«Послушай-ка, милая, ты должна попробовать, это может оказаться проще, чем ты думаешь: вспомни, что пол был натерт ко Дню труда. И если бродячий пес, у которого ребра торчат, мог тащить тело твоего мужа по полу, так ты, может, тоже сдвинешь кровать?» Хороший аргумент.

Джесси передвинула ноги на левый край кровати, а после этого осторожно переместила верхнюю часть тела правее. Когда это удалось ей, она повернулась на левое бедро. При этом ее ноги соскользнули с кровати, тело изогнулось таким образом, который был совершенно не предусмотрен природой, и страшная судорога свела левый бок. В боку возникла такая боль, будто ее ударили раскаленной кочергой.

Натянулась правая цепочка, и на короткое время новый болевой приступ в правом плече и руке заглушил боль левого бока. Словно кто-то пытался открутить эту руку.

«Теперь я знаю, как чувствует себя индюк на вертеле», – мелькнуло в голове Джесси.

Ее левая пятка почти касалась пола, а правая была лишь чуть выше. Тело было сведено судорогой, а правая рука почти вывернулась из плечевого сустава и напряглась. Безжалостная цепочка вверху поблескивала в лучах утреннего солнца.

Джесси подумала, что в этом положении, с нестерпимой болью в руках, она и умрет. Ей было совершенно необходимо, чтобы сердце постепенно разогнало кровь в разные концы ее распятого и изогнутого тела. Приступ боли и страха снова накатил на нее, и она начала отчаянно призывать на помощь, забыв, что поблизости никого нет, кроме этого нажравшегося адвокатом паршивого пса. Она попыталась рывком ухватиться за правую стойку, однако ее рывок не увенчался успехом: стойка осталась в четырех-пяти сантиметрах от пальцев.

– Помогите! Помогите! На помощь!!

Ответа не было. Единственными звуками в освещенной солнцем спальне были те, которые издавала она сама: хриплый, срывающийся голос, прерывистое дыхание, бешеные пульсации крови в висках. Она практически висела на своих руках, осознавая, что, если ей не удастся вернуться на кровать, она умрет самой мучительной смертью. Ее тело понемногу сползало с кровати. Не осознавая того, что она делает. – тут уже тело, доведенное до предела болью, думало за нее, – Джесси опустила левую пятку на пол и оттолкнулась изо всей силы. Это была теперь единственно возможная точка опоры для ее полураспятого тела, и маневр удался.

Нижняя часть тела выровнялась, цепочка на правом запястье ослабла, и Джесси ухватилась за стойку паническим жестом утопающего, который хватается за спасательный круг. Она подтянулась к изголовью, превозмогая боль в бицепсах и предплечьях. Подняв ноги на кровать, она тут же в ужасе отдернула их от края, словно это был край бассейна, кишащего акулами, которых она вдруг увидела в последний момент, перед тем как прыгнуть в воду.

Наконец Джесси приняла свою уже ставшую привычной позу с разведенными в стороны руками, опираясь спиной о спинку кровати и взмокшую от пота подушку со скомканной наволочкой. Она потрясла головой, прогоняя картину кошмара, которого только что избежала. Она тяжело дышала, а пот стекал по шее и скапливался в ложбинке между грудями. Вскоре она немного успокоилась, закрыла глаза и тихо рассмеялась.

«Ну, скажи, это было неплохое приключение, а. Джесси? Твое сердечко, думаю, не билось с такой силой уже много лет, с 1975-го, когда новогодний поцелуй закончился ночью с Томми Дельгидасом. Попытка не пытка, так ты тогда подумала? Теперь ты знаешь это лучше».

Да, и кое-что еще. То, что до этого чертова телефона не добраться.

Видимо, так. В охватившей ее жуткой панике она только что оттолкнулась пяткой от пола что есть силы, однако кровать не подвинулась ни на йоту. Да, кровать даже не шелохнулась, и теперь, обдумывая этот факт, Джесси даже была рада, что так получилось. Если бы кровать сместилась, она так бы и осталась висеть. И даже если бы удалось передвинуть кровать к телефонному столику, то…

– Я не так повернулась, черт подери… – сказала она, то ли смеясь, то ли плача. – Надо попытаться сделать иначе…

«Иначе нельзя, тут нет других вариантов, милая моя».

