— Мы говорили, что она смягчается, — вскричал Генрих, беря ее с торжествующим видом за руку. — Что же касается вас, кавалер Кричтон, мы в самом деле огорчены постигшим вас разочарованием, но надеемся, что наш орден Святого Духа утешит вас отчасти в потере вашей возлюбленной.
— Да погибнут эти проклятые узы, которые оковывают свободу моей души, а с ними вместе — да уничтожится всякое чувство благодарности!
— Очень благодарен, — отвечал с холодностью Генрих. — Наши милости, должно быть, недорого стоят, если их так легко отвергают, но мы не оскорбляемся от вашей вспыльчивости, кавалер. Минутное размышление сделает вас спокойнее. Нам говорили, что у шотландцев горячая голова, и мы видим подтверждение этих слов. Мы вполне вас извиняем. Вы находитесь в досадном положении, но не заботьтесь долее, мы отвечаем за безопасность этой девушки.
— Отвечаете ли вы за ее честь, государь? — спросил с горечью Кричтон.
— Ну, — отвечал с величайшей небрежностью Генрих, — пойдем же теперь на праздник.
Сказав это, он приложил к губам серебряный свисток. По данному сигналу дверь вдруг отворилась, открыты были портьеры, и глазам представилась ярко освещенная зала с рядами слуг и алебардистов, стоявших по обе стороны входа. В ту же минуту Шико вошел в молельню. Особенная улыбка оживила лицо Генриха.
— Чего же мы еще ждем? — спросил он, бросая на Кричтона торжествующий взгляд.
— Чтобы я проводил вас, — отвечал, подходя, Шико. — Только одно безумие достойно направлять стопы вашего величества.
— Злой! — сказал, смеясь, Генрих.
И, взяв под руку Эклермонду, он вышел из комнаты.
Кричтон, закрыв лицо руками, стоял с минуту как пораженный громом. Он был выведен из своего оцепенения легким ударом по плечу.
— Маргарита! — воскликнул он, отвечая на взгляд королевы Наваррской ужасным взглядом. — Зачем остаетесь вы здесь? Разве ваше чувство не удовлетворено? Вы заклали на алтаре безнравственности и сладострастия невинность, добродетель и непорочную привязанность. Неужели вы хотите своим присутствием оскорблять мою горесть или же вы жаждете моей крови? Возьмите этот кинжал и вонзите мне его в сердце.
— Нет, Кричтон, — отвечала Маргарита Валуа, — я желаю более благодарной мести. Что вы мне предложите, если я избавлю эту девушку от позора и спасу ее от сетей Генриха?
— Мою благодарность, мою жизнь!
— Этого недостаточно.
— Безграничную преданность.
— Мне надо более — вашу любовь.
— Требуйте от меня то, что я могу вам дать, но не это.
— Итак, вы ее покидаете? Или вы забыли, где она и в чьей власти? Или вы забыли оргии Генриха? Забыли вы соблазнительные сцены, столь гибельные для чести нашего пола, которые на них разыгрываются?
— Маргарита, ни слова более, я ваш!
— Клянитесь, что если я это сделаю, то вы всю свою жизнь не встретитесь с этой девушкой в качестве ее любовника, клянитесь именем Богородицы, которая нас видит. — И, требуя эту клятву, Маргарита протянула руку по направлению "Мадонны". — Клянитесь, и я удовольствуюсь этой клятвой.
Едва были произнесены эти слова, как Шико показался в дверях.
— Ее величество требует вашего безотлагательного присутствия на пиршестве, — сказал он, чуть не задыхаясь.
— Прочь отсюда, шут! — закричала Маргарита.
— Ее величество королева-мать, — прибавил шут более тихим голосом.
И пока он говорил, Екатерина Медичи вдруг вошла в молельню.
— Дочь моя, — сказала Екатерина, — мы вас везде искали в большом зале. Почему находим мы вас здесь и в таком обществе?
— Государыня! — сказала Маргарита.
— Мы бы желали говорить с вами наедине. Отпустите этого сеньора, — продолжала Екатерина, бросая надменный взгляд на Кричтона.
— Оставьте нас, кавалер Кричтон, — сказала Маргарита. И прибавила более тихим голосом: — Не забудьте же, что я вам сказала.
Едва Кричтон вышел из молельни, как увидел Шико. Они перекинулись несколькими быстрыми словами.
