Ранегунда кивнула:
— Я понимаю. Но… Мне страшно подумать, какие беды может навлечь на нас его смерть.
— Для него самого она окажется милосердной, — мягко сказал Сент-Герман. — Он с облегчением и благодарностью отойдет в иной мир.
Перекрестившись, Ранегунда вздохнула.
— Так-то оно так, но… — Она повернулась к собравшимся и возвысила голос: — Этот человек умирает. Вам всем следует выкупаться, и все вы хорошо знаете почему. Пошлите рабов истопить бани. Позаботившись о служителе Божьем, вы, несомненно, порадовали Христа.
— Мои люди выкупаются под вечер, — заявил Орманрих. — День терять незачем, у нас много работы.
— Пусть будет так, — кивнула Ранегунда, но у сельского старосты было еще что ей сказать.
— Он говорил о шайках в лесах. Они на него напали.
— И разграбили монастырь, — напомнил Бархин. — Это люди из Бремена. Он сказал, что Бремен разрушен до основания.
Смятенный стон отчаяния взмыл над толпой, а Дуарт, все еще стоявший в дверях общего зала, во всеуслышание заявил:
— Я был там лет десять назад и видел, какие там стены. Уверяю вас, их невозможно разрушить. Город, столь замечательно укрепленный, пасть просто не мог.
— Там было сражение, — возразила ему Ранегунда. — Правда маргерефа Элрих сказал, что победил наш король.
— Хотя бы часть города должна была пострадать, — сказал Сент-Герман. — Битва есть битва. И как бы героически ни вели себя горожане…
Он не стал заканчивать свою мысль.
— Там был король, и он должен был их защитить, — сказал Калфри, баюкая все еще болевшую после ранения руку. — Долг короля — защищать своих вассалов.
— Маргерефа сказал, что на Бремен напали мадьяры, — возразил Сент-Герман. — А они безжалостны и свирепы.
Ранегунда сдвинула брови.
— Вы с ними бились?
— И не раз, — ответил рассеянно Сент-Герман. Перед его мысленным взором чередой пронеслись картины тех сражений, в которых участвовал сам, вкупе с теми, в каких судьба отводила ему роль стороннего наблюдателя, с их бессмысленной тратой людских жизней и сил. Очнувшись, он вдруг осознал, что все жители крепости глядят на него и что в большинстве этих взглядов уже нет неприязни.
Раздался громкий крик: брат Эрхбог, размахивая распятием, пробивался через толпу.
Бархин не дрогнул, продолжая подпирать плечом умирающего, но Кередит смутился и отступил.
— Христос Непорочный поможет вам, добрый брат, Он вас спасет, даже если все силы зла против вас ополчились, — провозгласил брат Эрхбог и порывисто обнял израненного монаха, не подозревая, что причиняет тому сильнейшую боль.
Брат Кэртис взвился и отшвырнул мучителя от себя. Его стал бить кашель, а изо рта опять потекла кровавая пена.
Оскорбленный брат Эрхбог попятился, всплеснул руками и возопил:
— Дьявол! Его мучит сам дьявол!
Собравшиеся в ужасе закрестились. Все и так шло из рук вон плохо, а тут на их головы свалилась очередная напасть.
Ранегунда взглянула на Сент-Германа.
— Такое возможно?
— Нет, — сказал он, с глубокой горечью наблюдая, как ширится людской круг, в центре которого теперь оставались лишь Бархин и им поддерживаемый, на глазах бледневший монах.
— Он одержим бесами. Дьявол терзает его. Он страдает из-за того, что отверг веру Христову!
Брат Эрхбог, крепко прижимая распятие к груди и приплясывая, принялся исторгать молитвенные латинские фразы.
Бархин в отчаянии поглядел на него.
— Добрый брат, дозволь опустить его наземь.
— Да, — кивнул непрерывно дергающийся брат Эрхбог. — Да. Положи его, пусть лежит. А я помолюсь о том, чтобы Господь не послал тебе подобных страданий.
Умирающий все бледнел, сознание в нем угасало. Он бормотал что-то бессвязное, пока Бархин укладывал его на камни плаца, и жалобно застонал, когда тот отошел.
Сент-Герман дотронулся до плеча Ранегунды.
— Вы должны прекратить этот балаган. Он и так тяжко страдает. Смерть в одиночестве усугубит его муки.
Она закусила губу.
