Он лежал в постели, прислушиваясь к позвякиванию посуды и тихим указаниям, которые давала Мэдди девочкам, накрывавшим на стол.

– Можно я отнесу поднос мистеру Райдеру?

Последовал обмен фразами, которые он не расслышал, потом занавески распахнулись и появилась Мэдди с подносам в руках, отчего туго натянулась ткань ее платья и фартука на груди.

Насколько он мог заметить, груди были все еще возбуждены, как и он сам.

Под его пристальным взглядом ее щеки порозовели как шиповник, но подбородок был высоко вздернут. Она встретилась с ним взглядом и спокойно сказала:

– Прошу вас не флиртовать со мной. Я не могу позволить себе заниматься пустяками, когда мне нужно думать о детях.

Она не просила его сотрудничества, а излагала свои условия, нарушив которые он будет немедленно изгнан в дом викария.

Он кивнул и с усилием отвел от нее взгляд. Он подозревал, что в ее словах содержалось также признание того, что ее он тоже вводит в искушение. Джентльмен отнесся бы к этому с уважением. А распутник – нет. Интересно, кем же окажется он?

На подносе стояла миска густого аппетитного рагу с картофельным пюре. До него донесся приятный запах. Усилием воли он заставил свой желудок не урчать.

– Джейн сказала мне, что ваше имя Райдер. Мистер Роберт Райдер?

Она вопросительно приподняла брови.

– Я так ничего и не вспомнил. А это имя придумали дети, и я согласился на него отзываться, – сказал он, пытаясь сесть.

Голова еще кружилась немного, но когда он не двигался, тошнота проходила, уступая место голоду.

– Мисс Люси очень беспокоило, что у меня нет имени, поэтому она предложила назвать меня Райдером.

Она поставила поднос рядом с ним на кровать и подложила ему под спину подушку.

– А Роберт?

Он пожал плечами:

– Мы выбрали его, потому что оно начинается на букву Р, которая вышита на моем носовом платке.

– Высказали «мы выбрали», не так ли?- с грустью спросила она. – А ведь я просила их не беспокоить вас.

– Они очень старались не беспокоить меня, – объяснил он с лукавой усмешкой. – Они просто разговаривали со мной. Причем очень тихо.

У нее дрогнули губы.

– Подстрекателем, наверное, был Джон. Он всегда найдет какую-нибудь лазейку в обход правил. Таким же был мой отец. Надеюсь, вам понравится рагу из кролика. Не беспокойтесь, все вполне законно. Сэр Джаспер разрешил мальчикам… – Она замолчала и добавила, как будто для себя: – Наверное, это тоже теперь изменилось.

Она взяла в руку к; ложку.

– Я могу поесть сам, – решительно сказал он. – Ложка не такое опасное орудие, как бритва, а рагу нельзя расплескать, как суп. К тому же мне теперь значительно лучше. С тех пор как меня отбрили, то есть побрили.

Она внимательно взглянула на него.

Он улыбнулся с самым невинным видом.

Алые словно шиповник щечки раскраснелись еще сильнее, и она ушла. Рагу было таким вкусным – пальчики оближешь. Он ел медленно. Ему было слышно, как они ели за столом, позвякивали посудой и разговаривали о событиях дня. Дети по очереди рассказывали о том, что думают по поводу этих событий. Они смеялись и даже дружески подтрунивали друг над другом. Такого по-настоящему семейного обеда ему никогда не доводилось наблюдать.

Когда они с Маркусом были мальчиками, они большей частью обедали в детской под наблюдением вереницы часто сменявшихся суровых накрахмаленных особ, каждую из которых называли нянюшкой.

Рано или поздно мама всегда находила у очередной нянюшки недостаток, и ее место занимала новая, такая же суровая и лишенная чувства юмора, как и предыдущая.

Мама терпеть не могла конкуренцию за привязанность своих мальчиков.

Обеды в детской проходили тихо, причем основное внимание уделялось поведению за столом. Разговаривать не разрешалось. Еще хуже бывало в тех редких случаях, когда одного или обоих мальчиков звали за семейный обеденный стол, где отец проверял, как себя ведут. Оба они очень нервничали и преимущественно молчали, а отец засыпал их вопросами и отпускал на их счет критические замечания.

