Она перевернулась на левый бок, бережно перенося правую руку; боль она чувствовала пока только в тыльной стороне руки, где были обнажены мышцы и сухожилия. Кисть горела, как в пламени костра, и это было ужасно, однако боль утонула в волне триумфа и надежды. Это было несравнимо ни с чем: перевернуться на другой бок, не ощутив при этом сдерживающего кольца на правой руке. Спазмы теперь охватили низ живота, однако это уже мелочи. Ощущение чудом обретенной свободы разом опьянило ее. Радость? О нет, гораздо сильнее: это экстаз.

«Джесси! Не упади с кровати!» Но несмотря на все судорожные движения, ее тело продолжало сползать вниз, и Джесси успела лишь повернуть запястье левой руки в кольце наручника, прежде чем оказалась на краю, а затем вообще скатилась на пол. Нижнюю часть ее тела пронзила боль, и она испустила крик; но этот крик выражал не столько страдание, сколько счастье: ее ноги снова были на полу, а рука свободна.

Падение с кровати завершилось тем, что теперь ее левую руку тянула к себе цепочка, а окровавленная правая была зажата между телом и матрасом. Джесси чувствовала, как теплая кровь струится по груди и животу.

Новая сильная судорога парализовала ее спину от шеи до последнего позвонка, и Джесси застыла в изогнутой позе. Матрас, к которому была прижата правая рука, скоро стал насквозь мокрым от крови.

«Мне надо встать, – подумала она, – надо поскорее встать, пока из меня не вытекла вся кровь».

Судорога на спине отпустила, и наконец она смогла встать на ноги. Слабости в ногах, которой она так опасалась, не было; это снова наполнило ее радостью. Джесси сделала шажок, и верхнее кольцо передвинулось по планке до максимальной высоты: теперь она стояла на обеих ногах рядом с кроватью, которая была ее тюрьмой.., почти гробом.

Чувство огромной благодарности охватило ее, но она прогнала это чувство с той же решимостью, с какой раньше гнала отчаяние. Придет время для благодарности, но сейчас нужно было освободиться от этой кошмарной кровати, а времени на освобождение оставалось не так много. Да, пока она не чувствовала приближения обморока от потери крови, однако это не могло ее обмануть. Ведь если обморок придет, это произойдет быстро: миг – и свет погаснет.

И тем не менее стоять – просто стоять со свободной рукой на своих ногах, и ничего больше, – было блаженством.

– Не-а, – прохрипела она, – еще не все.

Плотно прижав раненую руку внутренней стороной к левой груди, Джесси повернулась, вплотную приблизившись к левой стойке кровати. Она глубоко вздохнула и попросила Всевышнего дать немного сил ее раненой правой руке.

Преодолевая боль, она протянула руку и ухватилась за полку над кроватью. Средний и безымянный пальцы все еще не слушались ее, но сил оказалось достаточно, чтобы приподнять полку и сбросить ее на матрас. Она упала как раз на то место, где отпечаталась ее спина.

Джесси перевела глаза от матраса и полки на свою изуродованную правую руку. Подняла ее ко рту и зубами осторожно вытащила осколок из большого пальца. Однако он повернулся в зубах и вонзился в нежную плоть десны. Джесси почувствовала во рту сладко-соленый вкус крови, густой, как вишневый сироп, который она пила в детстве. Она не обратила внимания на эту новую рану и равнодушно выплюнула осколок вместе с кровью на кровать.

– Все путем, – прошептала она и начала протискиваться между стеной и кроватью.

Кровать отодвинулась от стены гораздо легче, чем она ожидала, и теперь ее нужно было толкать по натертому полу. Ножки скользили направо, потому что она могла толкать только с одного угла, однако Джесси учла это и была вполне удовлетворена результатом.

