дома вашего деда. Дневник старика сгорел в огне.

— Боюсь, это так. Да.

Дедлок погреб в мою сторону, и тут мне вспомнилась акула, которую я видел однажды в аквариуме, — мы тогда с дедом отправились в путешествие на каникулы. Беззубая и седая, она уже много лет не добывала себе пропитание убийством, потому что добрую половину жизни вынуждена была глотать тухлое мясо, что бросали в воду служители, но все же, несмотря на это, в глазах ее горела жажда убийства. Глядя на нее через стекло, я знал, что она ждет только случая, малейшей ошибки со стороны хозяев — и тогда она тут же снова попытается убить, схватит добычу своей беззубой пастью и проглотит целиком.

— Это неприемлемо, Генри, вы больше не клерк-классификатор. Все тайны этого дома стали грудой пепла. Единственный человек, который может нам помочь, в коме. А Дом Виндзоров собирает против нас силы.

По бокам от меня стояли Стирфорт и Джаспер, оба помалкивали, пока меня распекали. У Стирфорта был такой вид, словно он не побрился утром и страдал от более тяжелого, чем обычно, похмелья. На подбородке темнела густая щетина.

— У нас нет выбора, сэр, — сказал он. — Мы все это понимаем.

Когда Дедлок повернулся ко мне, его глаза светились жутким подобием радушия.

— Генри Ламб?

— Да?

— Настало время подробно рассказать вам, почему мы ведем эту войну, почему Дом Виндзоров — заклятый враг этого города. Пришло время открыть вам эту тайну.

Джаспер прикоснулся к моему плечу.

— Мне очень жаль. Ваша невинность всегда вызывала у меня симпатию.

— Вам лучше присесть, — сказал Дедлок. — Ноги нередко отказывают людям, когда они узнают правду. Еще я прошу вас не кричать. «Глаз» — самый прибыльный аттракцион города, и я не хочу распугать посетителей. — Он снова усмехнулся той же самой своей ухмылкой — пародией на добродушие. — Итак, — сказал он, изображая, насколько ему это удалось, фамильярное подмигивание. — Мы удобно сидим?