— Брат Эрхбог опять требовал изгнать вас отсюда, — сказала с отчаянием Ранегунда, придерживая гнедую, чтобы та не так резво трусила к деревне по склону.

— За колдовство? — безразлично спросил Сент-Герман.

— Главным образом да. Он заявляет, что грешно брать за вас выкуп. — Она вскинула голову. — Это все Пентакоста. Это она всем твердит, что ее выходка в швейной вызвана вашей волшбой. А брат Эрхбог ей верит.

— Как и многие, — явно думая о чем-то своем, уронил Сент-Герман.

— Потому что она их настраивает против вас. — Ранегунда, привстав в стременах, оглядела темнеющий вдали лес. — Вы думаете, эти потерявшие человеческий облик бродяги и вправду идут к нам? Лесорубы их видели, но не так близко, чтобы судить об их намерениях. Возможно, бандиты повернут и рассеются в дебрях.

Солнце еще не достигло зенита, но припекало вовсю, и майский день обещал стать по-летнему жарким.

Лежащие внизу поля весело зеленели, яблоневый сад утопал в цвету, и казалось, что эту идиллию ничто не способно нарушить.

— Возможно, но вероятность атаки реальна, и ее сбрасывать со счета нельзя. Придут они к нам или нет, мы должны быть готовы к отпору.

— Должны. Безусловно, — согласилась Ранегунда. — Но, если у них нет ничего, кроме дубинок, то их остановит и такой частокол, как у нас. Зачем тогда городить второй ряд бревен и засыпать междурядье землей?

— А если они разведут огонь под стеной, что тогда? — устало спросил Сент-Герман. Ему не хотелось пугать ее, но…

— На этот случай у нас имеются ведра и кадки. — Ранегунда кивком указала на зеленеющие поля. — Крестьянам и так не понравится то, с чем мы к ним едем. Потеря такого погожего дня — урон для всего урожая.

— Если они заупрямятся, урожая может не быть вообще, — меланхолически заметил Сент-Герман. Что-то сегодня царапало ему душу.

— Вы уверены?

Они уже ехали по деревне, и ребятня с радостным визгом бежала следом.

— Карагерн тоже упрямился, — вместо ответа произнес Сент-Герман. — И что с ним стало?

Ранегунда, не ответив, поскакала вперед — к выгону, служившему здесь местом общего сбора. Там ее ждали Удо и Кередит. Каждый из них вскинул руку ко лбу, и она спешилась, не глядя на Сент-Германа.

— Мы собрали четырнадцать человек для охраны нашего частокола, — с гордостью объявил Удо.

— Нужно еще вдвое больше, — отозвалась Ранегунда. — Кликните сюда всех мужчин и всех женщин. И отошлите в крепость детей.

— У нас много работы, — возразил Кередит. — Полям и саду нужен уход. Да и скотине…

— Все это может ждать, — отрезала Ранегунда и пошла к общей избе, жестом велев Сент-Герману следовать за собой, но, заметив, что Удо перекрестился, остановилась и вперила в него твердый немигающий взгляд.

— Не смей больше так делать. Ты растрачиваешь благосклонность Христа, когда взываешь к Нему без достойной причины.

Удо не оробел, заявив:

— Он колдун.

— Он инородец, а не колдун. А ты просто дурень. Потому что только дурак может опасаться того, кто трудится на него денно и нощно. Не будь его здесь, ни одна из лошадей не была бы подкована, плотники бы остались без металлических скоб, а воины — без стрел и копий. — Она гордо вскинула голову и вошла в избу, казалось, совсем не заботясь, последует за ней кто-нибудь или нет.

На улице глухо брякнул надтреснутый колокол.

— Не стоило это делать, — тихо шепнул Сент-Герман. — Но я вам все-таки благодарен.

— Нельзя сейчас позволять им в вас сомневаться, — ответила Ранегунда. — Иначе они усомнятся во мне.

— К несчастью, эта мысль, по всей вероятности, справедлива, — со вздохом откликнулся Сент-Герман и отошел на шаг в сторону, завидев входящих в избу крестьян.

Те с недовольными лицами стали рассаживаться по лавкам. Мужчины угрюмо помалкивали, женщины обращались к герефе с вопросами, но она не проронила ни слова, пока не пришел Орманрих. После обмена приветствиями Ранегунда заговорила:

— Ваши лесорубы видели в лесу пришлых людей. Грязных, полуодетых, но их очень много. Это опасно, и потому вам необходимо переправить в крепость детей.

