— Ступай с ним прочь! Прочь! И немедленно! — вопил брат Эрхбог, указывая на ворота. Распятие он держал теперь в обеих руках. — Чтобы дьявол не вселился в кого-то из нас!

Крестьяне молча расступались перед несущим мертвеца иноземцем, в их взглядах читались благоговейный трепет и страх. Удо непрестанно крестился, думая, отдадут ли ему мула, если он сумеет выправить тому ногу. Животное ведь не виновато в том, что стряслось с тем, кто ездил на нем.

— Не смейте ему препятствовать! — не унимался брат Эрхбог. — И закройте за ним ворота. Держитесь от этого человека подальше. Не позволяйте ему возвращаться! На нем дыхание смерти!

Ранегунда, оцепенело наблюдавшая за происходящим, внезапно встревожилась.

— Нет, — заявила она и прикрикнула на рабов, уже принявшихся вращать рукояти лебедок. — Остановитесь, иначе я вас накажу. Когда иноземец вернется, вы впустите его в крепость. Если предпримете хоть какую-либо попытку его задержать, в ход пойдут плети. Я прикажу отхлестать любого, кто выступит против него. — Гневный взгляд ее отыскал оторопевшего брата Эрхбога: — Вы можете печься о душах наших людей, добрый брат, но я здесь герефа и отвечаю за безопасность крепости и деревни. Сей иноземец весьма нам полезен, и я не позволю прогнать его прочь.

Брат Эрхбог на какое-то время потерял дар речи.

— Дьявол, — произнес он наконец, — ищет женщин, ибо они всегда прислуживают ему и много опаснее, чем даже демоны ада.

— Я говорю с вами не как женщина, а как герефа, — возразила Ранегунда. — Иноземец сейчас единственный наш кузнец и к тому же спас четверых наших людей от верной смерти. Крепость нуждается в нем.

— А когда выкуп уплатят? — язвительно спросил брат Эрхбог. — Будет ли он нужен крепости и тогда?

— Да, но удерживать его я не стану. Польза пользой, но существует и честь. — Она вызывающе вскинула голову. — Вам не за что его порицать, ведь он взял на себя все заботы об умирающем служителе Божьем. И, говоря по чести, вы должны быть благодарны ему.

— Умирающий не был монахом, он был слугой дьявола, переодевшимся в рясу, чтобы навлечь на нас зло, — пробормотал брат Эрхбог. — Ладно, я отзываю запрет. Можете не закрывать перед иноземцем ворота. Но окончательно нас рассудит Христос Непорочный.

Напряжение схлынуло, и крестьяне потянулись к воротам, следом за ними побрел и Орманрих.

— Вот и прекрасно, — сказала Ранегунда и обвела оставшихся хмурым взглядом. — Смотреть уже не на что, возвращайтесь к делам. — Она кивнула Дуарту: — Ты проследишь за работниками, а воинами займется капитан Амальрик. Все мы, — возвысив голос, обратилась она к остальным, — будем молиться за упокой души умершего у нас незнакомца. Брат Эрхбог опасается, что в него вселился дьявол. Но не сам ли он наставлял нас проявлять сострадание к каждой заблудшей душе?

Брат Эрхбог одарил ее неприязненным взглядом и холодно произнес:

— В час возмездия ты пожалеешь об этих словах.

— Будем надеяться, что Христос Непорочный явит нам свою милость, ведь, как вы говорите, Ему свойственно проявлять снисхождение к смертным, — сухо ответила ему Ранегунда и, прихрамывая, пошла к южной башне.

Там ее поджидала невестка.

— Тот монах? Он пришел сюда умереть?

— Он пришел за помощью, — возразила Ранегунда. — Но мы не сумели оказать ее в полной мере.

— Он мучился?

— Видимо, да, — сказала коротко Ранегунда, давая понять, что не имеет желания продолжать разговор.

Пентакоста потеребила узелки на своем широком узорчатом поясе.