Она снова закрыла глаза, и снова, во второй раз с момента начала этого кошмара, увидела площадку за фолмутской школой на Сентрал-авеню. Но на этот раз там не две маленькие девочки качались на качелях; она увидела маленького мальчика – своего брата Уилла, – который делал кувырок на турнике. А делал он это так: подтягивался, потом ноги шли вверх и вперед. Затем вывернутые руки надо было отпустить, что позволяло снова приземлиться на ноги. Уилл умел так рассчитать движения на кувырке, что, казалось, это происходит у него само собой.

«Интересно, смогла бы я сделать это? Просто перекинуть тело через эту сволочную спинку? Через голову и…» -..и встать на ноги, – прошептала она. Несколько минут это казалось ей хотя и опасным, но вполне возможным. Разумеется, для этого сначала надо отодвинуть кровать от стены – нельзя кувыркаться, если некуда приземляться, – но она полагала, что сможет это сделать. Если снять полку над кроватью (а это просто сделать, столкнув полку с кронштейнов, на которых она не закреплена), то можно поднять ноги и упереться ими в стену. Подвинуть кровать в сторону она не смогла, однако, имея точку опоры на стене…

– Можно воспользоваться правилом рычага, – пробормотала она. – Вот в чем величие физики.

Джесси взялась левой рукой за полку, чтобы поднять и сбросить ее. Она еще раз рассмотрела эти чертовы полицейские наручники с такими ненормально короткими цепочками.

Если она поднимет кольца немного выше, скажем, на уровень между первой и второй горизонтальными перекладинами, она сможет попытаться. Может быть, это упражнение закончится вывихом кистей рук, но она уже не считала вывих невозможной ценой за свободу… Они же заживут когда-нибудь.

Пока кольца были закреплены между второй и третьей перекладинами, и это было чересчур далеко. Если совершить кувырок сейчас, это грозит не просто вывихом или переломом кистей рук – вес тела скорее всего вывернет плечи, поскольку длины цепочек определенно не хватит.

А потом двигать эту треклятую кровать до журнального столика – невеселая забава, правда?

– Да, невесело. – произнесла она мрачно вслух.

«Признай правду, Джесс, это конец. Ты можешь назвать это голосом отчаяния, если такая уловка поможет тебе тешить себя иллюзиями подольше, – заговорил в ее сознании еще один незнакомый голос, – однако, мне кажется, лучше не обманывать себя. Это конец».

Джесси резко мотнула головой, пытаясь заглушить этот голос, но обнаружила, что его не так просто заткнуть, как остальные.

«На тебе настоящие наручники, не просто игрушки, снабженные прокладками, которые ты могла бы сбросить в любой момент, когда игра надоест. Ты прикована по-настоящему, и ты не факир с Востока, который может творить чудеса со своим телом…» Она вдруг вспомнила, что случилось, когда отец покинул ее спальню в день затмения: как она упала на кровать и рыдала, пока не поняла, что сейчас либо ее сердце разорвется, либо она убедит себя, что ничего не было. И теперь она выглядела точно так же: в ужасе и изнеможении: полностью потерянная… Особенно последнее.

Джесси заплакала, но слез почти не было: видимо, ее организм перешел на режим экономии ресурсов. Тем не менее ей удалось поплакать без слез, с сухими глазами, такими же сухими, как ее гортань.

В Нью-Йорке телезрители смотрели скучноватую программу «Сегодня». Дочерняя компания NBC в Южном и Западном Мэне заменила ее местным ток-шоу (крупная дама в переднике показывала, как легко и просто приготовить бобы дома), а потом игрой, в которой знаменитости отпускали шутки, а зрители в телестудии приветствовали их восторженными воплями, когда они выигрывали машины, лодки и сверкающие никелем красные вакуумные пылесосы «Красный дьявол». В это же время в коттедже у безлюдного озера Кашвакамак Джесси Бюлингейм продолжала мучиться в оковах, а затем ей снова снился сон. Это был кошмар, еще более живой и убедительный от краткости чуткого сна.