— Действительно! Откуда я могу это знать? — засмеялась Ирина. Повела плечами, поежилась. — Боря, не дестабилизируй меня! Смотри — вся мурашками пошла.
— Где? — заинтересованно спросил Борис. — Дай посмотреть.
Повел рукою — черный шелк заструился сквозь пальцы — прижался губами к шее.
— Боря! Ну правда…
Борис еще раз поцеловал ложбинку у ключицы, демонстративно вздохнул и сел за стол.
— Как же я обожаю твои пупырышки! Даже больше, чем чай.
— Неужели? Ты уверен? — улыбнулась Ирина. — Ну, и о чем вы там болтали целый час?
Борис выпил немного чаю, помолчал. Внезапная вспышка улетучилась, и настроение стремительно возвращалось к обычному в последнее время — тревожно-выжидательному.
— Да так, в общем.… Слушай, знаешь, что он рассказывал? — хлебнул еще чаю, оживился. — Выпил грамм сто пятьдесят, расчувствовался и говорит: «Пошел этим летом с детьми в Трек. Держу их за руки, а они не хотят — вырываются. А я выпустить боюсь. Представляешь — боюсь! До чего дожили: в своем городе, среди своего народа — и боюсь!» Представляешь?
— Да… Интересно, а он представляет, каково тогда нам?
— Кто его знает? Говорит, что представляет, — Борис задумался. — Ира, а может зря мы… Может, надо было на деревню соглашаться?
— Боря, ну что теперь об этом говорить. И потом — что значит соглашаться? Нам кто-нибудь предлагал?
— Нет. Но мы же и не искали почти.
— Не искали… — согласилась Ирина. — А кто бы это делал? Ты бы смог?
— Ты же знаешь, что не смог бы, — вздохнул Борис.
— Ну, вот и не надо теперь жалеть.
Борис вытащил сигарету, закурил, уставившись бессмысленным взглядом в стол. Ира вздохнула, выглянула в коридор и тоже взяла сигарету. Дым, стремительно закручиваясь в спираль, потянулся к открытой форточке.
— Это я во всем виноват, — глухо проронил Борис.
— Опять двадцать пять! В чем это — во всем? Тебя кто-нибудь упрекает?
— А и не надо — и так все ясно! Все по стране мотались, варианты искали. А я?.. Вот и сидим теперь здесь, как идиоты. Был бы на моем месте другой…
— Боря, прекрати! — твердо произнесла Ирина. — Во-первых, никто другой мне не нужен. Никто и никакой! Во-вторых, ты сам прекрасно знаешь, что в деревне мы, скорее всего, выпали бы в осадок. Не только ты — оба! И в-третьих, незачем обобщать — ты же сам так все время говоришь.
— Ты о чем? — не понял Борис.
— О том! — Ирина нервно скомкала сигарету. — О том, что каждый уезжал по-своему. И далеко не все в деревни. Забыл? И о том, как мы жили, забыл?
Ничего, конечно, Борис не забыл. Как он мог забыть, он, проводивший за эти годы десятки знакомых и друзей? Действительно, мало кто из них, уехал в деревню, почти никто. Уезжали в города, в поселки, в крайнем случае — в станицы Кубани и Ставрополья. Находили работу, покупали квартиры, покупали дома. Покупали участки и начинали строиться. Как им это удавалось, Борис не понимал. Они с Ириной пару раз приценились к квартирам в российских городах и быстро поняли, что ничего им не светит. О строительстве и вообще не могло быть речи — оба прекрасно понимали, что им не потянуть.
Как это удавалось другим?..
Конечно, надо было делать сидку на проданные квартиры. Жилье в центре города, особенно в старом фонде, стоило заметно дороже. Особенно поначалу. Как раз там и имели квартиры многие из их знакомых. Некоторые, продав такую квартиру, умудрялись даже покупать почти равноценное в совсем немаленьких городах.
А вообще, скорее всего их знакомые и друзья просто умели жить. Не то, что они. Они были слишком заняты друг другом. Слишком мало интересовало их другое.
Они вообще жили, как в анекдоте — «на одну зарплату». И самое интересное, что их это вовсе не напрягало, им хватало. Единственным дополнительным доходом были Борины рацпредложения. Карьера? Карьера тоже оказалась не нужна, и выше заместителя начальника цеха он так и не шагнул. Ира и того меньше — стала начальником отдела, только когда уже совсем некому было работать.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Им и не особенно нужна была карьера — им хватало друг друга.