— И эти страдания послал ему Христос Непорочный?

— Брат Эрхбог так говорит, — спокойно отозвалась Ранегунда.

— В таком случае почему Христос Непорочный не явился за ним? — спросила красавица с неожиданной злобой. — Мы бы приветствовали Его, хотя Он был, кажется, евнухом. — Внезапно она отвернулась и побежала по лестнице вверх. — Беренгар, по крайней мере, никак не евнух. И Элрих.

Ранегунда пожала плечами. Она слишком устала, чтобы вникать в бредни невестки, а предстояло еще составить письмо. Куда та пошла? В швейную или в женскую общую комнату? В конце концов, пусть идет куда хочет, а у нее есть дела поважнее.

Сумерки окутали крепость к тому времени, когда Пентакоста вновь сошла вниз. Теперь на ней был красный камзол, надетый поверх синей блузы, а косы, обернутые вокруг головы, удерживала золотая полукорона. Она постояла в дверях оружейной, молча глядя на Ранегунду, потом соизволила задать вопрос:

— Этот пришлый монах… Ты не собираешься сообщить о нем моему муженьку?

— Уже сообщила, — ответила Ранегунда, не давая себе труда поднять взгляд от разложенных перед ней документов. — Калфри и Северик уехали в монастырь, когда ты неизвестно где обреталась. — Она неопределенно ткнула рукой в потолок. — Если бы ты была в общей комнате или в швейной, то наверняка бы знала о том.

— Я была у себя. — Пентакоста поежилась. — Ужасная смерть.

— Для него — да. — Ранегунда отложила перо. — Чего тебе, Пентакоста?

Та повела плечами.

— Просто зашла поболтать. Мне захотелось узнать, уведомила ли ты моего муженька. Умерший ведь был монахом, а Гизельберт тоже монах.

Ее губы изогнулись в заискивающей улыбке, но глаза были холодны.

— Моя обязанность — сообщать ему обо всем, что творится у нас, — с трудом сдерживая раздражение, ответила Ранегунда. — Что с тобой? Ты ведь знаешь об этом. Или смерть какого-то незнакомца так тебя потрясла?

Не смерть, но муки его, подумала Пентакоста.

— Да, это так, — комкая в нарочитом смятении руки, заявила она. — Я не похожа на тебя, Ранегунда. Я росла неженкой, в роскошном дворце и к таким зрелищам не привыкла. Мне понадобилось полдня, чтобы хоть как-то успокоить себя.

Ну да, ну да, ей пришлось потратить полдня на танцы в пещере, куда она ринулась как сумасшедшая среди белого дня. А потом, уже у себя, она обнаружила грязь на камзоле. Красавица томно вздохнула и опустила глаза.

— Я даже сменила одежду, опасаясь, что дыхание смерти могло ее пропитать.

Ранегунда приложила все усилия, чтобы не выбраниться.

— Достаточно ли ты окрепла после таких переживаний, чтобы сидеть за одним столом с остальными? — спросила она. — Или велеть Геновефе принести тебе овсянку и хлеб сюда?

— Я могу есть с остальными, — поспешно ответила Пентакоста.

— Тогда я спокойна. — Ранегунда сочувственно поцокала языком. — А то кое-кто думает, что монах умер от дурных испарений, и твое отсутствие за столом могло быть воспринято как подтверждение того, что слух правдив.

— Монах был ранен! — пылко воскликнула Пентакоста.

Ранегунда вскинула брови.

— Откуда ты знаешь? Ты же не подходила к нему.

— Я наблюдала из башни. Я видела, как он упал и как изо рта его хлынула кровь.

Ранегунда перекрестилась.

— Пусть Христос Непорочный милостиво отнесется к нему.

Когда она подняла глаза, невестки в дверях уже не было, но в коридорах башни звенел, удаляясь, ее мелодичный иронический смех.

Письмо графа Пакаля к королю Оттону, доставленное последнему вооруженными нарочными через двадцать три дня после отправки.