— Ты боишься похищения джелозо? — сказал Кричтон. — Ты говоришь, что, по рассказам стражи, на башню Руджиери напала толпа вооруженных людей, которые требовали, чтобы ее им отдали? Затруднения умножаются, и однако же, я надеюсь справиться с ними. Где маска?
— Его так же трудно отличить в толпе, которая там движется, как отыскать нужное домино на карнавале. Никто не заметил его прихода, и никто, сколько мне известно, не видел его исчезновения. Что касается меня, — добавил Шико, — я полагаю, что он исчез тем же способом, как обыкновенно исчезает другое черное существо. На вашем месте, прежде чем скрестить шпагу с ним завтра утром, я бы попросил какого-либо благочестивого священника освятить ее или надел бы под платье образ или ладанку с изображением Христа.
— Фи! — сказал Кричтон. — Этот враг из плоти и крови. Но возвратись в залу пиршества и объясни свое отсутствие его величеству как можно убедительнее. Я скоро сам явлюсь туда.
— Об этом не беспокойтесь, я уклонюсь от его расспросов, но когда вы вернетесь на праздник? Не забудьте, что я вам передал о милостивых намерениях Екатерины на ваш счет.
— Не забуду и много тебе обязан за твое усердие.
— Для чего вы пренебрегли противоядием Маргариты? Оно может вам пригодиться.
— Теперь не время каяться в моей оплошности. Надо принять свои меры предосторожности. Впрочем, у меня иные намерения…
И, не окончив фразы, Кричтон выбежал из залы.
Шико с минуту следил за ним глазами и покачал головой. "Черт возьми, — прошептал он, — Кричтон решительно помешался, как я это предвидел. Никогда не выходит ничего хорошего из ухаживаний за двумя женщинами разом, в особенности если одна из них имеет честь быть королевой. Но, не довольствуясь этим, смельчак этот навязывает себе еще и третью. Желаю ему счастья. Но если он выйдет из всего этого невредимым и избежит отравы Екатерины, то вполне заслужит звание несравненного Кричтона.
Corbleu! Никогда не видел я ничего подобного яростной ревности, которую только что выплеснула наша королева Наваррская, никогда с тех пор, как де Боле в припадке подобной же ревности пожирал на моих глазах перья своей шляпы, а Клермон Амбуаз разбил об лоб своей возлюбленной бутылку с чернилами, которыми она писала записочку своему более счастливому любовнику. А все же ее ревность бессмысленна. У нее уже было столько любовников, что их хватило бы на Изабеллу Баварскую и Маргариту Бургундскую".
И Шико направился в бальную залу, напевая сатирические стишки про непостоянство королевы Наваррской.
Едва прошло несколько минут, как Екатерина Медичи и королева Наваррская уже выходили из молельни. Лицо последней было покрыто смертельной бледностью и имело выражение, совершенно ему несвойственное. Екатерина была по обыкновению холодна и величественна.
— Разве необходимо, чтобы это совершилось, матушка? — спросила Маргарита разбитым голосом.
— Необходимо! — отвечала Екатерина настойчиво. — Генрих, по своему обыкновению, продлит оргию до утра. В течение этого времени напиток произведет свое действие. Но если он останется жив, Моревер и его помощники, которые будут поджидать Кричтона при его выходе из Лувра, докончат это дело. Не отступай от своей задачи. От этого зависит наша честь.
Королевы расстались. Екатерина присоединилась к своей свите и направилась к входной зале. Маргарита непроизвольно направилась в большую залу. Продвигаясь вперед, Екатерина увидела маску, отделившуюся от толпы при ее приближении. Она походила фигурой на противника Кричтона, перья и черный плащ были такие же, как у незнакомца. Екатерина остановилась, остановилась и маска.
"Это он!" — подумала королева-мать.
И она послала одного из своих пажей с приказом приблизиться.
— Что прикажете, ваше величество? — спросила маска, подходя с глубоким поклоном и обращаясь к Екатерине на итальянском языке.
"Я не ошиблась, — подумала Екатерина, — это его голос".
— Я позвала вас, сеньор, — сказала она ласковым и любезным тоном, говоря также по-итальянски, — чтобы выразить вам до вашего ухода с празднества мою живейшую благодарность за важную услугу, вами мне оказанную. Будьте уверены, сеньор, что я не забуду вашего усердия. Мы благодарны и, слава Богу, не лишены возможности награждать.