Связями они тоже не обросли. Нет, знакомых, конечно, было полно, друзья тоже были. Но вот «нужных людей», по принципу «ты мне — я тебе», среди них было крайне мало. Да и откуда они могли взяться при такой жизни?
Много лет назад, в жаркий солнечный день, Борис сказал: «Я хочу, чтоб для обоих — для обоих, понимаешь — на первом месте был только один человек. Любимый. И на первом, и на втором, и на третьем. Важнее всего — работы, дома, может, даже детей. Всего, понимаешь? И желательно всегда».
Так и было. Они, увлеченные друг другом, даже не заметили, как поменялся мир. Или не захотели? Два урода…
— Боря, ты помнишь, как меняли деньги? — Ирина, похоже, думала почти о том же.
Борис помнил и это. В 91-м руководство Союза решила для блага народа поменять 50-ти и 100 рублевые купюры. Для этого давалось только три дня, и менять можно было не более среднемесячного заработка. Вот тогда-то Борис и Ирина увидели интересную вещь. Народ впал в панику. У всех, практически у всех кого они знали, денег оказалось гораздо больше. У тех, кто вечно занимал у Бориса до получки. У тех, кто вечно ныл, что не на что жить. У всех. И бросились все они искать возможности обойти заботу любимого правительства, рассовывая деньги по таким идиотам, как Борис.
— Помню, — сказал Борис. — Ты имеешь в виду…
— Конечно, — перебила Ирина. — Не стоит судить по себе, Боря. И верить всему, что говорят, тоже не стоит. Это у нас было только то, что выручили за квартиру.
— Да понимаю я. Только…
— Что «только»? Что «только», Боря? Сколько холодильников вывез ваш парторг?
— Профорг, — поправил Борис и засмеялся: — Что холодильники? Это хоть понятно. Но как он умудрился насобирать 156 велосипедов? Наверное, все, что получали за несколько лет.
— Слушай, а неизвестно — смог ли он все это вывезти? Когда он уезжал? После того, как запретили вывозить «имущество республики Ичкерия»?
— После, точно после! Еще все сомневались — разрешается не больше одного холодильника или телевизора вывозить — а у него их штук по десять! Про велосипеды уж молчу… — Борис опять засмеялся. — Вывез, не сомневайся. Все вывез! Его контейнеры машина Департамента безопасности сопровождала. До самой границы.
— Ох, и накурили! — укоризненно объявил, приоткрыв дверь, Славик. — А о чем вы тут секретничаете? Мам, я кушать хочу! И так дышать нечем!
Борис, не вставая со стула, протянул руку, перекрыл газ на буржуйку. Славик удовлетворенно хмыкнул, и вновь исчез, хлопнув дверью. Ирина встала, вытащила из холодильника кастрюлю.
— Борь, — спросила, зажигая газ, — а он из Черноречья, да?
— Кто, — не понял Борис.
— Профорг.
— А!.. Да, из Черноречья, — вытащил сигарету.
— Ты бы не курил, действительно, надымили, — Ира посильнее открыла форточку. — Слушай, так ведь в Черноречье ужас, говорят, что делалось этим.… Как его?
— «Алдынский комитет», — подсказал Борис. — Да, там не то, что квартиру продать, вещи вывезти — громадная проблема была. «Алдынский комитет» объявил все своей собственностью. У нас несколько человек все бросили.
— И как же тогда твой профорг?
— Черт его знает! Не знаю, Ира. Правда, не знаю.
Ирина сняла крышку с кастрюли, и у Бориса тут же, как у собаки Павлова, потекли слюнки. Запах харчо заполнил кухню, просочился через дверь и полетел дальше, заполняя всю квартиру.
— Ой, как пахнет! — восторженно заявил Славик, принимаясь за суп — Люблю я харчо, каждый день ел бы!
— Не торопись — никто не отнимает! — раздраженно бросила Ирина. — И не хлюпай!
Славик надулся и стал есть преувеличенно медленно, не издавая ни звука. Обиделся. А зря — просто у родителей было плохое настроение.
Борис посмотрел на Славика, хотел что-то сказать, не нашелся и принялся за харчо. Суп был свеж, вкусен — ешь и радуйся. Ан нет. Каким-то образом вид харчо вызвал у Бориса странную ассоциацию — как будто он забыл что-то очень важное. Мысль крутилась и крутилась, как назойливая муха, не давая ни насладиться вкусом еды, ни сосредоточиться. Поел Славик, сказал нейтральным голосом: «Спасибо! Было очень вкусно». Возилась у раковины Ирина, собираясь мыть посуду. А Борис все пытался и пытался вспомнить.
