Сидорычев уже собрал свое противотанковое ружье, соединив ствол с сошкой и ствольную коробку с прикладом. Андрей подполз к нему.

— Быстрее, Сидор! Чего же ты телишься!.. Бей по амбразуре!.. — кричал Аникин, вжимаясь в землю. Пулеметная очередь металась с фланга на фланг, проносясь над ними смертоносным ветром.

Неторопливый мужик Сидор, как его звали в роте, казался медлительным на марше или в исполнении приказов. Но свое солдатское дело он знал основательно. Не обращая внимания на усиливающийся свист пуль, боец установил ружье, выцеливая фашистскую амбразуру. Поняв, что с толку Сидора собьет только фашистская пуля, Андрей махнул рукой.

— Слышь, давай помогу зарядить… — крикнул Аникин. Тот неторопливо достал из кармана шинели металлическую обойму и протянул Андрею. Работая вторым номером, Аникин вставил ее снизу в ружье.

— Ниче, товарищ лейтенант… — рассудительно отвечал Сидорычев. — Это Телок у нас телится. А мы готовимся цель поразить…

— Ну, давай же, не тяни, — снова теряя терпение, подгонял его Аникин.

— А куда спешить, товарищ лейтенант… — тем же тоном отвечал Сидор. — У меня всего две пачки[16]. Я что, зря сюда тащил свою «бронебойку»?

Андрей обратил внимание на маркировку обоймы. Она означала, что в пачке было пять патронов с металлокерамическим сердечником, более мощных и пробивных.

— Сидор, это где ты такие патроны раздобыл? — спросил Аникин.

— Это старшина у нас мастер по части что-нибудь раздобыть. А я за что купил, то теперь их немцам и продам. Недорого возьму…

Сидорычев, припав к прицелу, вымерял. Андрею показалось, что прошла целая вечность, пока вдруг не грянул выстрел и ружье не взбрыкнуло в руках бойца. Не успело оно установиться на прежнем месте, как новый выстрел потряс воздух. Теперь Сидор, приноровившись, гасил мощную отдачу плечом и руками.

Все пять пуль Сидор всадил в дот секунд за двадцать. Он расстрелял обойму так быстро, что бетонная пыль, окутавшая пулеметную амбразуру, не успевала осесть. И уложил всю пятерку кучно — точнехонько в прорезь дота. Вот пыль осела, но ответного всплеска пулеметной очереди не последовало.

— Ух, Сидор… — только и сумел выдохнуть Андрей. — Ну ты молодец, Сидор!..

Нужно было во что бы то ни стало воспользоваться мгновением, пока фашисты не очухались после потери своего пулеметчика. Вскочив на ноги, Андрей крикнул: «За мной!» — и побежал вперед. Остальные поднялись следом. Недружное «ура» охватило высоту растянутым кольцом. С флангов, от звеньев Талатёнкова и Карпенко, тоже долетело неясное «а-а…». Краем глаза Андрей видел, что Николай с Алхановым уже приближаются к позициям окопавшихся на высоте гитлеровцев.

Расстояние до траншеи стремительно сокращалось. У одного из фашистов явно не выдержали нервы. Он выскочил на бруствер и, крича что-то по-немецки, принялся в упор стрелять по нападающим. Андрей и другие бегущие открыли огонь в ответ, но немец был точно заговоренный. Очередь его автомата скосила бежавшего рядом штрафника Потехина.

Немцы, видимо, сообразили, что на них наступает горстка врагов. Вслед за первым из траншеи полезли и другие, намереваясь броситься в контратаку. В этот момент с крайнего правого фланга выскочила «тридцатьчетверка». Танк оказался как раз на линии первого ряда немецкой обороны. Заработал курсовой пулемет, настигая своими очередями фашистов.

Оборонявшиеся совсем не ожидали, что машины обойдут их сбоку. В панике немцы заметались кто куда. Одни бросились обратно в траншею, другие, перескочив через нее, побежали на самую вершину высоты. Третьи будто остолбенели от растерянности, не зная, что делать. Одного из них уже настиг Андрей — того самого фашиста, который первым полез из окопа.

