— Хочу, — согласился Борис. — А ты думаешь этого всего можно достичь? Танками?

Человечек налил еще бокал, выпил — теперь залпом.

— А ты как хотел — пряником? Опомнись, мы, где живем? Кстати, ты как себе представляешь дальнейшие действия?

Борис задумался.

— Ну, подойдут к городу…

Человечек налил еще бокал и рассматривал его на свет.

— Встанут кольцом, — неуверенно продолжил Борис. Человечек хмыкнул, и Борис упрямо повторил: — Да, встанут!

— И что дальше?

— Дальше? Блокада и переговоры. Ну,… еще, может, короткие вылазки спецподразделений.

Человечек поперхнулся коньяком, закашлялся.

— Кто? Кхм, кх! Какие-какие подразделения?

— Специальные… — еще более неуверенно протянул Борис.

— А! Это которые впятером с полками справляются? Телевизора насмотрелся? Ты бы еще про психотропное оружие вспомнил!

Борис смутился.

— А что, нет таких? Совсем?

— Если и есть, у них более важная задача! — отрубил человечек отряхиваясь. — Президента, например, охранять.

— Так что же — снова, как в ноябре? Нет, не может быть, второй раз так не будет. Видели же, что так нельзя? Видели! Значит — блокада и переговоры.

— Что-то расхотелось мне коньяку, — объявил человечек и налил полный бокал густого красного вина. — Может и так, может и блокада. Да только спешить ведь надо.

— Зачем спешить? — Борис завистливо смотрел, как вино медленно переливается из бокала в глотку пузатого человечка.

— Зачем? — Человечек вытер рот салфеткой. — Да мало или… Престиж страны, гордость, воодушевление от победы, от единой цели. Знаешь, есть такое понятие — маленькая победоносная война? Знаешь! Вот и тут…

Борис знал это определение и даже во сне почувствовал озноб.

— Но ведь тогда будут жертвы? И немаленькие…

— Подумаешь! Вспомни историю.

— Как это, подумаешь! — возмутился Борис. — Объяснять придется — сейчас все-таки не тридцатые года!

Человечек закрыл глаза, подумал, как будто решая, стоит ли говорить.

— Уверен? Не беспокойся — объяснят.

— Как?

— Как, как… — передразнил пузатый. — По-разному. Например, тем, что вас спасать срочно надо было.

— Нас? Меня?

— Не будь занудой! Не тебя лично — русских. Эх, Боря знаешь ли ты, что лет через десять почти вся страна будет уверена, что в Чечне за время власти Дудаева было вырезано 25 000 русских.

— Сколько?!

— Двадцать пять тысяч, — медленно повторил человечек. — Ну, в крайнем случае — двадцать. Я не шучу.

Борис аж задохнулся.

— Да это же.… Подожди, подожди… это же по …

— Не трудись, — человечек вытащил из кармана калькулятор, пощелкал клавишами. — Итого имеем: в среднем по двадцать одному и четыре десятых человека в день.

— Но это же бред!

— Почему? — вкрадчиво осведомился человечек. — Потому, что ты так говоришь? А кто ты такой? Почему тебе должны верить?

Борис растерялся.

— Сотни и тысячи людей будут повторять и повторять эти цифры. Они будут произноситься из телевизоров, печататься, разноситься Интернетом. Что против этого твое мнение?

— Но я же здесь был!

— И что?

— И знаю, что это не так!

— И что? — повторил человечек. — Знай, ради бога. Да только, почему тебе должны верить? Может, ты врешь, может, забыл, может, не видел. Может, тебе заплатили. Может, ты вообще идиот?

— Кто? — закричал Борис. — Нет, подожди. Не может быть! При чем здесь верить или не верить? Мозги же должны быть? Элементарный здравый смысл!

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался человечек.

— Точно — здравый смысл! — обрадовался Борис. — Двадцать человек каждый день!

— Двадцать один.

— Двадцать один! Двадцать один убитый каждый день! Каждый! Сто пятьдесят в неделю! И так три года! И это в городе, где работают телефоны, транспорт, предприятия. Да все бы все знали. Сразу! А уж слухи! Неужели непонятно, что, будь, так русские через месяц побежали бы, куда глаза глядят. Все побежали бы! В панике! Бросая все! Неужели непонятно?

