Но иная часть сознания – та, в которой поселилось много голосов, и среди них реальные, хотя и незнакомые голоса, а не призраки, вторгавшиеся в сознание совершенно внезапно, – настаивала, что тут некая иная тайная правда, нечто, неподвластное логике. Голос настаивал, что в Том мире все иначе. «Меняются свойства вещей, – внушал голос, – в особенности когда человек остается один. Когда это происходит, открываются засовы темницы, в которой мы держим свою фантазию, и она вырывается на свободу».

«Это твой отец. – шептала ближняя часть ее сознания, и с трепетом Джесси узнала в ней смешанный голос разума и безумия. – Это он, не сомневайся в этом… Люди почти всегда недоступны призракам и привидениям при свете дня, и даже ночью, если рядом есть другие люди, им удается уберечься от таких встреч, но когда человек остается один во мраке ночи, преграды падают. Одинокий человек во мраке ночи похож на открытые двери, Джесс, и если он зовет на помощь, неизвестно, какие темные силы могут откликнуться. И кто знает, что видит одинокий человек в час своей кончины? Это не подвластно разуму, и, наверное, многие из них умерли просто от страха, что бы ни говорили их свидетельства о смерти».

– Я не верю в привидения, – сказала Джесси срывающимся голосом. Она говорила громко, чтобы показать твердость, которой не было. – Ты не мой отец! Ты вообще никто. Ты просто отблеск лунного света?

Как бы в ответ на ее слова фигура нагнулась вперед; это чем-то напоминало шутливый поклон, и на секунду ее лицо – лицо, которое было слишком реально, чтобы вызвать малейшее сомнение, – вынырнуло из тени. Джесси вздрогнула всем телом, когда серебряные лучи луны высветили его черты. Это не был ее отец; злоба и безумие, которые она увидела на лице ночного гостя, снова повергли ее в ужас. Мерцающие глаза под красными веками изучали ее из глубоких глазниц в морщинах. Тонкие губы, растянутые в сухой усмешке, обнажали бесцветные коренные зубы и клыки, которые были почти так же велики, как у бродячего пса.

Одна из белых рук призрака подняла предмет, лежавший у его ног в темноте. Сначала Джесси показалось, что это портфель Джералда, обычно лежавший в соседней комнате, которую Джералд использовал в качестве кабинета, но когда призрак поднял эту вещь, в форме квадратной коробки, на свет, она увидела, что вещь намного больше портфеля, к тому же имеет довольно поношенный вид. Она была похожа на короба, с которыми когда-то ходили разносчики и уличные торговцы.

– Прошу вас… – прошептала она дрожащим от ужаса голосом, – кто бы вы ни были.., пожалуйста, не причиняйте мне зла. Если вы не можете отпустить меня, ладно, только не причиняйте мне зла.

Усмешка ширилась, и Джесси заметила отблески во рту: видимо, у ее визитера были золотые зубы, как и у Джералда. Он беззвучно смеялся, как бы наслаждаясь ее ужасом. Затем длинные пальцы стали раскрывать коробку. Ночной гость, продолжая молча усмехаться, протянул к Джесси открытую коробку. Она была полна костей и украшений. Там лежали фаланги пальцев и кольца, браслеты, зубы и ожерелья; Джесси увидела такой большой бриллиант, что отраженный им свет луны освещал целиком детский скелет. Она видела все это и хотела бы, чтобы это был сон. Это была какая-то немыслимая ситуация: полуосвещенный маньяк молча показывает ей свои страшные сокровища.

Одна рука призрака поддерживала коробку снизу, чтобы Джесси могла лучше все рассмотреть. Другая рука погрузилась в ворох костей и украшений и стала разбирать их и перекладывать, производя ритмичные зловещие стуки и звоны, похожие на стук кастаньет. Глаза призрака смотрели на Джесси во время этих движений. Уродливые черты его лица исказились в восхищении, рот раскрылся в молчаливой ухмылке, а острые плечи поднимались и опадали в приступе смеха.

– Нет! – закричала Джесси, но голоса не было.

Ухмыляющаяся фигура залезла рукой глубже в коробку и протянула полную пригоршню Джесси; золотые украшения и драгоценные камни переливались в лунном свете.