— Что я могу? Брат Эрхбог объявил этого человека неприкасаемым. Если герефа выступит против него, как она сможет требовать повиновения от других?
Сент-Герман стиснул зубы. Крепкая брань едва не слетела с его языка. Но он сдержал себя и спросил почти шепотом:
— Станет ли герефа противиться, если поддержать несчастного в его смертный час вызовется проживающий в крепости иноземец?
— Должна бы, — ответила Ранегунда. — Но… — Она помолчала. — Но, полагаю, не станет.
Сент-Герман кивнул и, расшнуровывая на ходу завязки плаща, пошел к оставленному всеми монаху. Не обращая ни малейшего внимания на прыжки и вскрикивания брата Эрхбога, он опустился рядом с умирающим на колени и подложил ему под голову сложенный вчетверо плащ.
Брат Эрхбог какое-то время изумленно наблюдал за его действиями, потом со сварливостью в голосе заявил:
— Христос Непорочный осудит тебя, иноземец. Ты и без того подозрителен и лишь усилишь мои подозрения, помогая еретику. А в том, что он еретик, у меня нет сомнений. Подумай сам, какой истинный служитель Божий отпрянет от брата, с молитвою припадающего к нему? Ты льнешь к одержимому, берегись! — Он вскинул распятие, глаза его засверкали. — Оставь его, или Христос Непорочный отринет тебя!
Сент-Герман, продолжая по-прежнему поддерживать голову умирающего, даже не посмотрел в сторону крикуна.
— Христос Непорочный изгоняет бесов из одержимых, — произнес он в воцарившейся на плацу тишине. — Он также прощает смертным все их грехи. Не думаю, что Он отвернется от того, кто верно служил Ему, в трудный для него час. — Он проверил у брата Кэртиса пульс и прибавил: — Что бы ни делалось вами для самых малых, делается и во славу Господню. Кажется, так Он говорил… или приблизительно так.
— Это спорный текст, и истинные последователи Христа не обязаны ему следовать! — закричал брат Эрхбог, оскорбленный тем, что инородец осмеливается его наставлять. — Этот человек проклят, и мы должны отторгнуть его, вместе с сидящим в нем дьяволом. — Он повернулся к Ранегунде: — Ты должна приказать иноземцу прекратить опекать одержимого, ибо Христос Непорочный может возложить ответственность за его нечестивый проступок на нас.
Ранегунда заколебалась и, помолчав, окликнула:
— Сент-Герман…
— Я не брошу умирающего, герефа, — отчетливо произнес Сент-Герман. — Напрасно брат Эрхбог ополчается на меня. Лучше бы ему вернуться к молитвам. — Он осенил себя крестным знамением, потом завернул брату Кэртису веко и, заметив, что глаза того закатились, сказал: — Это уже не затянется.
— Тем более следует от него отойти! — заволновался брат Эрхбог. — Крест не защитит тебя, иноземец, когда грешная душа, покинув одно тело, начнет озираться в поисках нового. Учти, что и я тогда не смогу…
Сент-Герман вскинул руку.
— Если тут есть какой-нибудь риск, то он мой, а не ваш. Зато эта неприятность, поскольку я готов взять ее на себя, теперь не грозит ни вам, ни кому-то.
Ранегунда тайком, сквозь камзол и блузу ощупала аметист и неожиданно для себя нашла в том успокоение.
— В таком случае больше не смейте ко мне приближаться. И не ходите к мессе, — отрезал брат Эрхбог. — Я не хочу, чтобы дьявол смущал меня через вас.
— Даю вам в том слово, — сказал Сент-Герман, продолжая вглядываться в лицо умирающего.
Брат Кэртис издал бессвязный звук, закончившийся тихим хрипом. Новая волна розовой пены исторглась из его рта, следом, смывая ее, хлынула темная кровь. Из ушей несчастного прямо на скомканный плащ также полились темные струйки. Тело монаха вздрогнуло, выгнулось, потом вытянулось. Все окружающие дружно перекрестились. Брат Кэртис отошел в иной мир.
— Ему нельзя здесь оставаться! — вскричал брат Эрхбог. — Дьявол сможет найти другое вместилище! Унесите его!
Сент-Герман наклонился и поднял на руки безжизненное тело монаха.
— Все уже позади, брат Эрхбог, — спокойно произнес он. — Я позабочусь о погребении. — Он помедлил. — Я ведь вас правильно понял, не так ли? Вы не станете хоронить его сами. И не позволите похоронить его в освященной земле.