— Через месяц?

— Ну, через два. Неужели непонятно? Неужели трудно представить?

— Кому это нужно — понимать, представлять? — усмехнулся человечек. — Тем более считать? Боря, а ты сам-то хоть знаешь, сколько было убито?

— Откуда? Как это вообще можно будет узнать?

— Никак. Ну, а все-таки. Какому бы числу ты не удивился?

— Не знаю.… Две тысячи?..

— Две?

— Ну, три. А что — разве это мало? А… сколько?..

— Не знаю, — тихо ответил человечек и вылил вино из бутылки себе на голову.

Жидкость медленно потекла, заливая лоб, щеки, шею, рубашку, фрак.

Густая. Ярко-красная.

Как кровь.

Первые впечатления от войны оказались совершенно неожиданными — было нечего делать. Ну, совершенно. На работу ходить не надо, Славика вести в школу не надо — прямо сплошные выходные. Вокруг тоже ничего особенного не происходило: война пока была только на экране телевизора. Да и то какая-то странная.

Борис сидел у телевизора целыми днями и смотрел все, что показывали: местные программы, выпуски новостей Центрального телевидения. Когда попадалось что-нибудь особо интересное, звал Ирину. Славик прибегал сам.

В первый же вечер стало ясно, что наступление со стороны Дагестана заглохло. Борис, лежа на диване, наблюдал, как толпы людей перегородили путь войскам прямо на границе республик. В толпе были и мужчины, и женщины, и даже дети. Похоже, что армейское руководство оказалось совершенно не готово к такой ситуации. Во всяком случае, никто не стал ни давить, ни стрелять, и колонна остановилась. Мало того, каким-то образом несколько офицеров попали в плен. И теперь местное телевидение постоянно крутило кадры, где военные пили чай с аксакалами и беседовали о жизни. Аксакалы и комментаторы настойчиво уверяли, что офицеры вовсе не в плену, а просто в гостях — вот попьют чайку и поедут домой. Все остальные репортажи с этого направления были почти такими же: колонна стоит, солдаты и офицеры беседуют с местными жителями.

Вторая колонна медленно, но все же продвигалась, пока не остановилась у станицы Ассиновская. Там повторилось то же, что и в Дагестане: толпа людей, перекрытая дорога, бесконечные переговоры и взаимные угрозы.

Где и как двигалась третья колонна, телевидение не показывало.

Зато показали совершенно фантасмагорическое зрелище: переговоры во Владикавказе. Они были запланированы еще на встрече Дудаева с Грачевым. С тех пор изменилось буквально все, а переговоры, тем не менее, состоялись. Зачем? Понять это сидя в Грозном было невозможно.

Но это все было далеко, а в Грозном пока ничего не изменилось. В домах был свет, газ, работало телевидение. Вода подавалась с перебоями, отопления, ясное дело, не было. Базары пока работали. Магазины? А кому они нужны — магазины?

Туманным пасмурным днем Борис с тоской представил, как будет сейчас греть воду, а потом бриться в холодной ванной и решил отпускать бороду. Славик нашел совершенно новые батарейки. Ирина умудрилась даже что-то постирать.

Сосед справа отправил семью в село и предложил Борису отметить это дело. Водку купили на остановке у бабушки.

— Чья водка, бабуля? Не отравимся?

— Да что ты! — засуетилась старушка. — Настоящая водка, волгоградская. Сын в прошлом месяце привез. Берите, не сомневайтесь. А если что — я все время здесь сижу.

— Так война же теперь, — сказал сосед.

— А что война? На войне водка не нужна, что ли?

Судя по этикеткам и пробкам, водка, действительно, оказалась волгоградской, и Борис купил еще пару бутылок про запас.

Домой Борис вернулся чуть под хмельком, лег на диван пред телевизором и заснул. Проснулся от смутного ощущения, что забыл что-то важное. Посидел, посидел, ничего не вспомнил и пошел на кухню пить чай.

А чай уже его ждал — горячий, крепкий, с двумя ложками сахара: такой, как он любил.

— Спасибо, Ирочка! — Борис подошел к жене, обнял, сразу закружилась голова. — А откуда ты узнала, что я чаю хочу?