Ослепительно яркая вспышка света на мгновение осветила дальние закоулки ее сознания, и все погрузилось во мрак.

Она с большим трудом возвращалась к реальности некоторое время спустя, и осознала только две вещи: луна уже обошла дом и светила в западное окно, а она сама была чем-то страшно испугана… Потом она вспомнила: отец был здесь, может быть, он где-то здесь до сих пор. Ночной призрак внешне не был похож на него, однако это потому, что на отце была его маска солнечного затмения.

Джесси потянулась и резко дернула ногой, так что простыня полетела на пол. Тем не менее она мало что могла сделать со своими руками, чувствительности в которых было не больше, чем в ножках кресла. Джесси широко раскрытыми, глазами уставилась в угол у шкафчика. Ветер утих, и тени успокоились. В углу ничего не было. Ее ночной гость ушел.

«Может быть, и нет, Джесс: может, он просто нашел другое, более укромное место. Прячется под кроватью, например, а? Если он там, он в любую минуту может высунуть ручищу и схватить тебя!» Ветер был слабый, без порывов, и задняя дверь лишь поскрипывала. Других звуков не было. Пес ничем не напоминал о себе, и именно это убедило ее в том, что незнакомец удалился. Теперь дом полностью принадлежал ей.

Взгляд Джесси упал на темную массу на полу. "Господи, – подумала она.

– Это Джералд. Я о нем совсем забыла".

Она откинула голову и закрыла глаза, чувствуя болезненный, сухой пульс в гортани и понимая, что это первый сигнал нового приступа жажды. Она не знала, сумеет ли заснуть без кошмарных снов, но ей хотелось попробовать… Больше всего на свете – конечно, кроме того, чтобы кто-то приехал сюда и спас ее, – она хотела спать.

«Тут никого не было, Джесси, ты ведь это понимаешь?» «У тебя были кошмары. – послышался голос Рут. Решительная и бесстрашная подруга Рут, которая ночью вся скрючилась от страха перед тенью у шкафа. – Ладно, – сказала Рут. – Смейся надо мной сколько хочешь, и может, я всего этого заслуживаю, но не обманывай себя. Тут никого не было. Это все твое воображение. И больше ничего тут нет».

«Ты ошибаешься. Рут, – спокойно ответила Хорошая Жена. – Кто-то тут действительно был, и мы с Джесси знаем, кто именно. Он не выглядел в точности как отец, но это только потому, что на нем была его маска солнечного затмения. Да и не в лице дело и не в росте – он мог быть в ботинках с высокими каблуками. В принципе он мог быть и не просто на ногах…» «На ходулях! – насмешливо протянула Рут. – Господи, ну наслушалась я тут! Человек умер до инаугурации Рейгана, а тут взял и вернулся из чистилища. Том Мэхаут и на своих-то ногах плохо держался. А вы… Ходули! Да вы просто смеетесь!» «Все это не важно, – ответила Хорошая Жена с каким-то спокойным упрямством. – Это был он. Я бы этот запах всюду узнала, запах жира и теплой крови. Не металла и не минерала. Запах…» Мысль подошла совсем близко, но в последний момент ускользнула. Джесси спала.

Она осталась со своим отцом одна в Сансет-Трэйлс днем 20 июля 1963 года по двум причинам. Одна была прикрытием для другой. Прикрытие заключалось в том, что она будто бы все еще немного боится миссис Жилетт, хотя прошло уже пять лет (а то и все шесть) после инцидента с печеньем. Настоящая причина была проста и незатейлива: она хотела побыть наедине со своим отцом.

У матери были какие-то подозрения, однако муж и десятилетняя дочка манипулировали ею, как шахматной фигурой, и, хотя ей это не нравилось, делать было нечего. Джесси сначала пошла к папе. Ей оставалось всего четыре месяца до одиннадцати лет, но ум у нее уже был не детский. И подозрения Салли Мэхаут имели основания:

Джесси приступила к осуществлению хорошо продуманной интриги, которая должна была позволить ей провести день затмения с отцом. Позже Джесси поймет, что это еще одна причина держать рот на замке по поводу того, что произошло в тот день, потому что найдутся и такие – ее мать первая, – которые скажут, что у нее нет права жаловаться, ведь она получила то, что заслужила.