«Удача пришла, и когда она изменит тебе, – думала Джесси, – сразу поймешь. Ты порезала десну, ну и черт с ней, зато не распорола ногу осколком. Так что толкай эту кровать, душечка, и считай кро…» Ее нога споткнулась обо что-то. Она опустила глаза и увидела, что задела правое плечо Джералда. Кровь застыла на его лице и шее. Капля крови попала и в раскрытый левый глаз. Джесси не чувствовала жалости; она не испытывала к нему ни гнева, ни любви. Она ощущала скорее разочарование оттого, что все ее чувства, которые культивируются вернисажами, «мыльными операми», ток-шоу и радиопрограммами, оказались ничтожными в сравнении с инстинктом самосохранения, который проявился у нее так прямолинейно и мощно, как.., бульдозер. Наверное, и большинство людей современной городской цивилизации, окажись они в такой же ситуации, поступили бы, как она.

– А ну-ка, пропусти меня, Джералд, – попросила она и не без удовлетворения поддала ногой труп, однако Джералд отказался подвинуться. Его тело окоченело и словно приросло к полу. Потревоженные мухи роем поднялись над ним, и это было все.

– Ну и черт с тобой, – сказала Джесси. Она перешагнула через тело правой ногой, и снова стала толкать кровать. Однако ее левая нога очутилась прямо на его животе. Под давлением ноги воздух со свистом вырвался из его легкого через рот подобием вздоха.

– Сам виноват, Джералд, – пробормотала Джесси, но ногу убрала. Ее куда больше интересовал шкафчик, на котором лежали ключи.

Как только она оставила Джералда и проследовала дальше, мухи вернулись на прежнее место.

У нее было много работы, а времени оставалось мало.

Больше всего она боялась, что ножка кровати зацепится за дверь ванной или за стену, что вынудило бы ее потянуть кровать на себя, а на это у нее не было сил. Однако кровать описала по комнате почти правильную дугу, и ей осталось лишь немного навалиться телом, чтобы дальний конец кровати ушел влево, а шкафчик оказался перед ней. Именно в этот момент – когда она толкала кровать, опустив голову и упершись руками в стойки, – Джесси почувствовала первый приступ головокружения. Чтобы не упасть, она оперлась всем телом на кровать. Ноги не держали ее, а в глазах потемнело. Казалось, прошла вечность с тех пор, когда она была в Дарк-Скор и на озере Кашвакамак: теперь она находилась совсем в другом месте, скорее всего у океана. Запах устриц и меди сменился соленым ароматом. Это снова был день затмения, но все остальное выглядело иначе. Она бежала в кусты смородины, спасаясь от какого-то человека, какого-то другого папы, который хотел сделать что-то гораздо худшее, чем испачкать ее трусики.

Но теперь он был на дне колодца.

«Джесси, что же это?» – подумала она. Но ответа не было; лишь снова этот странный образ, который возник перед нею в тот миг, когда она поднялась в свою разделенную вешалкой спальню в день затмения, чтобы переодеться: седеющая женщина в простом домашнем платье, темные волосы собраны в пучок, белая ткань рядом.

«Наплевать и забыть, – подумала Джесси, схватившись за стойку кровати и изо всех сил стараясь удержаться на ногах, – держись, Джесс, только держись. Забудь про женщину, забудь про запахи. Держись, и темнота пройдет».

Она держалась. И темнота отступила. Сначала угас образ женщины, стоящей на коленях, потом и темнота стала рассеиваться. Спальня снова появилась перед ее глазами в своем обычном предвечернем освещении. Она увидела пылинки, пляшущие в солнечном луче, и свою тень на полу. В районе колен тень была переломлена, но дальше поднималась по стене. Темнота оставила легкий звон в ее ушах. Она посмотрела на свои ноги и заметила, что они испачканы в крови и оставляют кровавые следы.

«Времени не остается, Джесси».

Она помнила это.

Джесси снова опустила голову к спинке кровати. Сдвинуть кровать оказалось трудно, но она все-таки сумела возобновить движение. Через минуту она стояла около шкафчика – цели своего путешествия. Слабая улыбка удовлетворения появилась на ее лице.

«Я похожа на женщину, которая всю жизнь мечтала побывать в Париже и не верит своим глазам, когда стоит на Елисейских полях, – подумала она. – Наверное, это еще один сон, только, может быть, немного более реалистичный, чем прочие, потому что тут я уже и носом чую…» Носом она ничего не чуяла, но зато видела галстук Джералда; его узел был все еще завязан. Около галстука лежали два совершенно одинаковых цилиндрических ключа. Ключи от наручников.