Но здесь, будучи отделен от обедающих занавеской, он слышал, как Мэдди спрашивала каждого из них, как он провел день, а они с удовольствием рассказывали ей, спорили и смеялись. Смех за обеденным столом! Услышав такое, отец бы…

Он замер. Ложка выпала у него из руки, звякнув о тарелку. «Папа? Мама? Маркус?»

Неужели к нему возвращается память?

– С вами все в порядке, мистер Райдер?! – крикнула она.

– Да, благодарю вас. Просто я стал немного неловок, – ответил он.

Он вспомнил… что? Он закрыл глаза и попытался вспомнить что-нибудь еще. Кто он такой? Как его зовут?

Однако в его памяти по-прежнему были дырки словно в швейцарском сыре. Он знал, что ему есть о чем вспомнить – просто воспоминания появлялись и тут же исчезали: стоило ему уловить что-то краем глаза, как в тот же момент это что- то исчезало, как будто его и не бывало.

Но кое-что он все-таки вспомнил. Людей. Свою семью. У него были родители и брат по имени Маркус.

Как звали отца? И где находилась эта детская? Он помнил лишь, что это была длинная комната на верхнем этаже большого каменного дома. Окна там выходили на запад, и вечером можно было стоять у окна и наблюдать, как садится солнце. Из окон был виден парк, за ним лес. А еще дальше – горы.

Какое-то слово буквально вертелось у него на кончике языка. Но он, черт возьми, не мог вспомнить. Всякий раз, когда ему казалось, что почти вспомнил, оно ускользало.

– Закончили? – спросила она, появляясь между красными занавесками – такая милая, что более прелестную картину трудно было себе представить.

Он опустил глаза. Тарелка была еще полна наполовину.

– Вы что-то бледны, – сказала она. – Как вы себя чувствуете?

– Со мной все в порядке. Только…

Он не знал, что сказать ей. Что его память возвращается, но он по-прежнему ничего не знает? Уж лучше подождать, пока не узнает, кто он такой.

Однако какое облегчение, что у него вообще есть воспоминания!

– Вам не понравился кролик?

– Нет, что вы! Очень вкусно. Просто я наелся, – солгал он.

Он почувствовал недомогание, но к еде это не имело отношения.

В коттедже было тихо, дети улеглись спать. Он слышал, как Мэдди ходит по дому, потом послышался звук льющейся воды и тихие всплески, как будто…

Он насторожился. Она, должно быть, моется.

В таком тесном коттедже, как этот, для ванны не было места, да и воду пришлось бы нагревать над огнем. А это значит…

Когда он представил себе эту картину, у него пересохло во рту.

Ей пришлось бы стоять в каком-нибудь тазу. Он сглотнул и навострил уши, прислушиваясь к каждому звуку и воображая, как она стоит голая перед огнем, мерцающий свет пламени которого ласкает каждый соблазнительный изгиб ее тела.

Он слышал, как льется вода, и представлял себе, как она, обмакнув фланелевую тряпочку в воду, выжимает и намыливает ее.

Он готов был отдать что угодно за возможность поработать сейчас этой фланелевой тряпочкой. Однажды в Турции его мыли в бане две юные рабыни – это был жест гостеприимства. Девчонки, предоставлявшие эту услугу, совсем не выглядели несчастными. Напротив, они были весьма жизнерадостной парочкой. С хихиканьем и озорными ласками они вымыли его сверху донизу, причем все эти игры растянулись на половину ночи. У него остались самые приятные воспоминания о такого рода…

«Еще одно воспоминание?» – обрадовался он. Как и в предыдущем случае, оно возникло внезапно, когда он ничего не пытался вспоминать.

Его внимание вновь привлекли всплески воды. Похоже, она облила намыленное тело водой из большого кувшина. Он отчетливо представил себе, как стекают по ее телу струйки воды.

Если бы он взял с собой мисс Мэдди в турецкую баню, позволила бы она ему ее вымыть? И стала бы мыть его?

Он изнывал от желания.

Их разделяли всего лишь выцветшие красные занавески. Джентльмен не стал бы подглядывать.

Но может, она даже хочет, чтобы он подсмотрел?