По рядам крестьян пошел ропот.

— У наших детей есть обязанности, — выкрикнула какая-то женщина.

— Первая из них — вырасти, — был ответ.

— Кто знает, придут ли к нам эти люди? — проворчал мужской голос.

Ранегунда ехидно прищурилась.

— А кто знает, что они к нам не придут? — Она властно сдвинула брови и распорядилась: — Вы должны выставить у частокола людей. Работы замедлятся, но охрана необходима.

— У вас уже есть караульные на бастионах. Пусть наблюдают они, — заявил Ниссе-свинопас. — Мои свиньи нуждаются в большем присмотре, чем бревна.

— Воины на бастионах, — возразил ему Сент-Герман, — не могут видеть, что происходит с внешней стороны частокола. А крестьянам, если они влезут на смотровые мостки, ничто не будет мешать. — Он покачал головой и добавил: — Частокол выстроен для защиты ваших полей и вашей живности. Его следует охранять.

— Вот и заговори его! — крикнули от двери.

Сент-Герман пропустил дерзость мимо ушей.

— Отказавшись нести охрану, вы рискуете в одночасье утратить свои поля, скот, сады, а к тем, кто останется жив, придет голод. Крепость поддержит король, а кто поддержит вас?

Орманрих вышел вперед, но смотрел он только на Ранегунду.

— У нас есть мальчики-подмастерья, их можно снарядить в караул вместо взрослых. Дело нехитрое, стой себе да смотри.

— Самые старшие пусть караулят, но младших не надо, — ответила Ранегунда. — Охранник должен быть рассудительным и смышленым, а у младших этого пока еще нет. — Она взглянула на Орманриха: — Я не возражаю против того, чтобы на мостки влезли женщины. У них точно есть и смекалка, и ум.

Предложение было встречено сердитыми криками.

— Какой мужчина отпустит жену от себя? — сказал Йенс. — Что это будет за муж?

— Вы доверяете женщинам смотреть за детьми и готовить вам пищу, — не отступала от своего Ранегунда. — Почему бы не доверить им и это? Женщинам не придется сражаться, они будут лишь наблюдать.

— Мы уже укрепили стены! — выкрикнул Калифрант. — Разве этого недостаточно, чтобы нас защитить?

— Может быть, и достаточно, — ответила Ранегунда. — Может быть, к нам вообще никто никогда не придет: ни бродяги, ни разбойники, ни датчане — и мы будем жить припеваючи до конца своих дней. Но из этого вовсе не следует, что мы должны быть беспечны. — Она набрала в грудь воздуха, чтобы подробнее пояснить свою мысль, но тут из крепости донеслись громкие сигналы тревоги, и крестьяне засуетились, объятые страхом. Толкаясь, они высыпали на улицу и столпились около мельницы, не зная, куда бежать и что предпринять.

Ранегунду тоже охватил леденящий кровь страх, но это длилось секунды, потом ее словно ветром вынесло из избы. Ноги теперь безупречно служили герефе — быстрая и решительная, она подбадривала крестьян, поспевая везде и громким голосом отдавая приказы:

— Мужчины, вооружайтесь чем придется! Хватайте вилы, ножи, топоры и бегите к стене. Женщины тоже бегите туда — с ведрами и горшками. Катите бочки, наполняйте их водой на случай пожара. А жена Бархина пусть отведет в крепость детей.

Приказы были точными, ясными, и крестьяне воспрянули духом, подхватились, заторопились к овинам, где стояли лопаты и вилы, а лесорубы поспешно расхватали топоры.

Тех, кто медлил, Ранегунда подгоняла:

— Что стоите? Деревня в опасности! Или вам хочется, чтобы упал частокол?

Вскоре у мельницы не осталось никого, кроме Калифранта. Здоровенный с виду детина весь трясся, прислонившись к стене.

Сент-Герман подошел к нему.

— Лучше тут не стоять, — сказал он мягко. — Место слишком открытое, не защищенное от шальных стрел. Ты ведь лесоруб? Вот и ступай под навес — к точилу. Будешь точить старые, ржавые топоры. Думаю, что сейчас и они пригодятся.

Калифрант шумно вздохнул и с нескрываемой благодарностью посмотрел на ободрившего его чужака.