Вблизи враг оказался намного опаснее, чем казался издали. Рослый, с длинными здоровыми руками, он ничуть не смутился, когда увидел набегавшего, залитого потом Андрея. Наоборот, испуг, вызванный неожиданным появлением танка, моментально прошел. Лицо фашиста исказила гримаса злобы. С рычанием он резким движением скинул с головы каску и бросился на Андрея на встречном курсе.

Немцу усилие далось легче, потому что он двигался с горы. Но это и сыграло с ним злую шутку. Аникин в самый последний момент неожиданно нырнул вниз. Здоровенный фашист не успел среагировать. Инерция несла его вперед, и Андрей, схватив его за сапоги, швырнул через спину. Ему даже не пришлось прилагать серьезных усилий. Масса немецкого тела сама сделала всю работу по подъему тяжестей.

Немец полетел вниз головой и неуклюже, с грохотом котелка и каких-то железок в кармане, покатился по склону. Андрей прыгнул ему вдогонку, норовя с лету попасть локтем в голову фашиста. Но тот оказался не так прост и не собирался задаром отдавать свою жизнь.

Увернувшись в последний момент, немец со всей силы, которую позволяло ему применить лежачее положение, ударил Аникина в скулу кулаком левой руки. Кубарем отлетев в сторону, он только успел подумать, что, судя по силе удара, немец, наверное, левша.

Фашист резво подскочил на ноги и тут же, не раздумывая, пружинным броском прыгнул в сторону Андрея, намереваясь обрушиться на него всей своей отъевшейся массой. Аникин выставил ногу. Подошва сапога пришлась в аккурат по середине налетавшего на него фашиста. Скорчившись от боли, немец успел выбросить вперед свою правую руку. Здоровенный кулак звезданул Аникину в зубы. У Андрея стало солоно во рту. В глазах потемнело, уши заложил ритмичный, нарастающий шум.

Немец ползал на корточках и все никак не мог распрямиться. Похоже, что Андрей угодил ему прямиком в болевую точку. Выплюнув вместе с кровью зуб, Андрей носком сапога наотмашь, по-футбольному, ударил снизу по скорчившемуся лицу фашиста. Того развернуло во всю ширь, как гармонь-двухрядку. На взлете разбитое лицо фашиста брызнуло кровью и выбитыми передними зубами. Не успел он упасть, как Аникин навалился сверху. Он принялся дубасить врага кулаками слева, справа, приговаривая:

— Вот тебе левша, вот тебе правша… вот тебе левша, вот тебе правша…

Точно очнувшись несколько мгновений спустя, Андрей с распухшим лицом и окровавленными руками сполз с затихшего немца. То, что было фашистским лицом, превратилось в окровавленную отбивную, где трудно было различить органы зрения и обоняния. Рот угадывался по кровавым пузырям и пене, то и дело выступавшим на поверхности отбивной.

Андрей, точно пьяный, вытер свои руки о китель фашиста. В этот момент тот дернулся несколько раз и перестал пускать пузыри.

— Вот и ладненько… спи спокойно, камарад… — пробормотал Аникин, с трудом поднимаясь на ноги. Он и сам не мог понять, почему ему взбрело в голову так сказать. Пошатываясь, он подобрал трофейный автомат, подхватил свой и, ускоряя шаг, направился к центру высоты.

На высоте хозяйничали штрафники. Тон задавали Талатёнков и Карпенко. Они руководили построением пленных немцев. Те, с поднятыми руками, белыми от смертельного страха лицами, испуганно толкались, как стадо овец.

Талатёнков все кричал, чтобы фашисты стали плотнее, пинками помогая объяснить, чего он от них хочет.

— А ну, ближе друг к другу, гады! Ближе, я сказал!..

Аникин никогда еще не видел Талатёнкова таким озлобленным.

— Эй, Телок… — окликнул он бойца. Но тот словно не слышал, раздавая удары сапогом и прикладом.

— Ложку убили… гады… — вместо ответа вдруг откликнулся Талатёнков, нанося очередной удар по испуганно согнувшемся фашисту.

— Ровно стоять, я сказал ровно… Товарищ командир… — Талатёнков вдруг повернулся к Аникину. — Давайте в расход их… Гадов всех положить…

В этот момент к Андрею подбежал Карпенко.

— Не ранены, товарищ командир? — с участием спросил он. — Видел, как вы схлестнулись. Да не было времени помочь… За танкистами зачищали.